Хельга меньше всего хотела смотреть вниз, но незримая студеная рука мягко толкнула ее в затылок, принуждая наклониться, и Хельга увидела, что сани летят над сверкающими огнями огромного города. Кажется, она увидела даже людей на улицах - крошечных человечков с подарочными пакетами, человечки готовились встречать новый год, верили в будущее счастье, и никто не замечал летящих саней Короля Севера.
- Нравится? - спросили откуда-то сверху.
- Нравится, - откликнулась завороженная полетом Хельга. И мороз вроде бы отступил - теперь она почти не чувствовала его острых стылых укусов. А потом сани поднялись вверх, и Хельга поняла, что и праздничный город, и сверкающие снега вокруг него, и темно-синее небо, усыпанное звездами, были огромным шаром, удивительной елочной игрушкой, парившей в безбрежном темно-синем океане вместе с другими шарами.
Они были разными, очень разными. Одни наполнял жидкий алый огонь, и чудилось, что шары вот-вот взорвутся. Другие были светло-зелеными, от них веяло запахом молодой травы - в них только-только зародилась жизнь. А в третьих жизнь уже кипела огнями, железом и паром и стремилась вырваться за пределы собственной хрупкой сферы.
«Я, наверно, умерла, - подумала Хельга. - Ведь не может быть такого на самом деле…»
А потом она увидела маленькую золотую рыбку - легкую, игривую, прыгающую на волнах. И тогда Хельге стало ясно, что не существует никакой магии самой по себе. Все волшебство во всех мирах зависело от этого всемогущего существа, которое по прихоти выбрало форму маленькой рыбки с длинными плавниками. Хельга ведь уже видела ее: однажды она ходила на рыбалку с приятелями по литературному клубу, и Саня Хоменко, писавший очень плохие стихи и громогласно читавший их везде, где находились свободные уши, поймал именно эту рыбку. Хельга тогда взяла ее, подержала в ладонях и выпустила обратно в озеро - и вот теперь рыбка, одарившая кусочком волшебства свою спасительницу, вернулась.
Она несла чудеса и была чудом.
И стон, который донесся откуда-то сзади, еще раз подтвердил: все волшебство всех миров было именно в ней.
Хельга обернулась и увидела Короля Севера во всем его ужасающем величии. Он пришел из самых темных мест мира, его сани летели сквозь стылый мрак, мимо озер, покрытых черным льдом, мимо бескрайних безжизненных лесов, мимо мертвых деревень и погостов. Он был тем, кто появляется в самые страшные, самые мрачные ночи года и требует кровавых жертв.
Он смотрел, как рыбка скачет от одного шара к другому, и в лице, сложенном из снежных вихрей, не было ничего, кроме боли.
Рыбка еще раз ударила хвостом и нырнула в один из шаров - темно-зеленый, наполненный светом и жизнью.
- И свет во тьме светит, - проговорила Хельга, не зная, кто вложил в нее эти слова, и почему именно сейчас они так важны. - И тьма не объяла его.
Призраки, влекущие сани, взвыли от ужаса, метель взвилась и хлестнула Хельгу по лицу, и все растаяло - шары миров, безбрежный океан, темная бездна вод, сани и Король Севера. Ничего не стало. И Хельга увидела, что стоит на расчищенной дорожке, ведущей к дому Знаменского, и фонари бросают искрящиеся медовые отблески света на сугробы. Откуда-то доносилась музыка - рояль и скрипка.
Лефевр лежал на дорожке, и из-под его распахнутого темного пальто медленно растекалась лужа черной вязкой жидкости, наполненная тусклым сиянием. Его лицо, запрокинутое к луне, было осунувшимся и бледным, и в глазах, слепо смотревших вверх, плескалось ледяное расплавленное серебро.
Кажется, Хельга заорала. Кажется, правая рука Лефевра судорожно заскребла по фигурным плиткам дорожки.
Музыка оборвалась, и из дома выбежал Вадим - по-простому, в майке и шортах. Увидев тело хозяина и ревущую Хельгу, он на мгновение замер, а затем приказал:
- Рот закрой. Сейчас сюда весь поселок сбежится.
- Он жив? - еле слышно спросила Хельга, боясь услышать ответ. Вадим с необычной легкостью, словно каждый день ворочал людей на две головы выше себя, поднял Лефевра и, закинув его руку себе за плечо, потащил к дому. Так выпивохи будут тащить приятеля, не рассчитавшего силы.
- Жив, - бросил он на ходу. - Пошли, поможешь.
