Мама всегда защищала меня. Поддерживала. Утешала, когда я плакала. Это я была слабой, а она — тем, кто может оберегать.
Но теперь мы вдруг поменялись местами, и это выбивало последние опоры из-под моих ног.
— Мам, что… что происходит? — с губ сорвался только шёпот. — Скажи мне, я… просто… чёрный человек…
Она резко отстранилась, держа меня за плечи.
— Ты видела его? Человека без лица?
На щеках у неё виднелись мокрые дорожки, но в глазах — ни следа слёз. Будто и не было их.
Нет, всё-таки сильная здесь совсем не я.
— Во сне. И Эш тоже, и Гвен…
— Гвен? — мамины глаза расширились, явив полопавшиеся сосуды во всей красе. — А она-то тут при чём?
— А при чём тут мы? — голос невольно сорвался на высокие, беспомощные нотки. — Мам, он… я чуть под мобиль из-за него не попала! Он охотится за нами? Что он такое?
Мама кивнула: со странным, тревожащим удовлетворением.
— Мобиль, значит, — невыразительно повторила она. — Понятно. А спас тебя фейри?
От ошеломления я забыла вдохнуть.
— Откуда ты знаешь?
Мама вытерла щёки тыльной стороной ладони. Вновь взяла меня за плечи, глядя мне в глаза мягко и пристально.
— Я хотела бы сказать тебе, Лайз. Всё рассказать, с начала и до конца. И рассказала бы, если б только могла… но это знание опасно. Оно убивает того, кто его носит. — Она крепче стиснула мои предплечья. — Вы не должны знать того, что знаю я. Не должны знать ничего об этой твари. Понимаешь?
Я моргнула… и вдруг — поняла.
— Так твоё недомогание… из-за этого? — голос почему-то был хриплым. — Из-за того, что знаешь… знаешь, что происходит?
И когда мама кивнула, — накрыв своей ладонью её руку, я недоверчиво прикрыла глаза.
Вся магия основывается на преобразовании энергии. Но чтобы что-то преобразовать, вначале нужно это увидеть. И понять.
То, что я пыталась сделать сейчас, очень походило на работу с картами или с костью. Нужно просто забыть о том, что находится в твоей руке — или сидит рядом с тобой на кровати; увидеть не камень и не человеческое тело, а сгусток энергии, плещущейся в нём. На уроках «Работы с энергией живых организмов» я редко получала что-либо выше восьмёрки, ибо просканировать такую сложную вещь, как живой источник силы — пускай пока мы работали только с мышами — у меня каждый раз выходило с трудом. Но сейчас…
Я обязана была убедиться.
Наверное, с минуту я только хмурилась и стискивали зубы от досады. Затем руку наконец согрело живое тепло чужой энергии, и перед закрытыми глазами вспыхнула долгожданная картинка: золотистые очертания маминого тела.
Любая болезнь видится острым, лихорадочным сиянием — особенно в области того органа, что поражён ею больше всего. Любое проклятие похоже на паутину, облепившую человека снаружи: плотная сеть враждебной, чужеродной энергии. Но мама… она просто угасала. Блеклое, тускнеющее золото того, кто на ровном месте потерял большую часть своих жизненных сил. Уже потерял — и продолжает терять; и не было болезни, которую можно вылечить, или проклятия, которое можно ликвидировать или просто вытянуть прочь.
Картинка пропала одновременно с тем, как моя рука безвольно опустилась.
Что же это?..
— Иди и собери свой чемодан, — наконец произнесла мама, тихо и деликатно. — Вы должны уехать на рассвете. В Фарге вы будете в безопасности, обещаю. А потом давайте поужинаем. Все вместе. Хорошо?
Я чувствовала, как дрожат судорожно сжатые губы, как жжёт глаза и мучительно сдавливает горло. Отстранившись, встала, всё ещё не решаясь разомкнуть веки.
Не плакать. Только не плакать. Я должна быть такой же сильной, как мама. Она должна знать, что я тоже смогу быть тем, кто оберегает: и Эша, и саму себя.
— Хорошо.
Я глубоко вдохнула и отвернулась. Открыла глаза. Вышла из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Пройдя к себе, прислонилась спиной к стене — и сползла на пол, кусая костяшку большого пальца, чтобы не кричать.
Всё будет хорошо. Мама поправится. И со всем разберётся. Обязательно. Обязательно.
Обязательно…
***
Когда я закрыла крышку чемодана и застегнула её на «молнию», за окном уже густели летние сумерки.
