—Чьему вкусу, скажи на милость? — с еще большей досадой воскликнула я, разглядев, что пролитое молоко и вправду розоватого цвета. — Молоко с кровью! Кому может прийтись по нраву эдакая дрянь?
Растерянная служанка заплакала, не поднимая голову от пола, и я смогла разобрать лишь несколько слов: «духи», «чары» и «замужество».
— Что за шум ты учинила, Йель, да еще и в такую рань? — услышала я недовольный голос Хорвека.
— Вот уж не моя вина в том, что под нашими дверями полоумные девицы молят духов о замужестве! — рявкнула я, окончательно выведенная из себя всхлипываниями служанки. — Ну, говори, кто надоумил тебя сотворить эдакое непотребство?
— Так все… — пробормотала она, заикаясь и шморгая носом. — Вечером только и разговоров было, что на ночь у нас остановился сведущий господин, и тетушки с кухни сказали, что уж если он не поможет мне свести венец безбрачия — так никто не поможет…
Я не нашлась, что ответить на это, и, резко повернувшись, удалилась в свою комнату, хлопнув дверями перед носом девицы так, что содрогнулась вся гостиница.
— Твои колдовские штучки соберут вокруг нас всех безмозглых девиц и безумцев, которые только водятся в этих землях! Хорошенькое же выйдет у нас приключение!.. — прошипела я Хорвеку, и принялась собираться в дорогу, вполголоса продолжая проклинать чародейство — сон как рукой сняло.
Конечно же, я заметила, как бывший демон перед самым отъездом отдал покрасневшей служанке кусок бечевы, скрученной хитрыми узлами, при этом что-то коротко и тихо ей сказав. Хорвек не отказывал тем, кто обращался к нему за помощью, ни в одной мелочи, словно выполняя неведомый обет.
И везде, где ему довелось колдовать, он оставлял тот самый знак, о котором я уже спрашивала, однако ответ получила весьма общий. Кто-то должен был его прочесть и что-то для себя уяснить, но кто и зачем — этого я не знала.
— Все дело в том, что ты излишне важно и загадочно себя ведешь, — выговаривала я ему в дороге. — Как ни посмотришь на тебя — о чем-то думаешь, ни на кого не бранишься, словно ничего вокруг себя не видишь… Конечно, люди тут же думают, что с тобой что-то неладно! А волшебство твое довершает начатое, и вот, к полуночи каждая судомойка уже слыхала, что у нового постояльца есть какое-то тайное дело. А потом им в голову и лезет невесть что. Будь живее, Хорвек! Пни ногой гуся, когда идешь через подворье, обругай стряпню кухарки… Ты же на человека-то не похож, вот в чем беда.
Хорвек коротко и насмешливо благодарил меня за советы, отчего я злилась еще больше. Мне казалось, что он подыгрывает своей магии, настырно лезущей в человеческие умы. До поры, до времени я верила в то, что будь бывший демон чуть неприметнее — перешептываний о колдовстве стало бы меньше.
Однако, тайная сила была куда хитрее, чем я могла вообразить: как-то, въехав в одно из поселений, мы тут же наткнулись на сборище крестьян, явно чего-то ждущих. Завидев нас, они смолкли, а затем какая-то старуха громко завопила:
— Говорила я вам, что сон вещий! Истинный! Вот, прибыли странники, которые мне три ночи кряду виделись!..
К Хорвеку тут же подошел староста и с опаской попросил его в этой деревеньке не останавливаться, однако, по возможности, незваному гостю следовало осмотреть местное коровье стадо — в одну из животин, по мнению крестьян, вселился злой дух. Бабка-шептунья, которой оказалось не по силам подобное задание, несколько ночей кряду видела сон, из которого поняла, что скоро здесь появится человек, умеющий изгонять нечистую силу из скотины.
— Он! Он это! — подтвердила старуха с уверенностью, и я поняла, что магия опережает нас, проникая в человеческие сны. Обычными человеческими уловками — скрытностью и притворством — с этим справиться никак не получилось бы.
Где-то нас попросту отказывались пустить на порог, где-то встречали с почтением, а кое-кто прогонял для виду, чтобы потом, под покровом ночи отыскать и обратиться с просьбой — причем прошение это неизменно оказывалось довольно гадким и преступным. Но, как я уже говорила, Хорвек никогда не отказывал просителям, относясь к себе, как к покорному исполнителю воли высшей силы — а высшей силе было угодно творить чары при любой возможности.
