Дергачев бродил среди усиленно углублявшихся стрелковых ячеек, иногда оглядываясь на позицию прекратившего стрельбу минометного расчета с довольным выражением лица, хоть в чем-то ему удалось наставить на путь истинный тупого и упертого командира, возомнившего себя Наполеоном. Пехота, не замедляя земляных работ, тоже прислушивалась к внезапно замолчавшему миномету, гадая, что бы это значило. Мистике на войне отводится особая роль, и если майор твердо стоял на земле, веря в торжество материализма, то вчерашние полуграмотные крестьяне в военной форме относились к проявлениям мною сверхзнания совсем по-другому.
Немцы почему-то решили, что обстрела сегодня больше не будет, и начали организовывать временные перевязочные пункты прямо на месте, развернув несколько палаток и собирая в них и вокруг них многочисленных страждущих. А пехотная колонна тем временем успела продвинуться прилично дальше того места, где я их первоначально остановил. Пора, будем огорчать Дергачева.
Полусотни мин хватило, чтобы окончательно превратить степную грунтовку в дорогу немецкой скорби. Положить всех, конечно, все равно не получилось, поняв, что уцелеть под убийственным огнем шансов немного, подлое воинство бросилось наутек, широко растекаясь по степи, так, что достать их у меня не было никакой возможности. Некоторые пытались вытащить раненых товарищей…, нет, товарищей среди немцев нет, пусть будут сослуживцы, но поскольку я начал целенаправленную охоту за такими спасателями, альтруизм фашистов быстро иссяк. Потом почти все оставшиеся мины, оставив лишь небольшой неприкосновенный запас, я потратил на добивание всего, что шевелится, включая пациентов медицинских палаток, обратив особое внимание на офицеров и полувоенного вида людей, которых посчитал штабными специалистами, ловко выпрыгивавших из легковушки и автобуса. С добиванием получилось не очень, все-таки чтобы гарантировано добить фашиста, вжимающегося в землю, следовало приземлить мину ему чуть ли не прямо на спину. Как результат, вся дорога на протяжении полутора километров была покрыта сплошным слоем едва шевелящихся окровавленных тел в изодранных мундирах.
— Товарищ майор! — Подозвал я Дергачева, в очередной раз используя начальника штаба не по назначению. — Оставьте для охраны позиций двух человек, остальных давайте со мной, и освободите повозки от поклажи, они нам понадобятся под трофеи.
— Какие трофеи?!
— Военные. Мы теперь не просто банда, мы — трофейная команда…
— Товарищ командир, полковник! — Подбежал связист с трубкой в руке. Вот, зараза, когда он нужен, так связи нет, а когда я разгреб проблемы, так он тут как тут.
— Товарищ Лапушкин? Как ты там? Как немцы?
— Спасибо, что позвонили, товарищ полковник! — Несколько игриво начал я. — У меня все хорошо, у немцев гораздо хуже, пехотный полк противника полностью уничтожен, убито около трехсот, ранено более тысячи солдат и офицеров. — Слегка загнул я в верхнюю сторону количество трупов и будущих пленных. — Захвачено большое количество…
— Лапушкин, да ты пьян, собака! — Я отвел трубку от уха и прижал к боку, чтобы пропустить оскорбления, а когда снова поднял трубку, оттуда слышались только фоновые шумы.
— Даже не успел ему сказать, что я не пьян, а просто контужен, — пожаловался я связисту, возвращая трубку, — и с чего он взял, что я пьян, неужели почувствовал перегар в трубке?
— Вы находите это забавным? — Грустно спросил майор, видимо уставший вразумлять безнадежно больного.
— Майор, где свободные повозки, уже две минуты прошло? Поехали, время к обеду, а нам там еще неизвестно сколько плюхаться!
Рыжий водитель гнал вверх по склону холма рыжего коня, запряженного в мою повозку, временно превращенную в самоходку, ибо она везла на себе полный минометный расчет. Следом быстрым шагом шли мои бойцы, перекидываясь шутками и прибаутками, но тревожно вглядываясь в приближающуюся вершину, не высыплют ли на нее перед нами немецкие пулеметчики. Но никакой засады на ней, конечно, не оказалось, и, остановив на гребне холма повозку, я подозвал к себе майора, ошеломленно рассматривающего в бинокль раскинувшуюся перед ним степь, покрытую сотнями тел фашистов.