Да, порядком я провозилась. Сами вещи собрались быстро: куда больше времени потребовалось, чтобы приступить к сборам — предварительно успокоившись и прогнав дурные мысли, упорно лезшие в голову.
Встав с колен, я вышла из комнаты. В коридоре пахло чем-то вкусным, пряным, с оттенком розмарина. Я заинтересованно принюхалась; ориентируясь по запаху, вышла на кухню.
Когда я смотрела, как мама готовит, мне всегда казалось, что она танцует. Вот и сейчас: шаг до шкафчика со специями, привстать на цыпочки, опуститься, вернуться назад. Изящно приподнять руки, крутя мельничку с приправами. Поклон — вернуть противень с мясом в духовку. Выпрямиться. И всё — под тихую, едва различимую песню, которую она мурлыкала себе под нос.
Всегда одну и ту же.
— Нет, не зови, — в который раз услышала я, — не зови за собой…
Странно. Кровь фейри текла во мне, но изысканность каждого, самого обыденного движения, присущая обитателям Эмайн Аблаха, скорее была свойственна маме. Впрочем, неудивительно: в роду Форбиденов когда-то давно уже затесались фейри, и наш легендарный прадед, жизнь которого теперь служила основой для сериалов, щеголял серебристой шевелюрой дин ши.
Понимаю, почему отец когда-то увлёкся подобной красотой.
— Закончила? — заметив меня, спросила мама — заставив пожалеть, что она прервала песню из-за такого пустяка.
Мама причесалась и оделась, сменив ночную рубашку на вельветовые штаны и лёгкую кофту. И сейчас выглядела лишь немного бледной.
Это меня приободрило.
— Ага.
— Тогда отнеси чемодан в мобиль. Эш со своим уже разобрался. — Мама помешала что-то, кипящее в кастрюльке на плите. — Заодно нарви укроп для картошки.
Я послушно побрела обратно в комнату. Подхватила чемодан за выдвижную ручку, и колёсики бодро застучали по полу, пересчитывая стыки между деревянными досками паркета.
Сняв ключи от мобиля с крючка рядом со входом, я направилась к двери в гараж. Включила свет, заблестевший на глянцевом капоте нашего скромного семейного электромобиля — кузов весёленького джинсового цвета, пять мест, просторный багажник и солнечная батарея во всю крышу. Провод зарядника торчал в гнезде над передним колесом, мигавшим зелёным световым индикатором. Наверняка Эш позаботился… Молодец.
Хоть мы и поедем при свете дня, когда достаточно солнечной батареи, о зарядке лучше позаботиться заранее.
Щёлкнув по кнопке на брелке, я отключила сигнализацию, нежно тренькнувшую в ответ. Подвезя чемодан к багажнику, уложила его рядом с Эшевским; хлопнув крышкой, отряхнула руки. Закрыв мобиль, переключила рычажок рядом с гаражными воротами, и стальная створка медленно поползла вверх — в дом возвращаться было лень, так что я решила выйти в сад через гараж.
Ещё до того, как ворота открылись полностью, я пригнулась и, проскользнув под ними, шагнула на улицу.
Сиреневые сумерки ласкали кожу бархатом тёплого ветра. Густое небо казалось вышитым россыпью белого бисера. Сад ярко освещали низкие фонарики на солнечных батарейках, зарядившиеся за день. Пахло остывающим асфальтом и душистым табаком.
Я глубоко вдохнула, успокаиваясь, впитывая ароматы летнего вечера. Самого обычного. Хотя нет — чуть красивее и прозрачнее обычного. По узкой, выложенной плиткой дорожке направилась к грядкам с зеленью, приблизилась к раскидистой яблоне с недозрелыми плодами… и с удивлением различила у калитки в наш сад три подозрительно знакомые фигуры.
Белые огни уличных фонарей странным образом высветлили шевелюры Гвен и её матери, — зато тёмные кудри дяди Ахайра казались ещё темнее.
— Гвен? Тётя Лэйн? — я озадаченно выбралась из-под яблони на дорожку, ведущую от веранды к калитке. — Что вы…
Они не двинулись с места, и это — тогда я ещё не поняла, почему — заставило меня осечься. Все трое стояли, не шевелясь, глядя на освещённые окна нашего дома. Казалось, меня они даже не заметили.
Поколебавшись, я пошла вперёд, к калитке, щурясь, всматриваясь в их лица.
Сама не знаю, почему страх пришёл безнадёжно поздно.
