Разбойники быстро сбросили паруса, подняли весла и забросали несчастное судно Спиро крючьями. Моментально борта стянулись, и толпа ревущих головорезов ринулась на палубу. Никто не сопротивлялся, но пираты от избытка воинственного пыла успели убить двух матросов и нескольких ранить.
Начался неистовый грабеж и разорение. Нападающие моментально обнаружили запертых пленниц, и восторгу их не было границ. Ася не успела по-настоящему испугаться и осознать, что делается, как оказалась в лапах какого-то верзилы и, вопя от ужаса и бессилия, вынуждена была стерпеть насилие и бесчестие. Все пронеслось в тумане отвращения и страха, с воплями отчаяния, боли и крови.
Когда первый пыл пиратов остыл, судно уже представляло собой полуразвалившееся корыто с грудой наваленного на палубе добра. Выволокли спрятавшегося Спиро. Глаза его от страха вылезали из орбит, он вопил бессвязно и непрерывно. Его изрядно избили и тут же вздернули на рее за ноги. Лицо его, налитое кровью, готово было лопнуть, но он продолжал изрыгать мольбы и проклятия.
Когда пираты опомнились и натешились, они перетащили добро на свои суда, захватив и пленниц. Их сгоняли ударами палок, как скот.
Командиры подгоняли пиратов, и все совершалось быстро и без лишних слов.
Ася не могла прийти в себя от случившегося, да и остальные пленницы тоже. Они сбились около мачты в кучу, прикрывая наготу руками и волосами растрепанных кос. Матросы больше не обращали на них внимания, занятые награбленным добром.
Опускался вечер, ветер крепчал, качка усилилась. Раздался зычный голос капитана, и все бросились ставить паруса. Гребцы схватили весла, и суда отвалили, набирая скорость и уходя на восток с попутным ветром.
Зажглись редкие фонари на корме и носу судов, с берега тоже в сгущающихся сумерках замигали огоньки. Флотилия неслась на восток к неведомым гаваням, и судьба пленниц была им неведома.
Глава 13
ВСЕХ РАСПРОДАЛИ
Всю ночь суда неслись в темноте. Пленницы ни на минуту не смогли сомкнуть глаз. Качка изматывала, холод бил ознобом почти раздетых девушек. К тому же их не оставляли в покое пираты, выхватывали то одну, то другую и тащили в глухие уголки. За эту ночь они так измучились и настрадались, что одна несчастная, которую потащили с собой двое разбойников, вдруг вырвалась и с воплем ужаса бросилась к фальшборту. В мгновение ока она сиганула за борт. Крик ужаса вырвался у подруг, а матросы с хохотом схватили другую.
К утру одна девушка лишилась рассудка, и разбойники сами выбросили ее в море с проклятиями и издевательствами. Несчастные потеряли дар речи и в полном отупении уже не чувствовали ничего, кроме желания побыстрее покинуть этот ужасный мир.
К полудню суда стали приближаться к берегу. Там виднелось большое селение, куда и правили пираты. Суда осторожно пристали к полуразвалившемуся причалу, их встречала толпа любопытных.
Хохот и улюлюканье разнеслись по всему берегу, когда толпа увидела на палубе почти голых растерзанных девушек, жавшихся друг к другу и уже не плачущих, а угрюмо молчащих, затравленно смотрящих на продолжение их позора и мучений. Но стыд уже не так мучил несчастных. Они отупели и почти ко всему стали равнодушны. Силы покидали их. Голода не чувствовалось, хотя во рту почти сутки ничего не было.
Важные турки в фесках и тюрбанах стали приходить на корабль, где находились пленницы, рассматривали их внимательно и придирчиво. Щупали руки, ноги, животы, крутили их, смеялись, щелкали языками, похотливо похохатывали. Матросы расхваливали товар, но продажа еще не началась. К вечеру все разошлись. Пленницам дали ведро воды и лепешек, сухих и твердых, как камень. Не все смогли есть, но воду быстро выпили.
Ася, такая же истерзанная и опустошенная, как и все остальные девушки, сначала не могла есть, но вспомнила слова Спиро, который заметил как-то, что ей понадобятся силы. Нехотя она отломила кусок лепешки и грызла ее упорно, не ощущая вкуса. Мысли забили в голову вялыми ватными клоками. Все тело болело, не хотелось ни о чем думать.