— Я считал, что Вы ведете беспокоящий огонь… Но как можно вести огонь на поражение с закрытой позиции, не имея корректировщиков?
— Если Вы не видели корректировщиков, то это не значит, что их не было. — Опять начал я наводить тень на плетень.
— И по какой же связи они корректировали огонь? — Ехидно поинтересовался майор. — Звонили по лаптю из-под елки? Так тут и елок-то нет!
— Товарищ майор! Полковник просит начальника штаба! — Прибежал запыхавшийся телефонист. Охренеть, носится как электровеник с катушкой кабеля за спиной. И провода откуда-то надыбал, наверное, майор выпросил у Лукьяненко.
— Да, товарищ полковник! Нет, товарищ… Нет! Возможно, потери очень велики! Собственных потерь не имеем, товарищ полковник! Уничтожили на подходе, минометным огнем! Хорошо, товарищ полковник!
Майор отдал трубку, отдуваясь после сумбурного объяснения.
— Ну что, товарищ майор, — перешел я к инструкциям, — оружие собрать, это понятно, личные вещи раненых, пленных и снятые с трупов…
— Мародерства не допущу, товарищ командир!
— Напротив, майор, мародерка — святое, присвоение личных вещей противника приветствуется. Во-вторых, с ранеными осторожнее, фанатизм не исключен, а главное, они мне здесь не нужны ни в каком виде.
— Добивать раненых не дам! — Не допущу, не дам, но здесь у него лицо не в пример жестче, чем при ответе по мародерке.
— Товарищ майор, я и сам от этого не в восторге, но что Вы с ними собираетесь делать? Вывезти в наш тыл мы их не можем, не на чем, да и некогда, а они все поголовно лежачие, те, кто хоть немного держался на ногах, давно сбежали. Если же оставим их здесь, через месяц они из госпиталей вернутся на фронт, и снова будут стрелять в нас. Их здесь больше пятисот, это полноценный батальон обстрелянных солдат, фашисты тебе спасибо скажут.
— Не знаю, но добивать не позволю! — Упрямо повторил майор.
— Ладно, время идет, а народ стоит без дела, слушает, как командиры спорят. Собирайте пока трофеи, там придумаю чего-нибудь. Да, кстати, личная просьба, найдите мне сапоги.
— Зачем Вам сапоги, товарищ командир? — Удивляется майор.
— Не век же я буду на телеге ездить, а ботинки мои остались, не помню где.
— Сапоги… сапоги Лапушкину! — Со смешками пошло по бойцам.
3
Натянув на голову одеяло, чтобы солнце не напекло, я наблюдал, как по степи бродят группы наших бойцов, обирая мертвых и раненых фашистов.
А не плохо так все получилось, даже не сравнивая с самыми фатальными вариантами. Предположим, попал бы я сейчас в госпиталь, а после него куда? Только сюда, на фронт, рядовым, о том, чтобы попасть в свиту комдива, помечтать можно, но только помечтать. А на передовой от меня толку чуть, и жизней у меня не девять. Другое дело сейчас, не говоря уже о разгроме немецкого полка, что само по себе большое дело, я закрепился в качестве самостоятельного командира отдельного подразделения, и могу сам принимать решения, пусть и в определенных пределах. Может, и даже скорее всего, завтра меня попрут с должности, но пока так.
— Подъедем ближе, — прошу я возницу, раненые уже разоружены, никаких инцидентов, стрельбы, сопротивления не приключилось, фашисты дисциплинированно дали собрать оружие.
— Товарищ майор, — подзываю Дергачева, — Вы надумали, что делать с пленными?
— Нет, — майор напрягается, готовясь отстаивать свои гуманитарные принципы.
— А у меня появилась идея. Найдите немца, у которого ноги не особо убиты, дайте под зад ему ускоряющий пинок, пусть он бежит к своему начальству и сообщит им, что мы предлагаем обмен. Их раненых на батарею гаубиц и четыре пятитонных грузовика со снарядами. И пусть поспешат, пока мы пленных не расстреляли, не нервничайте, майор, последнее замечание только для ускорения процесса.