…сначала я почувствовала. Тот же склизкий холод на своей коже, тот же липкий холод, сковывающий по рукам и ногам.
Потом — увидела.
Глаза. Ни белков, ни радужек: сплошная чернота. Будто между веками у них колебался тёмный туман.
И я знала эту черноту.
Я попятилась в тот же миг, как Гвен — вернее, то, что управляло ею — сунула узкую ладонь в щель между досками калитки. Та запиралась на щеколду; и, к сожалению, Гвен прекрасно знала, как открыть её снаружи.
Рывком отвернувшись, я побежала в дом.
Пять ступеней веранды были преодолены одним бешеным прыжком.
— Мама! — закричала я, дрожащими руками запирая изнутри замки входной двери. — Эш!
— Лайза? — донёсся с кухни мамин голос. — Что случилось?
— Там… там… Гвен…
Аппетитный запах домашней стряпни теперь казался почти насмешкой.
Мама вышла в коридор одновременно с тем, как дверь сотряс удар, от которого по толстому дереву пробежала трещина, — и я поразилась той спокойной сосредоточенности, что маской застыла на её лице.
— Бери Эша и бегите в гараж. — В левой руке мама держала боевую колоду карт. Похоже, она не только ждала нападения, но и успела неплохо к нему подготовиться. — Уезжайте. Я их задержу.
Я уставилась на неё во все глаза.
— Ты это серьёзно?!
— Мы никуда без тебя не поедем, — отрезал Эш, чуть раньше выбежавший из своей спальни.
— Поедете. — Мама подошла ближе к двери, одним решительным движением задвинув меня за спину. — Мне всё равно не жить.
Я не успела вдуматься в смысл этих слов.
Второй удар вывернул дверь вместе с косяком.
Гвен шла первой. На бесстрастном лице — ни злобной гримасы, ни искажённых ненавистью черт; если бы она закрыла глаза, я бы ни за что не признала, что это не моя подруга. Её родители наступали следом. Медленно, неотвратимо.
Копыта цокали по паркету с жуткой синхронностью, в ровном ритме секундной стрелки.
— Ридер кхорн, — ровно проговорила мама.
Одна карта, вырвавшись из колоды, прыгнула ей в правую ладонь. Зажав картонный прямоугольник двумя пальцами, мама кинула его в незваных гостей, точно дротик; карта полыхнула фиолетовым сиянием, исчезла — и Гвен упёрлась в мерцающую прозрачную стену, возникшую вдруг посреди коридора.
— Лайза, я приказываю тебе, — мама уже почти кричала, — бери брата и беги!
Не-Гвен стояла в узком коридоре, упёршись лбом в барьер. Её родители держались позади жуткой свитой, и чёрные глаза всех троих, не мигая, смотрели вперёд.
Когда они исчезли, чтобы возникнуть вновь уже рядом с нами — совсем как та тварь, от которой я безуспешно убегала в кошмаре, — мама едва успела призвать из колоды следующую карту.
Сработавшее заклятие окатило глейстигов волной красного сияния, отшвырнув тех назад. Гвен следом за родителями рухнула на пол, как подкошенная, но тут же стала подниматься. Глядя, как лицо подруги заливает кровь, хлынувшая из носа, я понимала: пускай чары чёрной твари и позволяют глейстигам неведомым образом преодолевать мамины заклинания, от которых им полагалось бы уже лежать ничком — это даётся им дорогой ценой.
— Лайза, беги, кому сказала!
— Но…
— Лайза, — прошелестело за спиной, — бери брата и беги. Пожалуйста.
Голос — с нотками стали в бархатной глубине — показался смутно знакомым. И вынудил меня обернуться: чтобы встретить пристальный взгляд цвета сирени.
Опять этот фейри?!..
— Бегите. — Он шагнул вперёд, к маме, оставляя меня смотреть в его взъерошенный серебряный затылок. — Вместе с детьми. Их задержу я.
Глейстиги уже встали, и теперь их недвижные глаза изучали взглядом пришельца с Эмайна.
Пускай лица всех троих по-прежнему ничего не выражали — мне показалось, что чёрная тварь пришла в замешательство.
— Лучше детей увези. Сами они не уйдут. — Мама выхватила ещё одну карту из колоды. — Я всё равно труп, ты знаешь это лучше меня.
— Вы…
— Лайза. Эш. — Она почти рычала. — Забери их!
Тот промолчал.