Утром, когда рассвет только занимался, всех невольниц подняли, заставили помыться забортной водой, холодной и соленой. Накормили их довольно хорошо, позволили привести себя в порядок и еще до восхода солнца погнали на рынок.
Продрогшие, измученные, они потерянно плелись в гору под охраной матросов. Городок оказался так мал, что за пять минут девушки достигли базарной площади. Невысокий помост из грубо отесанных камней едва возвышался над землей, на него и загнали пленниц для всеобщего обозрения.
Народу уже было много, и шум, обычный для базаров, разгорелся в полную силу. Зазывалы орали, ремесленники расхваливали свои изделия. В воздухе висел запах жареного мяса, дынь, выделываемых кож, скопища немытых людей и тонких струек пряного ветерка. Трудно было представить, что в таком маленьком городке мог собраться такой большой базар. Сюда пришли и приехали на арбах крестьяне из дальних и ближних деревень торговать скотом, фруктами, дровами, шерстью.
Невольницы сразу привлекли внимание, и толпа галдящих мужчин медленно крутилась вокруг, обсуждая выставленный товар. Женщины в черных чадрах тоже останавливались поглазеть на диковинное зрелище. Не часто можно было увидеть тут женщин с открытыми лицами, да еще со светлыми волосами и почти голых. Рядом сидели и стояли матросы с судов и расхваливали товар, торопя купить по сходной цене.
Первой ушла Нюра, купленная высоким турком. Ее провожали слезами и причитаниями, обнимали, целовали, крестили в спину. Матросы набросились на ревущих девок, и те получили не одну отметину плетью. С трудом водворился относительный порядок и тишина.
За час с небольшим ушли еще четверо, и их тоже провожали слезами и воплями горя и жалости. Каждая из оставшихся со страхом ждала своего покупателя.
Наступила и очередь Аси. Чернявый турок, волосатый по самые глаза, долго присматривался к девушке, торговался азартно, до бешенства, исходил слюной и гневом, но выторговал Асю. Он схватил ее за руку и под вой остающихся потащил в другой конец базара. Ася с трудом переставляла ноги. Наконец они дошли до небольшого каравана, почти готового в путь, товар был уже нагружен на вьючных лошадей. Несколько арб на огромных колесах предназначались для хозяина и его ближайших помощников.
Турок долго допытывался, как зовут купленную девушку. Наконец он понял, сказал:
— Асия, Асия! — и добавил еще что-то, чего Ася никак не могла понять.
Зато имя своего нового хозяина она узнала и запомнила быстро. Его звали Заро-эфенди.
Асю определили в арбу, где находилась еще одна женщина. Та недоброжелательно глянула на новенькую, пошепталась с хозяином, не откидывая чадру. Она стала говорить по-татарски, и Ася сумела понять, что они едут далеко и что зовут эту женщину Сундур. Она татарка, давно уже проданная, и теперь является женой Заро-эфенди. Женой старой и потому нелюбимой.
Асе стало теплее на душе от понимания того, что хоть как-то и она сможет прижиться в этом странном и жестоком мире. Сундур же хоть и сердито глядела на Асю, но не кричала, не била и пока не давала никакой работы. Она достала старые шаровары и кофту и велела переодеться, скинув рвань. Ася с благодарностью поглядела, закивала признательно. Вскоре караван тронулся по каменистой дороге, такой неровной, что арбу качало не хуже, чем судно.
Ася приткнулась в углу арбы и заснула тяжелым сном смертельно уставшего человека. Сундур ей не мешала. Для Аси начиналась новая жизнь, и сон должен был подкрепить ее и придать сил для новых испытаний. А они не замедлят к ней пожаловать.
Поспать долго не пришлось, во всяком случае ей так показалось. Страшный рев верблюдов разбудил Асю и заставил ее вжаться в угол. Она никак не могла привыкнуть к этому звуку, и он всякий раз заставлял ее вздрагивать.
Арба немилосердно тряслась и качалась на камнях, пропуская по обочине встречный караван. Погонщики ругались неистово и злобно, отводя душу на терпеливых животных.