— У нас не будет водителей на эти грузовики. Да и гаубичная батарея нам не особо нужна, нам и то, что здесь на поле немчура оставила, придется большей частью уничтожить.
— Так, конечно, но я просто не знаю, что еще просить у этих уродов, самолеты нам ни к чему, да и танки тоже, а просто так отдавать несколько сотен лишь слегка покоцаных тушек тоже не хочется.
Майор отходит искать посыльного, а у меня появляется новый собеседник.
— Товарищ командир, сапоги! — Неестественно веселый боец с раскрасневшимся лицом ставит на чистую подушку прямо перед моим носом пару запылившихся сапог.
— Спасибо, конечно, но зачем ты мне их принес? — Сдерживаюсь, чтобы не наорать, парень хотел доброе дело сделать, — ты видел, какие у меня лапы, — высовываю ногу из-под одеяла, — эти сапоги мне на четыре размера малы.
— Отличные сапоги, товарищ Лапушкин, — нахваливает даритель, — если нужда, и обменять можно.
— Спасибо, — еще раз благодарю, — брось возле телеги, разберемся.
Сапоги может, и были отличными, но сейчас на залитом кровью голенище правого дырка, однако разбрасываться обувью не стоит, пригодятся, если не нашим бойцам, так в других подразделениях босые найдутся, армия большая.
Отошедшего бойца сменяют двое других, спешащих презентовать мне свою добычу сразу из трех пар сапог.
— Да вы охренели?! Чего вы их мне притащили?!
— Сам же сказал, сапоги нужны. Да ты не ругайся, Лапушкин, лучше выпей с нами, не водка, но пьется хорошо! — Один из них протягивает мне фляжку с булькающей жидкостью, очевидно тоже конфискованную у фрицев. Вопиющее нарушение субординации и воинской дисциплины, недопустимые фамильярность и панибратство! И первый тоже был явно пьян, куда только смотрят младшие командиры, а ведь у меня в микрополку кроме майора есть капитан, старший лейтенант и минимум два лейтенанта, не считая старшин и сержантов. Вот работать надо было с ними плотнее, а я даже не знаю, на какие подразделения полк разбит, роты у нас или взводы, и сколько их и кто ими командует. Это называется командир полка, ну, хорошо, самокритику я после наведу, и приму к себе строгие меры дисциплинарного характера, а какие меры принимать к этим двоим?
— Шли бы вы отсюда, парни, пока никто не видит, — так звучит речь грозного военачальника, — а это у тебя что, шоколад?
— Закусить, Лапушкин!
— Шоколад оставьте, это дело я люблю, а сами валите быстрее!
— Часы еще возьми, отличные часы…
— Не надо мне никаких часов, отвяжитесь, черти!
— Оставь часы, и пойдем, лейтенант смотрит!
Лейтенант для них авторитет и командир, а комполка так, на солнышке позагорать вышел! Кстати, солнышко давит изрядно, никто не догадается на штабной повозке тент оборудовать. Ко мне подходят новые дарители, за ними еще и еще, все хотят уважить командира полка, своего в доску парня, особенно после принятого на грудь. Возле телеги растет гора сапог, а на ней куча часов, портсигаров, сигаретных пачек, зажигалок, пистолетов, фляжек со спиртным и прочей абсолютно не нужной мне мелочевки. Конечно, парни не отдают мне последнее, отрывая от себя, а только сливают излишки, на сотню с небольшим наших бойцов приходится более тысячи живых и мертвых поверженных врагов, есть из кого натрясти барахла. В то же время, не буду зря наговаривать, многие по доброте душевной или под воздействием алкоголя оставляли мне действительно приличные вещи, вроде десятков серебряных, и даже нескольких золотых часов и портсигаров, которые было бы приятно опустить в любой карман.
Шоколада набирается особенно много, прослышав про слабость командира, меня им буквально заваливают, и заливают фляжками со спиртным, которое я вовсе не употребляю. Мне же, по профессии имеющему отношение к деньгам, особенно нравятся темно-радужные бумажки рейхсмарок, которые бойцы себе не оставляют. Не представляя, как бы я мог их использовать, тем не менее, собираю их в пачку, решив непременно заныкать от командования, деньги есть деньги, к деньгам у меня отношение особое, трепетное.