В следующий миг он уже снова был рядом. Одной рукой обхватил меня за талию, другой схватил Эша за руку — и поволок нас к двери в гараж.
— Нет! — я брыкалась, но тщетно: хватка фейри была стальной. — Мама!
Последнее, что я видела, прежде чем дверь в дом захлопнулась сама собой — как мама кидает нам вслед карту, горящую зелёным пламенем. Из-под дверного косяка пробилось изумрудное сияние, и стены дома содрогнулись.
Нерушимая Печать. Теперь никто не войдёт в дом, запечатанный маминым заклятием, и не выйдет из него.
Но гаража с его открытыми воротами, судя по всему, это не касалось.
— Дай сюда. — Фейри легко разжал мой кулак: оказывается, я всё ещё сжимала в нём ключ от мобиля. Отключив сигнализацию, открыл переднюю дверцу. — Эш, сможешь увезти Лайзу?
Тот молча кивнул, безропотно наблюдая, как пришелец бесцеремонно усаживает меня на сидение. Меня трясло, но я уже не сопротивлялась. Понимала, что всё равно бесполезно.
Мы маме уже не поможем. Никак. Даже если очень захотим.
Эта Печать не зря называлась Нерушимой.
— Вперёд. — Фейри кинул ключ брату. — Я помогу вашей матери. Только быстрее, ладно?
Эш без слов рванул к водительской двери.
Когда мы выехали из гаража — задним ходом, прямо к деревянным воротам в сад, не тратя время на то, чтобы их открыть, — я смотрела вперёд, перед собой. Фейри какое-то время ещё наблюдал за нами из гаражного полумрака.
Затем снова исчез.
Снеся ворота, Эш круто вывернул руль, развернул мобиль — и мы устремились по пустынной дороге прочь из города.
Я уставилась в зеркальце заднего вида на улицу, освещённую фонарями, и дом, остающийся позади. Яркая подсветка сенсорной панели рядом с рулём расплывалась в горячем мареве, заволочившем глаза. Странно — кроме слёз, ничего. Ни боли, ни страха.
Будто все чувства разом замёрзли.
Когда сам дом уже скрылся из виду, я всё-таки не выдержала и оглянулась.
А миг спустя где-то над нашим садом беззвучно взметнулось огромное облако дыма и синего огня.
— II —
— КОГДА-ТО ~
— Смотри, не засиживайся!
Обычная квартирка в многоэтажном доме. Девушка идёт по коридору с пёстрыми рыжими стенами к двери в свою комнату, — а в спину ей летит строго-заботливый крик.
— Конечно, мам, — скучающе отвечает девушка, дёргая дверную ручку.
— Знаю я тебя, опять до пяти утра будешь…
Она уже не слушает: закрывает дверь матового стекла, и та заглушает любые звуки снаружи. Щёлкает выключателем, и лампа высвечивает голые бетонные стены, мгновенно покрывающиеся весёленькими зелёными завитушками на салатовом фоне.
И не скажешь, что лишь иллюзия настоящих обоев.
Девушка смотрит в окно — огромное, во всю стену, за которым мерцает огнями города фиолетовая ночь. Потом садится за письменный стол и выкладывает перед собой графон, над которым миг спустя вспыхивает большой экран.
— А у вас такой интересный мир, Вэрани…
Девушка рывком вскакивает, едва не опрокидывая стул.
Коул сидит на кровати, поверх покрывала, поджав под себя босые ноги. Как у себя дома.
И улыбается.
— Как ты сюда попал?!
— Пришёл следом за вами. Нам нетрудно оставаться невидимыми и неслышными. — Коул легко поднимается на ноги: тонкий и изящный, как натянутая струна. — Но прежде чем вы позовёте на помощь родных, молю выслушать меня. Я предлагаю сделку.
Девушка отступает на шаг ближе к двери — не напуганная, но даже у каменных статуй в лицах зачастую бывает больше эмоций.
— Говори.
— Вы первая, кого я встретил в этом мире. И вы вызываете у меня… доверие. По некоторым причинам я не хочу останавливаться в… как это у вас называется… отелях? Да, кажется так. Есть я буду в городе, но мне нужна крыша над головой. И тот, кто сможет ознакомить меня с достопримечательностями Харлера. — Коул достаёт из кармана плаща небольшой бархатный мешочек, похожий на кошель. — Если вы согласитесь приютить меня на две недели — не бойтесь, никто из ваших родных обо мне даже не узнает — я щедро расплачусь с вами. Вот этим.