Сундур, привыкшая к подобным происшествиям на дорогах, дремала, а возчик равнодушно глядел на дорожную сутолоку.
Татарка очнулась и заметила пробуждение невольницы. Она приподнялась и стала о чем-то расспрашивать, но Асе трудно было ее понять, и она часто невпопад отвечала теми словами, которые запомнила в долгом пути. Сундур злилась на Асю, но видно было, что эта злость просто привычка, давно появившаяся в ее трудной и безысходной жизни. Какое счастье она, купленная на базаре, могла приобрести в этом неравном браке?
Как ни пыталась Ася сообразить, куда же идет караван, ей это не удалось. Названия городов и дорог не улавливались, да и что они могли бы сказать ей, впервые попавшей в незнакомые земли.
Они замолчали, и Ася вспомнила часы их пребывания на базаре и распродажу живого товара. Она заплакала тихо, без облегчения, а когда ей вспомнилась оргия на корабле, то рыдания чуть не задушили ее. Сундур не мешала выплакаться, видимо, понимая, что без этих слез ни одна женщина обойтись не может. Она тихо что-то мурлыкала себе под нос и раскачивалась из стороны в сторону. Вид у нее был сморщенный, угрюмый и равнодушный. Ася украдкой поглядывала сквозь слезы на свою новую подругу, а может быть, и хозяйку, и горестные думы теснились в ее голове. Ничего светлого впереди она не могла разглядеть. А жить так хотелось! Так много было сил еще недавно, но куда они подевались? Они все исчерпаны горем, слезами и мучениями. И не увидеть ей больше своих дорогих подружек, с которыми успела сойтись так близко, как бывает только в дни великого горя.
Глава 14
КУРДЫ
Много дней караван трясся по извилистым горным дорогам. Холода наступили неожиданно, приходилось сидеть в арбе, закутавшись в попоны, или тащиться рядом, согреваясь ходьбой. Асе такие холода не казались страшными, но ноги не осиливали каменистой тропы. Выданные еще на корабле чувяки быстро пришли в негодность, и пришлось идти босиком. Ветры, врывающиеся в долины и ущелья, крутили крупный песок, листья и траву, забирались под шерстяные покрывала, и люди коченели, горбились и ругались.
Зато чадра из конских волос, которую Ася теперь носила, несколько защищала лицо от холода и песка. А кругом высились горы, заросшие редким побуревшим лесом и кустарником. Деревушки попадались нечасто, и получить ночлег в них было трудно. Караван-сараи не могли вместить больших обозов и караванов. Приходилось иногда располагаться прямо на косогоре у костров, разбивая шатры.
Ася постоянно была занята работой, на привалах жгла костры, собирала кизяк и хворост, готовила еду, кормила лошадей и верблюдов, чинила одежду и отвечала за всякую мелочь. Она мало что понимала и часто делала совсем не то, что было приказано. Сундур отчаянно ругалась, но никогда не била. Со злобой на лице она принималась работать сама, показывая, как и что.
Зато голода Ася не ощущала. Татарка на еду не скупилась, и Ася все больше и больше привязывалась к ней. Пока можно было считать, что девушка устроилась не так-то плохо. Ее никто не обижал, Заро почти не видел ее, и Ася не могла понять, за какой надобностью тот ее купил. Сундур молчала, да и не могла бы толково и понятно объяснить. Ася все еще очень плохо понимала татарский, а турецкий тем более.
Но страх и отвращение к мужчинам она часто ощущала в себе с невероятной силой, и одна мысль о них вызывала в ней омерзительное, гадливое чувство. Это пугало Асю, так как она знала, что в мире ислама женщина не распоряжается своей судьбой. Она вечно и неотвратимо должна выполнять обязанности служанки или рабыни. И многое здесь зависит от того, какой у нее господин. Ася чувствовала, что жить ей будет невероятно трудно. За последние дни она так настрадалась, что этих переживаний любому хватило бы не на один десяток лет.
Чужие слова давались ей с трудом, она просто не хотела учиться, а Сундур злилась и кричала низким грубоватым голосом.
