— Пятничный вечер. — просто отвечает Кейн, и я вдруг замечаю, что он выглядят уставшим. Под глазами залегли небольшие тени, а даже пара горизонтальных морщин на лбу будто бы стали глубже. Меня вновь затапливает уже знакомое чувство: желание быть частью его жизни, чтобы иметь возможность о нем заботиться. Пока я хожу на йогу и посещаю сеансы дорогостоящего психотерапевта на Манхеттене, он несет ответственность перед сотнями людьми за обеспечение их рабочими местами и решает проблемы, одной из которых является мой родной брат.
— Могу я спросить.. почему ты заменил мой завтрак? — до конца не уверенная в том, что он знает о чем идет речь, уточняю: — Теперь вместо панкейков мне подают яйца и бекон.
— С понедельника это прекратится. Тебе нужно было восстановить силы, а тесто с ягодами вряд ли для этого подходит.
Я быстро опускаю глаза и делаю глоток вина, чтобы скрыть легкое замешательство и вспышку радости. Значит, это вовсе не попытка снова указать мне мое место. Он и, правда, заботится обо мне.
Мне внезапно становится так легко и хорошо, что я начинаю улыбаться, а выпитое вино придает мне заряд смелости.
— Расскажи, как тебе удалось открыть свое дело, Кейн? Многим и двух жизней не хватит, чтобы достичь того, чего добился ты без всякой поддержки.
Кейн отпивает вино и, вернув бокал на стол, фокусируется на мне глазами.
— В каком-то смысле мне повезло. На одном из мероприятий меня познакомили с Тайроном Дауни, который, узнав о моих планах о покупке завода, поспособствовал тому, чтобы банк выдал мне ссуду. Без его помощи все было бы гораздо сложнее.
Так значит теплое отношение Кейна к отцу Алексы мне не привиделось, и он действительно ему благодарен. Еще один аргумент в пользу того, что они с Алексой могли бы стать прекрасной парой, нашептывает внутренний голос, но я приказываю ему замолчать.
— Но ведь дело ведь не только в удаче.
— Разумеется, нет. — с легкой усмешкой говорит Кейн, крутя в пальцах ножку бокала. — Я слишком много работаю, чтобы списать свой успех на простое везение.
Дождавшись, пока официант расставит перед нами тарелки с едой и уйдет, тихо произношу:
— Уверена, родители гордятся тобой, Кейн.
На это замечание он равнодушно пожимает плечами и, взяв в руки приборы, устремляет взгляд в тарелку.
— Возможно, но это никогда не было моей целью.
— Ты не слишком близок с ними?
— Нет. Так уж повелось с детства. Я никогда не был близок со своими родителями, и не думаю, что когда-либо их любил. Я не был в Индиане пять лет, и за все это время ни разу не испытал ни ностальгии по дому, ни желания увидеть их снова. Думаю, это у нас с матерью и отцом это чувство взаимно.
— Я думала, что любовь детей к родителям и, наоборот, — нечто само собой разумеющееся.
— Очевидно, что это не так. — без тени сожаления произносит Кейн, и прищурив глаза, смотрит на меня. — И снова это выражение на твоем лице.
Подавив мимолетное желание ощупать себя, я вопросительно поднимаю брови и уточняю:
— Какое?
— Словно ты ищешь повод меня оправдать.
— На этот раз ты ошибся, Кейн. — удерживаю его взгляд и отрицательно мотаю головой. — Я не считаю, что нелюбовь к родителям — преступление с твоей стороны. Значит, у тебя есть на то повод.
Кейн продолжает пристально на меня смотреть, что в конце-концов я не выдерживаю и опускаю глаза в тарелку. В мыслях творится трепетная неразбериха, а пальцы немного дрожат, когда я пытаюсь насадить на вилку кусочек томата. Еще ни разу мы не разговаривали настолько… на равных.
— Я так и не поблагодарила тебя за то, что ты записал меня к доктору Эшби. — говорю, когда мы выходим из ресторана. — Я знаю, что попасть к ней непросто, и Карен действительно мне помогает.
— Тебя записала моя секретарша, не я.
Такой ответ Кейна не становится для меня неожиданностью, но я пребываю в слишком хорошем расположении духа, чтобы сбить меня с курса.
— Но это ведь ты дал ей распоряжение отправить меня к лучшему специалисту на Манхэттене?
Кейн ничего не отвечает и поворачивает голову к застывшему возле пассажирской двери Рупперту, и меня посещает неожиданная мысль, что так он, возможно, пытается спрятать улыбку.
— Знаешь, Карен дает мне задания на дом. — говорю по дороге домой, и убедившись, что внимание Кейна сосредоточено на мне, с воодушевлением продолжаю: — Например, записывать все свои самые сокровенные желания на листке и каждый день их визуализировать.
— И к чему это должно привести?