Самой неприятной стала история, приключившаяся с нами в городке Асмалло, где пришлось задержаться на пару дней из-за разыгравшейся непогоды. За две ночи, которые мы провели под кровом здешней гостиницы, колдовство успело въесться в умы горожан настолько сильно, что вечером третьего дня сразу несколько из них, сговорившись, пришли к Хорвеку с просьбой самого дурного и черного свойства.
В тот вечер мы спустились к ужину в пустующий общий зал, где от холода и сырости спасал огонь в очаге, и молча посматривали в сторону маленьких закопченных окон — они дребезжали от порывов ветра и ударов крупных капель. Непогода непроглядным дождевым покрывалом упала на здешние края, и отправляться в путь, покудова северный ветер не унялся, было бы безумием. Хорвек говорил в последнее время скупо, отвечая лишь на самые простые вопросы, и я видела, что его также беспокоит эта вынужденная заминка — с севера по нашим следам шли не только зимние холода, но и темная воля рыжей ведьмы.
Поздних гостей я приметила сразу — немногие решались этим вечером покинуть свои дома ради хмельного веселья. На путников, застигнутых врасплох непогодой, трое новоприбывших не походили — их плащи не успели промокнуть насквозь, да и при себе у них не имелось ничего из того, что требуется в дороге — не считая оружия, которое они не слишком-то прятали. «Ох, не к добру!» — огорченно подумала я, наблюдая за тем, как троица, не теряя ни минуты, направилась к нашему столу, словно свидание этим вечером давным-давно было оговорено между нами. Взгляды — внимательные, настороженные, — не обещали ничего доброго, а в грубоватых лицах угадывалось явное родственное сходство: наверняка друг другу эти рослые мужчины приходились братьями, и разница в возрасте у них была совсем невелика.
— Чтоб мне пусто было, это и в самом деле он! — воскликнул старший из них, когда суровое семейство замерло перед нами, уставившись на Хорвека то ли с восторгом, то ли с изумлением.
-как вам будет угодно, — любезно и невозмутимо отвечал бывший демон, едва заметно кивнув в знак приветствия и тут же вернувшись к своему ужину.
Не спрашивая на то никакого разрешения, гости придвинули к нашему столу пару лавок и расселись так, что ни я, ни Хорвек не смогли бы уйти из-за стола без их на то согласия. Я рассматривала их точно так же нахально и открыто, пытаясь угадать, за какой грешный умысел на этот раз зацепились острые крючки колдовства. Но на темных, загорелых лицах прочитать тайные умыслы было не так-то просто. Под плащами просителей виднелась добротная одежда, которая не пришлась бы по карману обычным горожанам, но в манерах, которые демонстрировали братья, не имелось ни единого признака изящества, свойственного людям благородного сословия. На их руках я не заметила отметин, которые неизбежно оставляет тяжелый труд, но разговаривали они громко и отрывисто, с трудом подбирая слова. Иными словами, с нами пожелали свести знакомство богатеи из простонародья, а простой люд почти никогда не обзаводился деньгами праведным путем. Я вздохнула: перед глазами возникло лицо мастера Глааса, который сгодился бы братцам в дальние дядюшки.
Хорвек же вел себя так, словно не видел ничего странного в событиях этого вечера — потягивал вино да смотрел в темный провал окна, отвернувшись ото всех. Его не заботили громкие перешептывания, неотрывные жадные взгляды и прочие знаки внимания, оказанные ему странными гостями, и я готова была поклясться, что это не притворство: мыслями демон был бесконечно далек от крошечной гостиницы на окраине городка Асмалло, иссеченного дождями и продуваемого северным ветром.
— Уж не знаю, что за дьявол привел тебя сюда, — довольно произнес старший из визитеров, вдоволь насмотревшись на Хорвека. — Но ты сегодня здесь, как нам и обещали, и у нас к тебе дельце.
— Да какие у нас с вами могут быть общие дела?.. — не удержалась я от дерзости, придя к очевидному выводу: и эту свинью нам подложило треклятое колдовство.
