— А ты разгневался? — я недоверчиво смотрела на его спокойное лицо, едва различимое в смутном красноватом свете, исходящем от углей в камине.
— Он осквернил прах моей матери, — сказал на это Хорвек, и я поняла, что зря гордилась способностью разгадывать его мысли.
— Но что если он сбежал далеко-далеко, в другое королевство? — воскликнула я, ища подвох в его словах, прозвучавших слишком просто, чтобы годиться в отгадки для всех сегодняшних загадок.
— Он не смог бы, — уверенно произнес Хорвек. — Белая Ведьма простила своего верного слугу за проступок и неповиновение, но милосердие моей покойной матушки не было безграничным. Она хотела, чтобы кости лежали в земле у того камня. Ее посмертная воля была не настолько сильна, чтобы убить вора, но уйти далеко у него не выйдет. Пока в ее костях остается сила, он обречен кружить вокруг проклятого камня. То, что спасает его, одновременно приковывает к Астолано крепче любой цепи.
— А мастер Глаас?
— Ты полагаешь, он не заслужил виселицы?
Я закусила губу, не зная, что возразить на это. За разбойником и впрямь числилось порядочное количество грехов. Но отчего-то мне казалось несправедливым то, что в итоге заплатить ему придется не за свое преступление.
— Старому убийце выпала редкая возможность — совершить в кои-то веки хороший поступок, — продолжил Хорвек, заметив, как я кривлюсь, тягостно размышляя о слишком сложных для моего ума явлениях — справедливости, добре и зле. — Если ты веришь в каких-то милосердных всевидящих богов, то должна понимать, что он сейчас уцепился за волосок, держащий его на краю преисподней.
— Не уверена, что я в них верю, — пробормотала я.
Укутав Харля в пару одеял, я уселась рядом, словно пытаясь устеречь смерть, кружащую вокруг мальчика.
Точно так же каждую ночь во сне я оберегала Мике, и в полумраке мне теперь казалось, что они, пожираемые изнутри жестоким колдовством, схожи с Харлем как родные братья.
— Нет, пожалуй, ему не стоит лежать здесь, — задумчиво произнес Хорвек, задержав на нас взгляд. — Боюсь, еще до полуночи нам нанесет визит гость, чьи глаза будут оскорблены столь неприглядным зрелищем.
Я поняла, что он говорит про Эдарро. Наверняка тому донесли о происшествии в гостинице, и пусть даже ни одна живая душа не видела, как мы выходим из дому и входим в комнату Глааса — господину королевскому племяннику полагалось почуять подвох. То, что при старом разбойнике имелся больной мальчик, утаить от гостиничной челяди было невозможно, и, следовательно, его исчезновение тоже не осталось бы незамеченным. Эдарро не стоило видеть Харля в нашем доме — хотя бы до полуночного часа.
Мы перенесли мальчика в мою спальню — и вовремя. Колокольчик у нашей двери нетерпеливо зазвонил, затем раздался грохот и грубые голоса пророкотали: «Именем короля!..».
Господин Эдарро ворвался в темную гостиную, где я неловко зажигала свечи, путаясь в широких рукавах. Поверх платья я успела набросить домашний халат, но вряд ли эта простенькая уловка могла бы спасти нас от подозрений. Спутники Эдарро в дом не входили — разговоры, которые вел господин королевский племянник с мошенником-северянином, не предназначались для ушей простых смертных.
— Только что в Астолано арестовали чернокнижника, — объявил наш гость, вновь не удостоив нас приветствием. — Пойман с поличным, при сотворении темных чар.
— Полагаю, это редкая удача для вашего ведомства, — вежливо ответил Хорвек, вынырнув из темноты.
— Колдун — это всегда горе для людей, как пожар или мор, — глаза Эдарро вспыхнули. — О какой удаче ты смеешь говорить? Укороти свой язык! Или ты до сих пор не понял, с кем говоришь? Хотя… Я вижу тебя насквозь. Разумеется, ты думаешь, что тебе сегодня удалось провести меня, и тешишь себя мыслями о том, что оказался в безопасности. Оттого и дерзишь так глупо.
Хорвек не стал опускаться до изображения картинного недоумения — Эдарро был слишком опасен, и дразнить его не стоило.