Перевалив через хребты скалистых угрюмых гор, караван спустился в долину, и тепло опять вернулось. Исчезли жгучие холодные ветры и заморозки по ночам, после которых никак нельзя было согреться даже горячим чаем. Жары уже не было, лето кончилось, но приятное тепло воспринималось как благодать Божья. Уже месяц караван плелся по тропам и дорогам, переваливая с большими трудностями через хребты и бурные речки. Ася почти свыклась со своей участью, хотя она ей и представлялась только в самых мрачных тонах. Зато в этом путешествии она научилась ходить за лошадьми и ездить на них. Погонщики, слуги и сам хозяин Заро-эфенди не раз ругались и грозили наказанием за появление на людях без чадры. Однако она сильно мешала, и Ася часто пренебрегала законом, и ехала верхом вдоль каравана, не опуская на лицо чадры.
Одна Сундур равнодушно смотрела на смелые выходки Аси, говоря, что она не их роду-племени, и потому ей не страшно нарушать положения шариата. Она гяурка и потому может не исполнять закон.
Караван вступил на земли воинственных и практически независимых курдов. Ася отъехала чуть в сторону от тропы, чтобы набрать сучьев для костра, и ей повстречался отряд наездников. Впереди выплясывал на тонконогом коне статный, но уже немолодой всадник, видимо, вождь. Он даже оторопело поднял коня на дыбы, увидев рыжеволосую всадницу, трусившую рядом с грязным персом, сопровождавшим ее. Надвигалась ночь, а до селения было еще довольно далеко.
Ася испугалась встречи, торопливо опустила чадру и прижала лошаденку к шершавому откосу дороги, пропуская отряд. Тот медленно проехал, мужчины с любопытством глядели на необычную всадницу на заморенной кляче. Вождь сказал несколько слов персу, и они разъехались. Последний курд взмахнул нагайкой, и Ася аж вся выгнулась от жгучего удара по спине. Всадник гикнул и помчался следом за остальными. Она зло проводила их глазами, наполненными слезами, а перс стал, как мог, успокаивать. Ася с трудом поняла, что еще легко отделалась. Курды народ строгий, и обычаи они чтут свято.
На следующий день путники сделали остановку на отдых, лошади притомились, да и люди тоже. Заро, имеющий знакомых в этом селении, раскинувшемся в неширокой долине с узенькой речкой, рассчитывал хорошо отдохнуть и пополнить запасы продовольствия.
Старейшина встретил гостя приветливо, устроил небольшой пир. Много было съедено мяса и фруктов, много велось интересных разговоров, а на ночь всех разместили в тесном караван-сарае с полуразвалившейся оградой.
Отъезд пришлось отложить. Сильный ветер с дождем, начавшийся под утро, заставил Заро остаться в селении еще на день. Путники проводили время в ничегонеделании, отъедались бараниной, тайком попивали вино и веселились под звуки дудок и трещоток.
Ночью Ася долго не могла заснуть. Ветер хлестал струями дождя по глинобитным стенам конурки, где они с Сундур расположились, завывал и свистел. Потом вдруг все вокруг стало стихать, успокаиваться. Природа утомилась и тоже хотела покоя и тишины. Женщины заснули с мыслью о завтрашнем дне.
Неожиданно странный шум, крики и стрельба из ружей всполошили весь караван, стоявший на окраине селения. Ася с татаркой не успели очнуться от сна, как дверь их лачуги вылетела от удара крепкой ноги, и при свете факела они увидели закутанные в покрывала фигуры мужчин.
Ася сжалась в страхе, хотела завизжать, но не успела. Уверенные проворные руки опрокинули ее на пол, закатали в палас, подняли и куда-то понесли. Только Сундур завизжала, отлетев в угол от удара сапогом.
Ася слышала пальбу, ржание коней, крики. Потом ее закинули на шею коня, и ей почудилось, что Аметхан воскрес и мстит за свою неожиданную смерть. Девушку объял ужас, она задыхалась в паласе, пропитанном пылью и запахами нечистот.
Лошади с места рванули галопом, выстрелы и крики оборвались, остался один страх да отчаянное желание не жить. Слезы обиды, жалости, безысходности душили ее. Но конь сильными скачками уносил добычу в темень ночи, и Асе оставалось лишь ждать конца. Мысль о смерти, ушедшая куда-то за месяц путешествия, снова появилась в голове и затмила все остальное.