***
- Я вас не вижу, - глухо произнес Лефевр. Его ресницы и брови покрывал иней, и глаза были полны той сверкающей белизной расплавленного серебра, которая так испугала Хельгу во дворе. Она села рядом с ним на кровать и взяла его за руку - ледяную, тяжелую, словно вырезанную из камня.
- Жень, я тут, - сказала Хельга. - Я тут, я с тобой.
Ледяные пальцы дрогнули.
- Как ты? - прошелестел голос Лефевра, невольно напоминая о шорохе опавшей листвы, которую занесло ветром в давно покинутый дом. - С тобой все нормально?
Хельга прислушалась к себе. Вроде все было как всегда, и хвост не вырос.
- Да, Жень. Все хорошо.
- Это должно пройти через пару часов, - подал голос Вадим. Он стоял в углу, почти полностью скрытый тенью. - Со Знаменским такое было. Он рассказывал.
- Я попробовал пойти за ней, - Лефевр смотрел в пустоту, но Хельга знала, что он обращается именно к ней. - Рыба. Она нырнула в мой родной мир, и я попробовал пойти за ней, - голос сорвался в хриплый шепот, и Хельга едва различила слова: - и не сумел. Сил не хватило. Думал, что хватит, а оказалось…
Хельга поняла, что он имеет в виду. В конце концов, она сама все видела. Лефевр ведь почти растворился в Короле Севера, почти стал безумной чудовищной силой из темных мест мира - если бы он смог завершить превращение, то вернулся бы домой.
Но Лефевр сопротивлялся. Он действительно думал, что готов на все ради возвращения в родной мир - но не мог переступить через себя, и Хельга невольно этому радовалась.
- Женька, - сказала она. - Ты ведь хороший человек. Ну не надо, не становись ты этой мразью. Должен же быть другой способ, Жень. Артефакты эти… мы ведь только начали работу.
Лефевр едва заметно улыбнулся. Из левой глазницы вытекла капля, пробежала по щеке.
- Я устал, - признался он. - Устал и не знаю, за что хвататься и что делать.
- Тогда, может, сделать паузу? - снова напомнил о себе Вадим. - Заняться чем-то, помимо поисков?
Хельга терпеть не могла Вадима, но сейчас признала в его словах определенную правоту. Ледяная слепота в глазах Лефевра медленно таяла, и Хельге хотелось надеяться, что Король Севера не вернется. Во всяком случае, не сегодня и не завтра.
Может быть, мне пора вообще отказаться от поисков, услышала Хельга чужой голос в своей голове. Интонации Короля Севера сейчас были легкими, почти незаметными. Может быть, мне надо просто жить дальше. Потому что если я вернусь таким, то это никому не принесет добра.
Я не знаю, подумала Хельга, глядя, как талая вода сбегает по щекам Лефевра. Закоченевшая рука в ее ладонях постепенно наполнялась живым теплом. Но я приму любое твое решение и во всем тебе помогу.
Фанатизм, любая страсть, доведенная до крайности, еще никогда и никого не привел к хорошему. Хельга прекрасно это понимала - понимал и Лефевр. Чужое присутствие в мыслях исчезло, и она вздохнула с облегчением. Иногда надо просто отдохнуть и очистить разум, чтобы он неожиданно понял, куда двигаться дальше. Эта ясность, легкая и открытая, приходит всегда, и нужно только подождать.
- Наш с тобой артефакт увеличивает силу мага, - осторожно освободив руку, Лефевр провел ладонями по лицу, смахивая талую воду. - Но этого недостаточно… Знаешь, ты прав, Вадим, - внезапно обратился он к упырю в углу. - Пожалуй, я сделаю паузу.
Вадим выступил из тени и удовлетворенно кивнул. Отчего-то у него был очень довольный, сытый вид.
- Вот и правильно, - мягко сказал он. - Тем более, у нас есть дела, которые настоятельно требуют вашего внимания.
Лефевр вопросительно поднял левую бровь, и Вадим поспешил объяснить:
- К вам на прием очень хочет прийти человек.
***
Почти все в этом мире верили в магию - но большинство из тех, кто верил, обходился обращением к гадалкам, которые печатали объявления в газетах, либо ездили на дальние выселки к пройдошливым старушкам, гордо именовавшим себя ведуньями. Лефевр заглянул в воспоминания Знаменского и нашел эпизод, когда бывший владыка магов лично съездил к одной такой оборотистой бабушке, и та живо и ловко сняла с него несуществующую порчу и приворожила Анжелину Джоли - ну что делать, не смотрела бабушка телевизор. Все друзья и знакомые Знаменского просто животики надорвали, когда он рассказывал о том, как бросил заклинание и приподнял угол колдуньиного дома.
