— Эрминац — это ведь Арминий, отец? — уточнил Веспасиан.
— Да, его латинское имя — Арминий. Он прожил в Риме семь лет, получил всадническое звание, после чего поступил на службу в легионы в ранге военного трибуна. В конечном итоге, будучи префектом когорты, состоявшей из германцев, он вернулся в Великую Германию.
Остальное уже история: через три года после возвращения он предал Вара. Без малого двадцать пять тысяч легионеров и воинов-германцев из вспомогательных когорт были убиты. Наверное, зря его тогда не отдали хаттам.
Сабин сделал глоток вина. Вид у него был угрюмый.
— И чем это может нам помочь, отец? Ты видел Тумелика, когда ему было два года, а его отца — когда тому было девять. И ты считаешь, что в детстве они были похожи. Оба черноволосые и голубоглазые, как и тысячи других германцев, только у Тумелика, в отличие от Арминия, была ямочка на подбородке.
— Именно, — согласился с братом Веспасиан. — Но если бродить по Великой Германии и заглядывать всем мужчинам под бороду, это не приблизит нас к Тумелику.
Тит кивнул и взял сморщенное зимнее яблоко.
— Поэтому нужно сделать так, чтобы он сам к вам пришёл.
Сабин был готов расхохотаться, но вовремя вспомнил, что разговаривает с родным отцом, и придал лицу уважительное выражение.
— И как же этого добиться?
Вытащив из висящих на поясе ножен нож, Тит принялся чистить яблоко.
— Как я уже сказал, я близко познакомился с Эрминацем, или Арминием. Дорога до Рима заняла почти два месяца. Вскоре парень сообразил, что его увозят далеко от родного дома, и впал в отчаяние. Понял, что больше не увидит родителей, и особенно горевал о матери. Германцы любят и почитают своих жён и матерей и даже советуются с ними в делах, которые мы, римляне, считаем исключительно мужскими.
Услышав его слова, Веспасиан презрительно фыркнул. Тит же невозмутимо продолжил:
— В то утро я передал его жене Друза, Антонии...
— Ты в молодости был знаком с Антонией? — удивился Веспасиан.
— Не совсем. Она отправила меня восвояси, как только я вошёл в её дверь. Я занимал слишком скромное положение, чтобы на меня обращать внимание. Как бы то ни было, прежде чем расстаться с Арминием, я получил от него одну вещь, которую он попросил передать его матери. Я, конечно, пообещал, думая, что вернусь в свой легион, однако я не знал, что через два дня после нашего отъезда Друз упал с лошади, а через месяц умер. Мы встретили его погребальный кортеж на обратном пути, и мой легион принял в нём участие. Затем нас перебросили в Иллирикум, а ещё через несколько лет вместе с Тиберием мы совершили поход в Великую Германию.
На этот раз мы продвигались с юга и не дошли до земель, населённых херусками. Затем, спустя почти четыре года, я получил удар копьём в живот и по причине ранения был списан из армии. Я так и не попал в земли херусков и не вернул нож матери Арминия. Когда же я, оправившись от ран, возвратился в Рим, Арминий служил где-то далеко, и я не смог вернуть ему его вещь.
В глазах Сабина вспыхнула надежда.
— И эта вещь всё ещё у тебя?
— Да. Более того, я ей до сих пор пользуюсь, — ответил Тит, разрезая яблоко на четыре части.
— Как?
— Вот так! — ответил Тит, вырезая из четвертинки сердцевину.
Братья оторопели, глядя нож в отцовской руке.
— Твой нож?! — воскликнули оба одновременно.
— Да, нож, которым я пользуюсь каждый день. Я чищу им фрукты и использую во время жертвоприношений, — Тит поднял нож лезвием вверх. — Я дважды пользовался им на церемонии имянаречения, когда давал вам имена.
Веспасиан и Сабин встали и подошли ближе, чтобы свежим взглядом разглядеть нож, который они в детстве каждый день видели в руках у отца.
— Вряд ли Тумелик захочет помочь вам, но если сказать ему, что у вас есть нож Арминия, то он, по крайней мере, согласится поговорить с сыновьями человека, который спас жизнь его отца, в обмен на памятную вещь об отце, которого он почти не знал. После этого всё будет зависеть от вас, сумеете ли вы убедить его.
— Но как он поверит, что нож действительно принадлежал Арминию? — спросил Веспасиан, восхищаясь простотой оружия.
— Присмотритесь к лезвию.