— Я думаю, что ты причастен к тому колдовству, — медленно и тихо произнес королевский племянник. — Ты был там. Или научил старого головореза чернокнижничеству — недаром вы встречались у дома Белой Ведьмы! Душа у того злодея черная, но он не колдун. Не тот колдун, который мне нужен.
— Вы полагаете, что тот колдун — я? — спросил Хорвек прямо, и вопрос этот застал врасплох Эдарро. Господин королевский племянник много лет желал встречи с колдовством, мечтал прикоснуться к темной тайне, но боялся своих же страстей — и даже то, что мечту свою он собирался честно убить, не спасало его сейчас от душевной муки. Он пожирал Хорвека взглядом, но боялся поверить и обмануться.
— Нет, — с трудом произнес он, хрипло выдохнув. — Нет. Ты всего лишь лжец и мошенник, не понимающий, с чем играет. Тебя стоило прикончить за одно это, но мне противно марать руки. Убирайся. Я передумал. Неделя сроку — слишком щедрое предложение. К утру этот дом должен быть пуст, а твое имя — забыто в этом городе.
— Полагаю, так оно и будет, — ответил Хорвек, и никто, кроме меня, пожалуй, не сумел бы разгадать, что сейчас звучало в его голосе: почтительность или насмешка. Я бросила взгляд на часы — до полуночи оставалось совсем немного.
Эдарро резко повернулся к двери, но мне показалось, что лицо его на мгновение исказилось: спастись от мук сомнения ему все-таки не удалось. «Он вернется утром, — подумала я. — И не позволит нам покинуть Астолано живыми».
— Старого разбойника будут пытать, пока он не назовет своих сообщников, — бросил королевский племянник, покидая наш дом. — Не думаю, что он настолько благороден, чтобы смолчать.
«Ошибаетесь, господин, — подумала я, склонив голову, чтобы не встретиться взглядом с ледяными синими глазами. — Мастер Глаас не выдаст нас ради спасения Харля!». Но мысль эта не принесла мне успокоения — напротив, на душе стало горько—горько.
— Что ж, эта беседа не обманула моих ожиданий. Совершеннейшая бессмыслица и пустая трата времени, — промолвил Хорвек, небрежно отбрасывая перчатки в сторону. — Надеюсь, полуночный разговор покажется мне чуть более интересным.
— Но если в дом сегодня кто-то войдет… — начала я, нахмурившись.
— Его не заметят, — отмахнулся Хорвек. — Тот, кого я проклял, почти не принадлежит этому миру. Тебе знакомо ощущение, когда глаза сами закрываются от испуга? То, что я сотворил с этим человеком, настолько страшно, что обычные люди попросту перестанут его видеть, сами того не понимая.
С этими словами он уселся на пол, скрестив ноги, и вытянул вперед руку — ту самую, ладонь которой была отмечена свежим шрамом крест-накрест. Я знала, что ближе к ночи Ирну-северянин проявляется в демоне гораздо сильнее, чем днем, и не удивилась тому, что рисунки на руках стали ярче, а длинные волосы сами собой взлохматились и превратились в нечесаную дикую гриву, почти полностью скрывающую лицо. Хорвек принялся заунывно нашептывать что-то, едва заметно покачиваясь из стороны в сторону. Руку при этом он не опускал. От тихого бормотания в глазах у меня почти сразу потемнело, и я осела на пол рядом с демоном, враз потеряв счет времени. Придя в себя, я подползла поближе и положила голову ему на колени — так обычно делают верные псы. Он же, как добрый хозяин, небрежно погладил мои волосы, не переставая монотонно проговаривать слова заклинания.
Медленно, словно нехотя, на пол упала первая черная капля — рана на руке Хорвека открылась. Он все еще покачивался, но вторая капля упала ровно там же, где и первая, поразив невидимую мишень. За ней — третья. Темное влажное пятно расплывалось по полу, образуя странные узоры — то ли лабиринт, то ли переплетение колючих стеблей.
Часы начали бить полночь. Черные капли становились все тяжелее, все крупнее. Я отсчитывала удары, ожидая чего-то страшного — ему полагалось случиться, я знала это. Последний удар и впрямь оказался неожиданно громким, скрежещущим — я отпрянула от Хорвека, тело которого содрогнулось. Он запрокинул голову и закричал — точнее говоря, издал звук, в котором не было ничего человеческого: вой, шипение, рокот штормовой волны или предсмертное карканье ворона — вот что послышалось мне в нем.