Дисциплина среди бойцов, слоняющихся по степи, не то, чтобы совсем уж падает, но сильно прихрамывает на обе ноги. С одного конца вдруг доносится знакомый напев, прислушиваюсь и узнаю «Три танкиста». Откуда-то издалека другой народный хор отвечает «Катюшей», дает о себе знать выпитое трофейное спиртное. Я совершенно трезв, и сначала выслушиваю песенные переливы без особого желания присоединиться, но потом вспоминаю, что мне, как попаданцу, положено исполнять нечто из репертуара далекого и прекрасного будущего. Ну, надо, так надо, щас, спою. Набираю в грудь побольше воздуха и выдаю наиболее подходящее текущей тактической обстановке:
Остались от козлика рожки да ножки!
Остались от козлика рожки да ножки!
Вот как, вот как, рожки да ножки!
Вот как, вот как, рожки да ножки!
Несмотря на некоторое всеобщее подпитие, дело сбора и сортировки трофеев все же успешно продвигается, о чем свидетельствует подошедший для доклада майор Дергачев в сопровождении специалиста по артиллерии старшины Джалибека Алджонова.
— Товарищ командир! С трофеями разобрались, — читает с бумажки, — подобрано:
— Винтовок — 1719
Пистолетов-пулеметов — 153
Пулеметов ручных — 107
Пулеметов станковых — 34
Ротных минометов — 25
Батальонных минометов — 16
Легких полевых гаубиц — 6, из них исправны 4
Тяжелых полевых гаубиц — 2, исправных нет
Противотанковых орудий 37 мм — 9, исправны 5
Противотанковых орудий 50 мм — 2, исправно одно
От всей этой математики у меня голова распухла, я взял листок и начал вникать.
— Что-то много вы винтовок насчитали, там людей на треть меньше.
— Очевидно, часть немцев сбежала без оружия, товарищ командир.
— Чудеса просто, немцы не только сбежали, но и оружие побросали. А пистолеты-пулеметы это…, а, автоматы, ясно. А пулеметы, у них же единый пулемет, какие ручные-станковые?
— Те, что без станка, считаются легкими, ручными по-нашему.
— Минометы…, ясно, на пушках какие неисправности?
— Пробиты накатники, повреждены колеса, разбиты прицелы! — Выдвинулся вперед Джалибек.
— Ладно. Трофейными патронами, снарядами и минами, мы, я полагаю, тоже обеспечены в избытке. Сколько там мин к батальонным минометам?
— Сейчас посчитаем, товарищ командир!
— Пусть, точные цифры не нужны, и так понятно, что если мы двумя сотнями мин полк разогнали, то трофейными мы целую армию вдрызг разнесем. Правильно я говорю, Джалибек!
— Непременно разнесем, товарищ командир!
А ведь я сам всегда скептически относился к возможности воевать трофейным оружием, ну никак захваченных боеприпасов не могло хватать на относительно регулярные бои, на партизанщину-то с трудом наскребешь. Но не в нашем случае, когда эффективность каждой выпущенной мины в десятки раз больше номинальной. Если так считать, то мы захватили боеприпасы целого корпуса, а то и армии, а тут уже немного другие возможности.
— Что нашли кроме оружия, там ведь был штабной автобус? Карты, документы?
— Нашли, хотя не думаю, что они представляют большую ценность, но в штаб дивизии отправить нужно, пусть разбираются. Несколько чистых карт без пометок я оставил себе, они как раз отображают местность предстоящих боевых действий. Кроме того, найден железный ящик с полковой кассой.
— И сколько там?
— Посмотрите сами, товарищ командир.
— Охренеть, две тысячи. Нищеброды долбанные, даже денег у них нет. Хорошо, пусть будут у меня, сам сдам, куда полагается.
— Полковое знамя взяли, товарищ командир!
— Вот, а мне кто-то говорил, что наш полк не настоящий, потому что знамени нет, теперь все нормально, знамя есть!
— Так это другое знамя, товарищ командир!
— Вот народ, простых шуток не понимает…
— Товарищ командир, немецкий мотоцикл под белым флагом!