— На нём нанесены какие-то странные буквы, верно, Тит? — спросила Веспасия, нахмурив брови. — Это тот самый нож, который ты вручил мне, чтобы я убила себя, в ту ночь, когда на виллу в Аквах Кутиллиевых напали головорезы Ливиллы. Я приставила его к груди и посмотрела на своё отражение в зеркальной поверхности лезвия. Мне стало страшно при мысли, что я в последний раз вижу себя в зеркале. Внезапно я заметила линии, искажавшие моё отражение, и попыталась успокоиться и понять, что это такое. Я хотела спросить об этом позднее, но из-за потрясения забыла. Просто вылетело из головы.
Веспасиан прищурился. На лезвии, ближе к рукоятке, проступали несколько тонких линий — очевидно, некие письмена.
— Что это такое, отец?
— Это руны — письмена германцев. Арминий сказал мне, что они складываются в слово «Эрминац».
* * *
Через пять дней братья поняли: отъезд больше откладывать нельзя. Сидя вместе с родителями на пристроенной к дому террасе, Веспасиан наблюдал за тем, как к ним приближаются Сабин и Клементина с детьми Флавией Сабиной и Сабином-младшим, которым было, соответственно, одиннадцать и девять лет.
Слева от виллы, возле конюшни, Магн и Артебудз давали указания Зири и паре рабов, которые были заняты тем, что навьючивали на коней провизию, которой им должно было хватить на сотню миль пути до Аргентората, где стоял лагерем Второй Августов легион.
— Я вчера отдал распоряжения — велел продать моё ссудное дело, — сообщил Тит. Несмотря на солнечный день, его бил лёгкий озноб. Не согревало даже наброшенное на плечи одеяло.
Веспасия посмотрела на мужа и нахмурилась.
— Ты, наконец, решил вернуться в Италию?
— Нет, Веспасия, я умру здесь, и это случится уже очень скоро.
Веспасиан промолчал: отец говорил правду — с таким здоровьем старик не протянет и до середины лета. Значит, это их последнее прощание.
— И что прикажешь делать мне, Тит? — возмутилась Веспасия.
— Что хочешь. Я оставляю тебе поместье. Доход от него и деньги от продажи ссудного дела обеспечат тебе безбедное существование. Ты можешь остаться здесь или вернуться в одно из наших поместий в Италии — в Аквы Кутиллиевы, которое я оставляю Веспасиану, или в Фалакрину, которая отойдёт Сабину.
— Ты думаешь, я останусь в доме, где каждая вещь будет напоминать о тебе? Как можно быть таким глупым, прожив на белом свете столько лет?
Тит усмехнулся и одарил жену любящей улыбкой.
— Потому, Веспасия, что в твоих глазах я всегда останусь таким.
— Я не могу понять, Тит, это оскорбление или комплимент? — сконфузилась Веспасия.
— Это и то, и другое, моя дорогая.
Веспасия презрительно фыркнула.
— Тит, если ты окончательно вознамерился умереть, предупреждаю, я не останусь в доме, где даже стены будут постоянно напоминать о твоём себялюбии. Флавии скоро второй раз рожать, а Клементина непременно захочет вернуться с детьми в Рим, так что там я буду нужнее. Пожалуй, я вернусь в дом моего брата Гая.
Веспасиан закрыл глаза и, представив, как его мать и Флавия будут уживаться под одной крышей, содрогнулся. Затем подумал, как поведёт себя дядя Гай. Скорее всего, будет постоянно заявлять, что у него много дел и надо срочно разобрать письма.
— И почему я не подумал об этом раньше? — пробормотал Тит с лёгкой усмешкой.
Веспасия строго посмотрела на мужа, но в следующее мгновение её лицо смягчилось. Она положила руку на его колено.
— Уверена, что ты подумал, однако решил, что я сочту это глупостью.
Тит сжал руку жены и посмотрел в сторону конюшни: там Сабин подсадил сына на коня и дал ему подержать свой меч. Махая клинком над головой, мальчонка издал воинственный клич. Старшая сестра радостно захлопала в ладоши. Не сводя глаз с детей, Сабин обнял жену за плечи.
Тит довольно улыбнулся этой трогательной семейной сцене. Затем повернулся к Веспасиану.
— Помнишь клятву, которую я заставил тебя и твоего брата принести друг другу? До того, как мы много лет назад переехали в Рим?
— Помню, отец, — ответил Веспасиан, с опаской покосившись на мать.
— Можешь говорить свободно, — сказала Веспасия. — Тит рассказал мне, зачем он заставил вас это сделать.
Тит подался вперёд.
— Какова была суть этой клятвы?