Не успел утихнуть его зов, как дверь распахнулась в ночь: на пороге нашего дома извивалось и корчилось нечто темное. Я с трудом смогла угадать в этом истерзанном существе человека, который полз, с трудом приподнимаясь на руках и снова падая. Какая-то страшная сила тащила его, бессильного и измученного, к Хорвеку — выворачивая суставы, срывая ногти, сдирая кожу с коленей и локтей, на которые бедняга пытался опираться.
— Прости, прости господин, — шептал он, хотя ему, наверное, казалось, что это крик. — Сними проклятие, не наказывай меня!
— Ты узнал, — удовлетворенно сказал на это Хорвек, поднимаясь на ноги. — В самом деле, тебе ли не распознать, что яд разлился в твоей крови.
— Да, да, я все понял… — человек бился на полу, словно его одолевал эпилептический припадок. — Сними проклятие, умоляю! За что караешь?! Я не знаю тебя, я не причинял тебе зла, колдун…
Хорвек бесстрастно смотрел на его мучения. В самом деле — зачем ему было отвечать на какие-либо вопросы?
— Отдай то, что украл у дома Белой ведьмы, — сказал он. — От моего гнева эта магия тебя не убережет.
— Но я умру, умру без тех костей, — простонал проклятый.
— Ты умрешь и с ними, — хмыкнул Хорвек. — Причем та, прежняя смерть, покажется тебе не столь уж страшной.
Я не раз видела, как демон проявляет жестокость — да и что могло лучше соответствовать его природе? Удивляться стоило, скорее, внезапным проявлениям человечности в нем. И уж точно мне не следовало вмешиваться в то, что он считал своим по праву — в свершение мести, ведь именно так он понимал истинную справедливость.
На меня воздействовала магия, о которой говорил не так давно Хорвек — глаза не желали видеть проклятого, ум отторгал возможность самого его существования. Жалость, отвращение, ужас — вот что внушало это существо, и я едва удерживалась от того, чтобы выбежать из комнаты, зажмурившись и закрыв уши. Но мне теперь было известно многое о колдовстве, и я понимала, что будет дальше: поддавшись первому приказу темной силы, я выполню и все остальные — перестану видеть, перестану слышать, забуду то, что узнала. В уме и в душе появится несколько червоточинок — магия всегда оставляет отметки на тех, кто ее творит, и на тех, кто подвергается ее воздействию. Более крепкие телом и простые духом продолжают жить, как ни в чем не бывало, лишь изредка чувствуя что-то темное и дурное, засевшее в глубинах сердца — так ноют старые раны на перемену погоды. Кто-то окажется слабее, тоньше, и гниль, распространяющаяся от тех отметок, постепенно пожрет его душу. В любом случае, бегство не спасало от колдовской заразы — лишь ослабляло, как любой самообман. Мне следовало остаться и сказать то, что вертелось на языке.
— Хорвек, — позвала я срывающимся голосом. — Пожалей его. Он просто спасал свою жизнь. Ты ведь не знаешь, за что его прокляли тогда. Быть может, те чары были совершенно несправедливы. Разве не прав человек, когда начинает искать спасения любой ценой?..
— Пожалуй, мне это ничуть не интересно, — ответил демон, разглядывая свою жертву. — Судьба привела его сюда для того, чтобы я отомстил, и этого достаточно.
— А вдруг нет никакой судьбы? — упрямо возразила я, собрав невеликую храбрость и глупую дерзость воедино. — Уж прости, но тебе попросту удобно думать, будто некая сила ведет тебя по пути мести.
Что-то переменилось в том, как держался демон: до того он лениво и чуть расслабленно покачивался, словно прислушиваясь к какой-то далекой музыке, заключавшейся в стонах и бормотании несчастного у его ног. Но после моих слов он вдруг замер, и мне показалось, что каждая мышца в его теле напряглась, как у зверя, готовящегося к прыжку.
Разумеется, Йель, тебе бы хотелось верить, что я иду по пути, где мне положено спасти одну маленькую рыжую девочку, — хищно усмехнулся он, повернувшись.
— Но не кажется ли тебе, что ты переоцениваешь собственную важность?