— Цыц! — прикрикнул на меня один из братцев, и подтолкнул ко мне миску, указывая на то, что рот мне нужно занять едой, а не разговорами. — Не нами решено, что помощи нужно искать здесь и сейчас.
— И что за помощь вам нужна, милостивые судари? — спросил Хорвек.
— Не та, о которой просят громко, — проворчал громила, которому, однако, пришлось по душе вежливое обращение: не так уж часто подобных людей называли сударями — скорее, проклинали сквозь зубы или грозили виселицей, если на то доставало храбрости.
Служанка, которая как раз поднесла кувшин с вином к столу, поспешно повернулась, и, путаясь в юбках, припустила к кухне. Должно быть, братцев здесь хорошо знали и не желали выказать даже тень признаков любопытства к их делам.
— Я — Хобб, — назвал себя старший и кивнул на брата, сидевшего по его правую руку. — Этого кличут Тартином, а младший наш — Доннем, и все мы — Орвильны-младшие. Слыхали про Орвильнов из Асмалло?
— Не имел подобной чести, — отозвался Хорвек все с той же безукоризненной любезностью, и назвал себя, с едва заметной насмешкой прибавив, что вряд ли его имя о чем-то кому-то может сказать.
— Стало быть, ты приехал из дальних краев, — в голосе Хобба Орвильна угадывалась гордость за свое семейство, хоть слава его наверняка была дурной как сорная трава. — Здесь эти имена знает каждый!..
— Так что же вам понадобилось от меня, славные Орвильны? — демон наконец-то посмотрел прямо в глаза Хоббу. — Я никому не отказываю в той помощи, что мне по силам.
Орвильны расхохотались, и посуда на столе заплясала от этих громовых раскатов: братьям, видимо, показалась забавной мысль о том, что кто-то может подумывать об отказе в ответ на их просьбу.
— Чудной ты человек, — добродушно сказал Хобб, утирая глаза. — Ладно же, слушай. Не так давно преставился наш отец — Фаррад Орвильн, старый мошенник, которых свет мало видывал. Странный он был человек, и водилось за ним немало черных дел. Нас, сыновей, он недолюбливал и прогонял из дому, едва только ему казалось, что мы можем сами раздобыть себе пропитание. В доме оставались только девчонки, наши сестры. Вот в них он души не чаял, оберегал от чужих взглядов и не разрешал шагу за порог ступить. Между собой мы решили, что все свое богатство наш старик разделит девкам на приданое, а нам останется только зубами щелкать. Оттого-то мы с малых лет жили своим умом и своими силами — и пусть только кто-то посмеет сказать, что братья Орвильны не поймали удачу за хвост!.. А у старого хрыча ничего не вышло из этой затеи — сестры наши, одна за другой, умерли молодыми. Ни одной не успело сравняться восемнадцати лет — всех прикончила болезнь…
Тут мне показалось, что младшего брата, Доннема, эти слова заставили помрачнеть. «Хоть кто-то из вас, Орвильнов-младших, любил своих сестер», — подумала я, с неприязнью покосившись на Хобба-рассказчика.
— …Когда до нас дошла весть, что и Шилья отправилась на тот свет, — продолжал он, — мы решили навестить старого Фаррада, чтобы спросить, не желает ли он вспомнить, что у него имеются еще и сыновья. Но он на порог нас не пустил, на склоне лет вконец ума лишившись. Только и кричал в окно, что детей у него нет, и нас он знать не знает. Я тогда, помнится, крикнул в ответ, что еще похороню его, чтоб не тратиться на гроб, в одном из тех сундуков, которые стоят в подполе, набитые серебром и золотом. И как в воду глядел — через пару дней скряга сломал себе шею, свалившись с лестницы. Да вот только незадача — деньжат мы так и не нашли.
— Так может их и не было? — предположил Хорвек, пожав плечами.
— Ха! — вскричал Хобб. — Не знал ты нашего папашу! Четверть века тому назад в этих краях не было ростовщика, богаче его. У порога Орвильнов били поклоны знатные господа со всех концов южных земель. А затем его одолела душевная хворь и дело окончилось тем, что он прикупил дом на окраине города, а затем еще и старую водяную мельницу. Никто не видел, чтобы он туда ходил, но ночами там видели огонь в окнах. Сестры молчали, точно в рот воды набрав, но мы-то знали, что старик промышляет нечистым делом. И богатство его от того возрастало.
