— Ну, а пока, — продолжил Маркус так же тихо, — будь любезна, если ты не собираешься демонстрировать своё непослушание всем и этим подставлять меня — займи место, которое подобает рабыне. У меня в ногах или на полу.
Губы Рианы дёрнулись, но тут же по ним проскользнула улыбка.
— Если моя задача охранять тебя… патриций… то моё место — у тебя за спиной. Там, откуда хороший обзор. В той позе, которая позволит мне нанести мгновенный удар по твоим врагам.
Маркус медленно кивнул, признавая её правоту.
— Хорошо, — Маркус небрежно повёл в воздухе кубком, одновременно указывая на группу гостей, разместившихся за одним из столов, — Дариуса Санта ты, возможно, уже видела. С ним его двоюродная сестра, Эмилия Сант. И племянник — Амелиус Сант. Из троих опаснее всех Эмилия, но и других двоих я бы не сбрасывал со счетов.
— Все трое — твои враги?
— Да. Все трое мои враги. Эмилия считает, что я сгубил её отца. А Дариус собирался получить звание главы императорской гвардии — но императрица предпочла пожаловать его мне. Теперь вон там, левее Сантов, в окружении юных дев. Его зовут Бонио Флавий, — он указал на полного человека, тонущего в золоте и шёлке подушек, — это помощник префекта.
— Тоже твой враг?
— Верно. Тоже мой враг. Мы не сошлись по вопросу о роли метрополии в военное время. Правее его — худой как жердь, в старомодной алой тунике, Артемис Фолс.
— Враг?
— Нет, но он хочет меня убить. Тогда подразделение Ворона займёт особое место при императоре, а мои Горностаи, скорее всего, отправятся на восточную границу. Смотри ещё. В белом камзоле с дамой с серебристыми волосами, Лукас Семпроний. Хочет меня убить. Левее, смотрит на его даму, Гайус Атилий. Старый враг моего отца. Энлиль Нарций, у северного выхода, с бокалом в руке — я соблазнил его дочь. Мой личный враг.
— Достаточно… полагаю, в этом зале нет того, кто не желал бы тебе смерти… патриций.
— Отчего же… я популярен у патрициан.
— Хочешь сказать, что тебя ненавидят все, кто женат?
— У большинства есть более веские причины.
— И что же ты думаешь делать?
Маркус пожал плечами.
— Я собираюсь веселиться.
Обиженные дети, оскорблённые мужья… в чём же настоящая причина покушения? Что нужно Хозяину?
Риана смотрела, как колыхаются при ходьбе полы длинного камзола. Как Маркус встряхивает головой, будто отгоняя дурные мысли.
— Командор Цебитар, вас хочет видеть императрица.
Снова этот жест… унизанная перстнями рука, слишком тонкая для такого веса, легко касается век.
Они прошли мимо хихикающих девушек и искоса смотревших на Маркуса мужчин. Вышли в анфиладу полупустых комнат и, миновав несколько, остановились у закрытых дверей.
— Командор, — седой мужчина в голубом камзоле поклонился. Маркус ответил лишь коротким кивком, — кто с вами?
Маркус рассеянно оглянулся на Риану, будто только что вспомнив о ней.
— Останься здесь, — бросил он и, не дожидаясь приглашения, открыл резную дверь. Из будуара пахнуло розами и вином. Маркус нырнул в это облако, будто в воду с обрыва — быстро и резко, задержав дыхание.
Маркус покинул здание молча. Он не стал седлать коня — так и вёл его под уздцы. Риана следовала за ним в шаге позади. Она видела, как ссутулились плечи патриция к тому времени, как вечер подошёл к концу.
«Это меня не касается», — старательно убеждала валькирия себя. Она слишком хорошо знала, что жалость к даэву ещё никого и никогда не доводила до добра. И, тем не менее, когда они миновали пару кварталов, окликнула Цебитара и спросила:
— Это было важно для тебя?
Маркус вскинулся и некоторое время с недоумением смотрел на неё, как будто и не узнавал.
— Ты о Лукасе? — наконец произнёс он и пожал плечами. — Просто одним врагом меньше. Вряд ли это существенно изменит ситуацию.
— Я не спрошу тебя, зачем ты заводишь столько врагов…
Маркус хмыкнул — фраза валькирии немного развеселила его.