— Ха, — с деланной храбростью ответила я, на самом содрогаясь от ужаса. — Я-то никогда не боюсь признать, что не отличаюсь сообразительностью и частенько ошибаюсь. Как по мне, тот, кто считает, будто знает все на свете, поступает гораздо хуже. Неужто тебе навредит, если ты узнаешь, как жизнь довела беднягу до того, чтобы тот пошел откапывать чародейские кости?..
Хорвек смотрел на меня, не моргая, и я поняла, что он всерьез удивлен моим упрямством.
— Ты и вправду веришь, что узнав его историю, я сжалюсь? — спросил он.
— Я верю, что даже ты не можешь знать свою судьбу наперед, — сказала я, и слова эти ударили точно в цель — глаза демона засияли расплавленным золотом. Возможно, в ту пору я не понимала этого, но смутно угадывала: тому, что он сейчас считал своей судьбой, Хорвек покорился, но предугаданное будущее считал наказанием, а вовсе не наградой.
— Что ж, — он, помедлив, отступил от проклятого. — Потратим впустую еще немного времени. Итак, вор костей, расскажи, что за колдун тебя проклял и почему.
— Но я не знаю! — простонал человек. — Однажды ночью она… она вошла в мой дом и сказала, что я вскоре умру. Жгучий яд побежал по моим жилам и я услышал, как идет за мной смерть. Ни на секунду я не мог забыть о том, что время мое уходит, что спасения нет…
— Она? — переспросила я.
— Я никогда не видел ее до того, клянусь! — нет, он не мог обманывать, слишком измучили его страдания. — Ее волосы были как огонь, на белой шее синяки от петли. Двери распахнулись, как будто не были заперты на все засовы, в окна ворвалась вьюга, и на снегу отпечатались следы босых ног, забрызганных кровью. Это все, что я помню.
— Волосы… рыжие? — я вздрогнула: перед глазами ожили кошмары, которые я видела каждую ночь. Следы босых окровавленных ног на снегу, метель, ало-огненные волосы — все это была она, она!..
— Я всего лишь художник, — выл из последних сил проклятый. — Я не причинял никому зла!
Вначале мне показалось, что я ослышалась. Появление мастера Глааса, история гибели Белой Ведьмы, болезнь Харля — все это заставило меня на время позабыть, зачем мы когда-то прибыли в Астолано. Выходит, я и сама поверила в то, что судьба привела сюда Хорвека ради мести, а я стала всего лишь его безликим и покорным спутником.
— Художник? — медленно повторил Хорвек. — Художник, проклятый рыжей ведьмой?
— Покажи! Покажи ему тот клочок холста! — я, захлебываясь от волнения, забыв о страхе, вцепилась в руку Хорвека. — Не дай ему умереть, умоляю. Это он нарисовал герцогиню! Это он знает тайну чародейки!..
Руки проклятого скребли пол, и я вспомнила, как мастер Глаас говорил, что принял своего случайного знакомца за алхимика — из-за пятен от реактивов на коже. Но художники день-деньской возятся со всякой дрянью точно так же, как и алхимики, пытаясь добиться от красок истинной яркости и стойкости! Алхимики ищут философский камень, который превращает свинец в золото, а художники мечтают раскрыть секрет, как устроены голубизна неба, искорки света в прозрачной воде, сияние глаз счастливого человека… Чем же помешал рыжей ведьме этот несчастный? Где перешел дорогу?
Хорвек медленно, словно сомневаясь в каждой своей мысли, в каждом своем движении, приблизился к проклятому. Затем опустился рядом с ним на колени, протянул руку.
— Отзываю свое проклятие, — негромко, но чеканя каждое слово, произнес он. И тут же его швырнуло в сторону, точно невидимая сила мстила за пренебрежение к ней. Хорвека ударило о стену, затем еще раз и еще. Проклятие хотело смять, уничтожить, переломать все кости тому, кто посмел призвать его на голову врага, а затем отказаться от мести. Я должна была догадаться, что эти чары нельзя отозвать, не прогневав магию, которая пришла карать и причинять боль. Разве не знала я, как жестоко расплачиваются люди и нелюди за свое право колдовать?
— Остановись, злая глупая сила! — яростно закричала я, не слишком-то надеясь, что меня услышат. — Ты убьешь его, и он не сможет больше служить тебе! Кто еще так любит тебя? Кто сумеет колдовать так искусно? Будешь так жестоко обращаться со своими слугами — останутся самые худшие, вот в них и будет заключаться вся твоя слава!..