Так потом и оставил, набекрень.
Но если человек добирался до кого-то из настоящих магов, и тем более, до их главы, то было ясно, что дела его не просто плохи - они ужасны.
Лефевр назначил встречу на следующий день, в центральном офисе, и девушка, которая прилетела аж из Красноярска, изумленно озиралась по сторонам, когда Вадим провожал ее к кабинету шефа. Видимо, она ожидала чего-то другого - но никак не охраны, камер наблюдения и молчаливого ассистента, который вежливо открыл перед ней дверь и сказал:
- Евгений Андреевич, к вам Мария Анисимова.
Лефевр, стоявший у окна, обернулся и кивнул - девушка прошла в кабинет и замерла, не зная, что делать дальше. Она была невысокого роста, очень худая, под глазами чернели тени усталости и долгих бессонных ночей. Она была похожа на ребенка.
- Вы присаживайтесь, - мягко сказал Лефевр. - В ногах правды нет.
Мария послушно опустилась в кресло и еле слышно промолвила:
- Здравствуйте…
Потом она умолкла, и Лефевр, скользнув взглядом по ее ауре, понял, что она боится. И его, и того, что он не сможет помочь, а тогда весь долгий путь, который она прошла, собирая по крупинкам информацию о настоящих магах, окажется напрасным и никому не нужным.
- Не надо так бояться, - доброжелательно произнес Лефевр, мысленно приглаживая ее ауру и успокаивая. - Я не кусаюсь. Рассказывайте, что у вас случилось.
Мария шмыгнула носом и негромко ответила:
- Мой ребенок, - она нервно расстегнула сумочку и достала стопку фотографий, но не протянула Лефевру, а просто сжала в руках. На снимках был мальчик, темноволосый и темноглазый, очень на нее похожий. - Понимаете, ему нужна пересадка сердца. А у нас в стране не делают, - Мария смахнула набежавшие слезы и умолкла. Лефевр с горечью подумал, что она не умеет просить. Никогда и ни о чем не просила, и вот теперь понимает, что стоит с протянутой рукой и не может подобрать нужных слов.
- Давайте, я расскажу за вас, - Лефевр сел за стол и принялся задумчиво крутить ручку Знаменского: тяжелую, золотую. На Марию он старался не смотреть: каждый его взгляд она ощущала как пощечину. - Вам нужно лететь в Индию на пересадку. Но клиника выставила неподъемный счет. Конечно, вы обратились ко всем, к кому смогли. Фонды, пожертвования… это все крохи. А время идет, и врач вчера сказала, что вашему Диме будет только хуже.
Когда он назвал имя, Мария встрепенулась и посмотрела на него с ужасом и надеждой. Теперь она окончательно поняла, что все-таки попала туда, куда нужно.
- Скажу честно, что я никогда не работал с детьми, - с искренним сожалением вздохнул Лефевр, и Мария вздрогнула, словно он ее ударил. - Но давайте попробуем. Если не получится, я просто оплачу вашу поездку. Идет?
- Вы… что? - Мария смотрела на него так, словно никак не могла понять, о чем он говорит. Лефевр ободряюще улыбнулся.
- Да не тряситесь вы так. Справимся. Где мальчик?
- В гостинице, с моей мамой, - пролепетала Мария. Она смотрела с ужасом и надеждой, и пальцы, сжимавшие фотографии, дрожали. Лефевр отложил ручку и поднялся.
- А тогда поедем. Что время-то терять?
Она заговорила в машине. Вадим подчеркнуто внимательно смотрел на дорогу, делая вид, что не слушает, но по тому, как иногда вздрагивали уголки его губ, Лефевр понимал, что он крайне заинтересован в рассказе. Упырь был голоден, а история чужого горя давала ему хотя бы иллюзию сытости. Лефевру невольно хотелось дать ему тычка - за это голодное внимание, за то, что он наслаждался.
- Пашка ушел сразу, как только мы узнали, что все плохо. Что надо сделать очень много, что… короче, он ушел. Мы поехали с Димой в больницу, а когда вернулись, его уже не было. Я его год не видела. Ни Пашку, ни алиментов. А свекровь сказала, что я сама виновата, раз больного ребенка родила. И нечего его на них вешать. Словно я вешала…
Фотографии давно вернулись в ее сумочку, но Лефевр прекрасно видел, что на них изображено. Дима на качелях, Дима в обнимку с огромным игрушечным динозавром, Дима с мамой и бабушкой… Он представил, что этот крошечный большеглазый мальчик, похожий на хрупкую фарфоровую куклу мог бы быть его с Алитой сыном.