— … Я спрошу о другом. Правильно ли я понимаю то, что происходит между тобой и этой женщиной?
Маркус снова помрачнел. Он хотел ответить грубо, но передумал. Внезапно для себя он понял, что подобие доверия, промелькнувшее между ним и этой рабыней, для него куда важнее, чем уважение многих из тех, кто остался в императорском дворце. «Надо же быть настолько одиноким, чтобы разговаривать с собственной рабыней», — со злостью подумал он.
Однако вслух произнес:
— Полагаю, думая о наших отношениях с императрицей плохо, сложно зайти слишком далеко.
Риана не отреагировала на шутку никак. Впрочем, всё, что видел Маркус в последние дни, приводило к мысли, что та вообще смеяться не умела.
— Тогда зачем? — просто спросила Риана.
Маркус долго молчал, подбирая слова. Холодный ветерок щекотал его щеки. В тёмном небе горели звёзды, и ночь вполне могла бы быть хороша, если бы они находились где-нибудь в тысяче лиг отсюда.
— Есть законы общества, в котором мы живём. Невозможность отказать императрице в её капризе — один из них.
— Не замечала, чтобы даэвы высоко ставили закон.
— Закон, который записан на свитках и хранится в скриптории — может и нет. Но есть другие законы, которые не произносят вслух, но которые знает каждый, кто хоть раз вступал во дворец.
Риана помолчала, обдумывая его слова. Она медленно вышагивала у Маркуса за спиной.
— В моём мире тоже нет законов, как таковых, — наконец сказала она. — Есть очевидные вещи, которые каждый делает на благо всех. Можно сказать, что это — те законы, о которых не принято говорить.
— Тогда ты должна меня понять.
— Нет. Среди моих внутренних правил нет ни одного такого, какое приказывало бы мне унижаться перед одним единственным власть имущим лицом.
Щёки Маркуса вспыхнули, хотя он не смог бы вспомнить, когда такое случалось с ним в последний раз.
— Не смей меня судить! — процедил он.
— Разумеется, — лицо Рианы оставалось спокойно, но пальцы крепче стиснули поводья, — как рабыне посметь судить патриция. Ты, господин, должен понимать, что рабыня не способна на подобное хотя бы в силу скудости своего ума.
Рука Маркуса сама собой потянулась к кнуту. Пальцы замерли на рукояти, судорожно сжимая её. Он больше не шёл вперёд, а стоял, повернувшись к Риане лицом, но чувствовал, что не сможет нанести удар. Одно только это лицо, равнодушное и спокойное, гипнотизировало его. Он стоял и смотрел, и хотел бы смотреть на валькирию ещё и ещё, забывая о том, в чьей постели только что побывал и куда идёт. Осознав степень собственного безумия, Маркус резко развернулся на каблуках и, дёрнув поводья, двинулся по улице вперёд.
Риана помедлила, а затем последовала за ним.
— Я не пытаюсь судить, — сказала она через некоторое время, — я пытаюсь понять. Вы, даэвы, почитаете собственную свободу так, будто это единственное божество.
— Собственную свободу вы цените ничуть не меньше нас, — заметил Маркус зло.
— Это так. Именно поэтому каждая валькирия знает — за сделанное ей отвечает только она сама. Как можно испытывать такое отчаяние, какое я вижу в твоих глазах, когда свой выбор ты сделал сам?
Маркус обернулся и, снова замедлив ход, ещё несколько долгих мгновений смотрел на неё.
— Ты точно не из мрамора? — спросил он. Ему очень хотелось ткнуть пальцем в белую щёку и проверить это на ощупь.
Риана, словно почувствовав его пристальный взгляд, провела пальцами по щеке.
— Думаю, что нет, — сказала она. — Камень слишком тяжёл, чтобы драться и летать.
Маркус закатил глаза, отвернулся и двинулся вперед. Теперь Риана шла вровень с ним.
— У тебя была мать? — спрашивая это, Маркус думал, что задаёт риторический вопрос, но, к своему удивлению, услышал:
— Нет. Я жила при… храме… с тех пор, как была рождена.
Маркус обернулся к ней и вскинул бровь.
— Ты — духовное лицо?