— Однако, оставить вам наследство он не пожелал, — заметил Хорвек, слушавший эту историю чуть внимательнее, чем обычно. — Почтенные братья Орвильны, вот что я вам скажу: продайте дом и мельницу, разделите выручку между собой и живите, как прежде. Волю мертвых нарушать не стоит.
— Воля! — еще громче вскричал Хобб и врезал кулаком по столу. — Знаем мы эту волю! Тартин, а ну-ка дай сюда эту бумаженцию!
Орвильн-средний вытащил откуда-то измятый свиток, который Хобб с заметной злостью развернул, не щадя бумаги.
— Вот его воля! — рявкнул он, тыча пальцем в буквы. — Там написано, что деньги мы получим только если кто-то из нас проведет ночь на мельнице! Поверенный отдал нам завещание, и сказал, что Фаррад написал его аккурат после смерти Шильи. Знал, бесова душа, что мы придем за наследством!
— Стало быть, ваш отец припрятал золото, — рассудительно ответил на это Хорвек. — И если предполагается, что после выполнения его условий, богатства эти нужно вам передать, то…
— Уж будьте покойны, поверенный — почтеннейший господин Новилль, — готов был и с душой расстаться, когда мы за него взялись, — мрачно хохотнул Хобб. — Однако о золотишке старого Фаррада ничего не сказал. Только плакал да повторял, что старик просто-напросто отдал ему это письмо, ничего не объясняя.
— Так кто же покажет вам, где спрятано золото, если поверенный ничего не знает? — не смолчала я, поддавшись невольному любопытству.
— Покойник и покажет, — пробурчал Хобб, вжимая голову в плечи и оглядываясь по сторонам. — Говорю же — Фаррад рехнулся под старость, и могу ручаться, что истинная причина — нечистая сила, с которой он завел дружбу. Я помню его черные книги — старые, окованные железом. Кто-то оставил их в залог и не вернулся, а папаша повредился умом, их читая. Никому не позволял к ним притронуться. После его смерти мы перевернули дом вверх дном, чтобы отыскать их и сжечь, но книги пропали, как и золото. Если отец сказал, что отдаст нам свое богатство, когда один из нас переночует на мельнице, то так оно и есть.
— Пожалуй, вам стоит попробовать. Ваш отец по этим рассказам рисуется человеком… э-э-э… весьма принципиальным, — согласился демон. — При подобных обстоятельствах разумнее было бы отказаться от наследства, но раз вам так хочется его заполучить…
— Ха! — еще громче вскричал Хобб, а братья его вразнобой пробурчали что-то бранное. — Думаешь, мы настолько глупы? Соваться ночью на мельницу, где старый чернокнижник обстряпывал свои делишки?.. Кто же не сообразит, что добром это дело не закончится?! Для начала мы заперли на мельнице собаку, и презлющую. Поутру оказалось, что пса разорвали на кусочки, словно там волчья стая пировала. Я предложил щедрую награду тому, кто проведет ночь на мельнице. Ни один человек не соглашался. В конце концов, мы подпоили одного старого пьяницу, посулили ему золотые горы. Ту ночь он не пережил. От него осталось не намного больше, чем от собаки: бедолагу жестоко растерзали…
Хорвек вздохнул, показывая всем своим видом, что ожидал подобного поворота.
— …и во всем Асмалло сейчас не найдется сейчас человека, который подойдет к старой мельнице — ни днем, ни ночью, — закончил свой рассказ Хобб.
— Что, безусловно, говорит о наличии здравого смысла у местных жителей, — Хорвек отвечал так, словно не понимал, к чему клонит Орвильн, а вот у меня прошел холодок по спине.
— Ты, чужестранец, сегодня проведешь ночь на мельнице, — объявил Хобб именно то, чего я опасалась. — По всему выходит, что именно ты можешь совладать с тем, что поселилось в ней.
История Орвильнов не понравилась мне куда больше, чем жалобы девиц на безбрачие или крестьянские сетования о падеже скота. Страх перед проклятой мельницей легко потеснил страх перед самими братцами-разбойниками, поскольку с их зверскими рожами я уже немного свыклась, а вот злобный дух, водивший дружбу с покойным стариком Фаррадом представлялся смутно, и оттого пугал вдвойне .