— Что они исполнятся, конечно.
— Много накопилось?
Я вспоминаю все те странности, которые я в течение двух дней выводила на бумаге, и не удерживаюсь от смешка.
— Пока не слишком, но я постепенно вхожу во вкус.
Между нами повисает пауза, в течение которой я собираюсь духом, и когда решаю, что готова рискнуть, вновь заглядываю в лицо, наполовину скрытое полумраком салона.
— Кейн, как думаешь, я красивая?
Если Кейна и удивил мой вопрос, он не подает вида. Его взгляд сосредоточенно скользит по моему лицу, словно его владельцу необходимо заново изучить его детали для вынесения окончательного вердикта, после чего он тихо произносит:
— Да, я думаю, ты красивая, Эрика.
В груди становится тесно, а в носу начинает пощипывать, но я нахожу с себе силы не выдать бушующие эмоции и посылаю ему тихую улыбку.
— В понедельник нужно будет не забыть сказать Карен, что ее лист-желаний действительно работает.
глава 32
Мы в молчании идем от гаража к дому, и Кейн предусмотрительно придерживает меня за локоть, от того что каблук моих дизайнерских туфель то и дело норовит застрять между стыками камней.
— Кейн, — смотрю на него, когда мы останавливаемся перед дверью и нерешительно мнусь, потому что мне немного страшно упоминать имя Артура при нем. Но молчать я тоже больше не могу, потому что думаю, что Кейн возможно что-то с ним сделал, если он до сих пор не нашел способа о себе знать. — ты… знаешь где сейчас мой брат?
— Он перебрался в Айову пару дней назад. Жив и здоров, если это тебя интересует.
И пусть лицо Кейна по обыкновению непроницаемо, в его голосе столько ледяного гнева, что температура на улице становится на несколько градусов ниже. Брат в Айове? То есть с ним все в порядке? Но тогда почему он не пришел… не позвонил. Не сделал ничего, чтобы попытаться мне помочь. Ведь это по его вине я оказалась в плену. Ведь это из-за него меня могли убить.
Пока я сражаюсь с вихрем из непонимания , Кейн проталкивает меня в открытую входную дверь и заходит следом.
— Когда ты привез меня домой, ты сказал, что мы сможем обсудить то, что произошло позже. Поэтому я повторюсь: ты перевез меня к себе, пытаясь защитить?
Кейн едва заметно передергивает плечами и в его взгляде я замечаю недовольство, намекающее на то, что эта тема ему неприятна, что подтверждают и его следующие слова:
— Предполагалось, что мы не станем возвращаться к этому снова.
И пусть он в очередной раз уклоняется от ответа, я его уже получила. Он защищал меня, но в силу характера вслух этого произносить не собирается.
— А что Артур у тебя забрал?
Внутренне сжимаюсь, готовясь, что Кейн скажет, что это не мое дело, однако, к моему удивлению он отвечает.
— Он выкрал материалы по моей последней разработке.
Хлесткое слово «выкрал» так болезненно звенит в нервах, что щеки багровеют. Мне мучительно стыдно от того, что что близкий мне человек мог сделать две худшие вещи в мире: предать доверие лучшего друга и совершить воровство, и я пытаюсь уцепиться за последнюю соломинку, чтобы его оправдать.
— Артур говорил, что вы работали вместе и он имел право на часть…
Глаза Кейна темнеют от гнева, когда он резко обрывает меня.
— Имел право? Никакого права ни на что он не имел, хотя бы потому что понимает в науке меньше ученик младших классов. Заслуга твоего брата состоит лишь в том, что я много лет считал его своим другом, и решил помочь, когда он пришел ко мне как побитая собака, жалуясь, что дела в автосервисе идут из рук вон плохо.
Последняя надежда найти объяснение поступкам брата идет прахом, потому что я знаю, что Кейн не станет лгать. Он бывает суров и бескомпромиссен, но он точно не лжец.
— Что это было?
— Формула нанотехнологичного сплава, над которой мои люди трудились больше двух лет. — отвечает Кейн уже более спокойно. — По плотности сопоставим с алюминием, а по прочности не уступает титану. Похожую формулу вывели в Катаре, вот только они использовали редкий и дорогой скандий, а мы сумели обойтись без него.
— Значит, это имел в виду Крофт, когда говорил, что в украденном заинтересованы очень многие…
— Автомобильная индустрия, оружейная промышленность, строительство… в нем заинтересованы все. — кивает Кейн.
Когда до меня доходят масштабы причиненного братом ущерба, я чувствую легкую тошноту. Это ведь труд многих людей… потеря миллионов долларов.
— Мне жаль, что так вышло, Кейн. — бормочу, отводя глаза. — Я прошу прощение за Артура… не знаю, что еще сказать.