— Я? Нет, — к собственному удивлению Маркус увидел на лице невольницы почти беззлобный смешок. — Нет, так воспитываются все. — Она подумала и добавила: думаю, это не очень большой секрет с учётом того, что ни одного зиккурата больше нет.
Маркус не ответил и, спустя какое-то время, Риана продолжила:
— Зиккурат для валькирии — это всё. Больше, чем жизнь. Там мы рождаемся, там проходим обучение. Там видим братьев и приносим обеты. Зиккурат — это мир, в котором живёт каждый из нас. Думаю, тебе этого не понять.
— Я понимаю, — сказал Маркус глухо и, почувствовав устремлённый на него взгляд валькирии, нехотя добавил: — В Риме, где я вырос, главным словом было «патриотизм». Может быть потому, что тогда нам ещё было с кем воевать. Меня старательно учили, что Рим — это мир. Это жизнь. Это то, что больше нас. То, за что мы должны будем умирать.
— Что-то я не вижу, чтобы кто-то из даэвов верил в эти слова.
— Может и верили когда-то… когда были детьми. Но скорее, не верили никогда.
— А ты?
— А я вырос… И увидел, что Рима, который меня научили любить — нет. А тот Рим, в котором мне предстоит жить — не заслуживает моей любви.
— В этом я могу тебя понять, — сказала Риана негромко, не глядя на него. — Мира, ради которого я должна была убивать и умереть — больше нет. А я жива. Мне не просто это осознать.
— Тебе придётся привыкнуть жить без него, — сказал Маркус.
— Ты привык? — Риана бросила на него быстрый взгляд.
Маркус долго молчал, а потом глухо произнёс:
— Нет.
Наступила тишина. Только ветер завывал над крышами домов. Где-то вдалеке негромко шелестел волнами океан, и собака скреблась под воротами одного из особняков.
— Расскажи мне про храмы, — негромко попросил Маркус.
— Это приказ?
— Нет.
Риана помолчала, а затем спросила:
— Что тебе рассказать?
Маркус повёл плечом.
— Я не имею в виду то, что ты так боишься доверить даэвам.
Риана удивлённо посмотрела на него, и Маркус усмехнулся.
— Это видно по глазам. Расскажи о том, что нет нужды скрывать.
Риана задумалась.
— С балкона храма, в котором я родилась, были видны вершины гор. По расщелине вдоль склонов сбегали водопады — их было пять. Я приходила смотреть и мечтала, как однажды поднимусь в небо и отправлюсь туда, к ним, в полёт.
Риана стиснула кулаки и замолкла.
Маркус искоса посмотрел на неё.
— Почему ты не сделала этого тогда?
— Это было запрещено.
Больше Маркусу ни слова не удалось вытянуть из неё.
Глава 9. Термы
Идея посетить Термы пришла Маркусу в голову довольно внезапно — и основной причиной её было желание увидеть Риану голой.
Мысли об этом преследовали его частенько с самого утра, потому что Риана спала, не раздеваясь, и, просыпаясь в своей просторной кровати под шёлковым покрывалом, обнажённый Цебитар, потягиваясь, первым делом видел затянутую в броню многослойной одежды рабыню. Та, как правило, устраивалась на скамье около двери.
У Маркуса была и собственная купальня, соединённая со спальней коротким коридором. Однажды Маркус попытался заманить Риану туда, но та смотрела на обнажённого даэва с таким ужасом, что Маркус впервые в жизни ощутил неуверенность в своей неотразимой красоте. Незаметно оглядев себя с головы до ног, он убедился, что с телом по-прежнему всё хорошо, но от задуманного вынужден был отступить — и просто приказал Риане отужинать с ним. Та нехотя сняла камзол и, устроившись на скамье возле бассейна, послушно принялась за трапезу. Всё время, пока они ели, валькирия оставалась мрачна и замкнута, и желания снять хотя бы рубашку ни разу не проявила — хотя жара стояла такая, что даже голышом можно было сойти с ума.
Однако вряд ли в общественной терме невольнице удалось бы выкрутиться так легко. Маркус успел заметить, что вопреки всем попыткам показать свою независимость, общественное мнение значит для Рианы весьма много, и та в лепёшку разобьётся, чтобы не показаться «проклятым даэвам» смешной. Вряд ли она стала бы сидеть в камзоле в окружении абсолютно голых людей — тем более, что, как успел заметить Маркус в Колизее, той абсолютно нечего было скрывать.