- Он появится, - подал голос Вадим, сворачивая с шумной многолюдной улицы. Из спокойного вышколенного помощника крупной шишки Вадим снова стал рубахой-парнем со двора. - Типа «я ж уходил от больного, а теперь он здоровый». Всегда такие приходят, когда шухер закончится.
- Вы тоже волшебник? - недоверчиво спросила Мария. Вадим криво ухмыльнулся.
- Я просто жизни понюхал побольше вашего. Видал таких.
Лефевр не мог не признать его правоту. Мария как-то отстраненно кивнула и продолжала:
- Я правда обошла всех, кого смогла. Помогали, конечно. Но сейчас кризис, людям самим есть нечего, - она отвернулась и добавила, изо всех сил стараясь скрыть слезы: - Кому чужой ребенок нужен… Он отцу родному не нужен.
Лефевр попробовал ободряюще улыбнуться и дотронулся до ее колена, обтянутого простенькими старыми джинсами.
- Мы попробуем, - сказал он.
Мария с сыном и матерью остановилась в хостеле на окраине, настолько нищем и занюханном, что там даже стойки администрации не было. В почившей в бозе «Паре тапок» было намного цивильнее, подумал Лефевр, шагая за Марией по мрачному коридору мимо обшарпанных дверей. Вадима он с собой не взял, приказав тому метнуться в детский магазин и закупить все, что может понадобиться трехлетнему мальчику для новой жизни, начиная с одежды и заканчивая игрушечными динозаврами. Ему хотелось надеяться, что у маленького Димы эта новая жизнь будет. Очень хотелось.
Мальчик спал, раскидавшись на кровати под тонким одеялом. Его бабушка, читавшая газету, встрепенулась при появлении Лефевра, и ее доброе усталое лицо словно окаменело от страха. Страх и надежда; Лефевр подумал, что прекрасно ее понимает, и попросил:
- Выйдите, пожалуйста. Пусть останется только мать.
Он и сам не знал, почему сказал это - но женщина поднялась со стула и покорно вышла из комнаты, не сказав ни слова. Лефевр опустился на пол рядом с кроватью и несколько минут всматривался в спящего ребенка. Мальчик дышал тихо и размеренно, его сон был глубоким и ровным - идеально для любого магического воздействия.
Мария что-то спросила. Лефевр не расслышал.
- Помолчите, - попросил он. - Я должен сосредоточиться.
Болезнь ребенка была похожа на темного паука, который устроился в белой сверкающей ауре и, поджав ноги под лохматое брюхо, старательно выплетал паутину - и сияние медленно гасло, мутнело, в нем закручивались серые вихри и, не находя выхода, разрывали на части самих себя. Лефевр смотрел и понимал: смерть ребенка многократно усилит Короля Севера. Он сможет вернуться домой - надо просто взять и подкормить болезнь, слегка перенаправив потоки энергии. А потом, когда мальчик умрет, забрать его душу. Все. Легче легкого.
Он сможет вернуться домой. Перед глазами появилось встревоженное бледное лицо Алиты, которое он вчера увидел в витрине - сегодня вечером он сможет обнять ее. Надо просто дать ребенку умереть.
Лефевр закрыл глаза.
- Вода, - негромко сказал он. - Маша, принесите воды. Полчашки, больше не надо.
Мария кинулась из комнаты, с грохотом уронив стул. Чашка опустилась в протянутую руку Лефевра через несколько секунд - еще не утих шум от падения стула.
Вода пахла железом.
Лефевр смочил пальцы и прикоснулся к теплой щеке мальчика. Дима вздохнул во сне, но не шевельнулся. Сейчас он был погружен в глубочайший транс, и его раздувшееся несчастное сердце, заполненное пауком, почти не болело.
Просто перенаправить потоки, сказал Король Севера, водя мокрыми пальцами Лефевра по щеке ребенка, вычерчивая слова языка, который умер задолго до появления людей. А потом немного подождать, и все. Можно отправиться домой.
Теперь Лефевр видел, как пульсирует паучья сеть. И видел, как снять ее.
- Я никогда не попаду домой, - еле слышно произнес он по-сузиански и рванул паутину на себя.