— Моя оплошность. — коротко изрекает он и кивком головы указывает в сторону лестницы, — Думаю, на сегодня достаточно разговоров.
Мы вдвоем поднимаемся на второй этаж: Кейн немного отстает, и даже бушующий во мне океан непринятия поступка брата не может до конца отвлечь меня от того факта, что наши комнаты находятся рядом и в доме мы совсем одни.
Когда мы доходим до дверей наших спален, я слабовольно не удерживаюсь от того, чтобы снова на него не взглянуть. Мне до боли в груди хочется, чтобы Кейн подошел ко мне и дотронулся, вновь увидеть вспышки желания в его глазах и вдохнуть его запах, но он лишь слегка кивает мне из-за плеча и молча закрывает за собой дверь.
Оказавшись в своей комнате, я принимаю отрезвляющий душ и, переодевшись в домашнюю футболку, в течение нескольких минут расхаживаю по комнате. Думаю о двойном предательстве брата, перемалываю в голове события последних дней и анализирую действия Кейна, и внезапно прихожу к четкому пониманию, что он больше не предпримет попытки ко мне притронуться. Что его слова о том, что мне больше ничего не грозит, были своеобразным извинением в том числе и за то, что он принуждал меня спать с ним.
Я валюсь на кровать и с полным отчаяния сердцем начинаю разглядывать потолок. Вспоминаю слова Карен о том, что я проживаю свою жизнь, и что вольна поступать так как велит мне сердце. Готова ли я снова наступить на те же грабли, что и пять лет назад? Снова сделать первый шаг, зная, что могу быть осмеянной. Да, готова. Потому что я знаю, что Кейн того стоит. Потому что даже несмотря на внешнюю отстраненность, никто не делал для меня столько, сколько он: привел меня в свой дом и дал ту заботу, на которую способен. Я вспоминаю Артура и его многочисленные обещания помочь, сдобренные братскими эмоциями, и невольно выпускаю в темноту смешок. Словно сама жизнь указывает мне на то, что на самом деле необходимо ценить.
Быстро растерев лицо ладонями, сажусь на кровать и уговариваю себя передумать. Полный провал. Меня тянет к Кейну, как голодного к куску пищи, как растение — к свету, и я обещаю себе, что даже если потерплю фиаско, то не стану его ни в чем обвинять и не буду жалеть себя, потому что сегодня я сделала именно то, что хотела.
Я распускаю волосы и, положив заколку на подушку, на цыпочках иду к двери. Выйдя в коридор, с барабанящим сердцем смотрю на дверь напротив и, сделав финальный вдох перед прыжком в неизвестность, преодолеваю последние несколько шагов.
В комнате не горит свет и лишь благодаря приглушенному дворовому освещению, разбивающему кромешный мрак, я не ударяюсь головой в стену. Немного поморгав, чтобы дать глазам привыкнуть к темноте, оглядываюсь: планировка в комнате не сильно отличается от моей спальни, поэтому я безошибочно нахожу глазами кровать.
Мое присутствие вряд ли возможно не заметить, однако, Кейн никак на него не реагирует, оставаясь лежать без движения. Я в нерешительности замираю на месте, раздумывая, что, возможно, мне стоит уйти, чтобы его не будить, после чего гоню нерешительность и заставляю себя подойти к изножью кровати. Едва я задеваю коленом прохладное дерево, мое взбесившееся сердце делает очередной кульбит, потому что я встречаюсь с Кейном глазами.
— Рада, что ты не спишь. — шепчу, пытаясь подавить волнение в голосе. В сопровождении его молчаливого взгляда обхожу кровать, осторожно опираюсь коленом на край, и, перекинув ногу, опускаюсь на прикрытые одеялом бедра.
— Тоже не спится? — негромко спрашивает Кейн, очерчивая глазами мое лицо.
Я мотаю головой и, не дав смущению времени завладеть мной, обхватываю пальцами низ футболки и медленно тяну ее вверх. По скулам Кейна пробегается легкая волна, когда я отбрасываю ее в сторону, и одновременно с тяжестью взгляда, опустившегося на грудь, мне на бедра ложатся горячие ладони и требовательно их сжимают. Тело откликается на это собственническое прикосновение дрожью и стократно увеличившейся жаждой по нему, поэтому я позволяю себе больше не думать, и, качнувшись на затвердевшей эрекции, прижимаюсь к его рту. Теплое мятное дыхание греет мое лицо через неплотно сжатые губы, когда я, уперевшись ладонями в твердые плечи, обхватываю верхнюю и мягко ее оттягиваю. Замираю в ожидании протеста и, не получив его, проделываю то же самое с нижней губой, после чего, осмелев, осторожно провожу между ними языком. Тело подо мной напрягается, и в ту же секунду ладонь Кейна сурово смыкается на моих волосах и оттягивает голову назад, заставляя смотреть на него.