Для выхода была выбрана среда — спустя три дня после того, как Маркус ознакомил Риану с кругом своего общения. О том, что все те же люди могут встретиться им и в термах, он рабыню предупреждать не стал — это подразумевалось само собой. Единственным, кто по-прежнему беспокоил Маркуса, был Кэнсорин. Именно из-за него он долгое время предпочитал не брать Риану с собой в свет, потому как интуиция подсказывала ему, что поведение этого человека он не сможет предсказать. Кэнсорин долго обещал покинуть город и уплыть на юг по торговым делам и вот, наконец, воплотил своё намерение в жизнь. Однако, когда он собирается вернуться, Цебитар предсказать не мог.
«Не буду же я сидеть дома из-за одного жалкого полукровки», — с раздражением думал он, покидая особняк.
Маркус ехал верхом на своём любимом Фризском* жеребце. Конь Рианы вышагивал на полкорпуса позади него.
Спустя полчаса езды квадратная платформа, покрытая зеленью, стала видна вдалеке. Западная её часть врезалась в Авентинский холм, а восточная нависала над долиной. С этой стороны её удерживала многоярусная арочная конструкция высотой с пятиэтажный дом. В тени под платформой виднелись печки, склады топлива и цистерны с водой.
Маркус, по мере приближения, поглядывал на спутницу, ожидая увидеть восхищение на её лице, но перехватив взгляд патриция, та лишь сказала:
— Так строили валькирии.
Маркус поджал губы и крепче стиснул поводья коня.
Центральная арка, возвышавшаяся над платформой, служила входом в термы. Миновав её, они въехали на аллею, по обе стороны которой росли кипарисы. В конце её виднелись ворота, изображавшие головы очередного всемогущего божества. Проследив за взглядом Рианы Маркус прояснил:
— Это Нептун. Род, наследовавший ему — угас. Наследники, завладевшие руной по праву силы, хотели оставить термы себе — но император их конфисковал. От прежних хозяев остался только этот знак.
Оставив коней, они вошли внутрь. Тут же девушки-рабыни подскочили к патрицию и принялись заботливо стягивать с него камзол. Риана предчувствовала повторение недавнего выхода в свет, когда её ролью станет молчаливо стоять за спиной, но дело стремительно приняло иной оборот — Маркус подал рабыням знак. Одна из них с сомнением воззрилась на Риану, пока другая продолжала стягивать с Маркуса сапог.
— Она будет меня развлекать, — пояснил Маркус. Рабыня покорно кивнула и, приблизившись к Риане со спины, принялась стягивать и её камзол.
Риана растерянно смотрела на своего патриция. Она понимала, что в присутствии посторонних лишнего себе лучше не позволять, но раздеваться абсолютно не хотела.
— Мы в купальне, Риана, — сказал Маркус, позволив тени нетерпения прорваться в голос, — все кругом будут голыми. В бархатном камзоле ты будешь выглядеть смешно.
Аргумент произвёл неожиданно сильный эффект — Риана отступила от рабыни и принялась быстро, как будто ей дали на это всего сорок секунд, стягивать с себя одежду — один предмет за другим. Стопка аккуратно сложенных вещей стремительно росла на скамье, а Маркус стал забывать о собственном раздевании, увлечённый зрелищем этого неправильного, но весьма соблазнительного стриптиза.
Тело Рианы было стройным и подтянутым, хотя теперь, когда она провела в доме Цебитара несколько недель, худоба уже не так бросалась в глаза.
Маркус испытал настойчивое желание подойти к ней и провести рукой по бёдрам, изучая горячую кожу. Наклониться, впиться поцелуем в стройную шею и целовать дальше, пробуя это тело дюйм за дюймом на вкус.
Маркус мотнул головой, отгоняя навязчивую фантазию, которая и без того нет-нет да и давала о себе знать.
Риана тем временем замешкалась, придерживая обмотанную вокруг бёдер тряпицу рукой. Маркусу было более чем интересно узнать, что находится под ней. В тот раз, когда Риану только доставили в его дом, он имел возможность изучить тело Рианы целиком — но не стал, решив, что время ещё придёт. Теперь же собственная рабыня, похоже, собиралась ему в этом удовольствии отказать.