— Если один из нас не сможет помочь другому в беде, поскольку мы связаны предыдущей клятвой, то эта новая клятва отменит старую, ибо принесена перед всеми богами и духами наших предков.
— Как ты думаешь, для чего я заставил вас поклясться друг другу?
Веспасиан напрягся. Пятнадцать лет он мечтал поговорить об этом с отцом, однако знал: тема эта запретная.
— Она призвана отменить клятву, которую мать заставила принести всю семью, включая Сабина, на церемонии моего наречения. Через девять дней после моего рождения все поклялись не разглашать предзнаменований при жертвоприношении и того, что они пророчили. Я не знаю, каковы они были. Мне никто о них не рассказывал.
— Верно, ибо они поклялись держать это в тайне.
— Именно. Но с тех пор я столкнулся с двумя другими пророчествами, и они дали мне пищу для размышлений. Первое, очень туманное, было сделано греческим оракулом из Амфиарая. Из него следовало, что однажды некий восточный царь завоюет Запад, если с неким даром пройдёт по пустыне стопами Александра Великого.
— Что это означает?
— Не знаю, не уверен, но когда я был в оазисе Сива, в Киренаике, то стал свидетелем возрождения Феникса.
Тит и Веспасия недоверчиво посмотрели на младшего сына.
— Меня отвели к оракулу Амона, и бог говорил со мной. Он сказал мне, что я пришёл слишком рано, и не знаю, какой вопрос должен задать, и что я должен прийти снова, но только с даром, сравнимым с мечом, который оставил там Александр Великий.
— А что говорилось во втором пророчестве? — спросил Тит. — Что ты вернёшься?
— Нет, скорее это было приглашение вернуться туда с подарком и правильным вопросом. Мне показалось, что это как-то связано со словами Амфиарая. Второе пророчество было сделано Фразиллом, астрологом Тиберия. Он сказал, что если сенатор увидит, как в Египте возродится Феникс, то он станет родоначальником следующей императорской династии. Но я не видел Феникса в Египте. Когда-то Сива входила в его состав, но сейчас она принадлежит Киренаике. Поэтому я не знаю, что и думать. Скажи мне, отец, что за предзнаменования были в день моего рождения, чтобы я мог более отчётливо видеть дорогу своей судьбы.
— Мы не можем, сын мой.
— Лишь потому, что вы поклялись никогда не говорить об этом! — в отчаянии воскликнул Веспасиан.
— Я была права, когда потребовала от вас клятву сохранить пророчество в тайне, — заявила мать. — Это было сделано для твоего же блага. Но и твой отец тоже был прав, когда разрешил Сабину раскрыть её тебе, если он сочтёт, что это нужно.
— Но когда это будет? — Веспасиан был готов лопнуть от любопытства.
Тит пожал плечами.
— Кто знает? Я знаю лишь одно: если ты не найдёшь римского орла и Сабин поплатится за это жизнью, он скажет тебе об этом прежде, чем умрёт. Я вчера разговаривал с ним и убедил, что, поступив так, он не нарушит первую клятву. В какой-то момент тебе понадобится его помощь, и он окажет её тебе, пусть даже из загробного мира.
— Будем надеяться, что до этого не дойдёт, — пробормотал Веспасиан, хотя любопытство подталкивало его к противоположному выводу.
— Верно, будем надеяться, — согласился с ним Тит, с помощью жены поднимаясь на ноги.
Оглядев поместье, он одобрительно улыбнулся.
— Я рад, что прожил здесь свои последние годы, да и обитатели Авентикума обеспечивали меня приличным доходом.
Веспасия протянула ему палку, и он проковылял к двери. Здесь он остановился и посмотрел через плечо на Веспасиана.
— Наша семья должна вознаградить этот город за всё, что он сделал для Веспасии и для меня. Надеюсь, настанет день, и ты даруешь ему права колонии.
Веспасиан растерянно смотрел в спину удаляющемуся отцу, и в глубине его сознания вызревала мысль — смехотворная мысль, которую он безуспешно пытался отогнать от себя. Неужели такое возможно? Неужели когда-нибудь он займёт такое положение в обществе, что сможет выполнить отцовское пожелание?
ГЛАВА 6
накомо, как материнские сиськи, — заявил Магн, глядя вниз, на постоянный лагерь Второго Августова легиона, построенный на равнине в полумиле от берега Рена.Веспасиан был вынужден согласиться с товарищем, хотя и не с самим сравнением.
— Я бы сказал, как глаза матери, но я тебя понял.
Он с восхищением посмотрел на высокие каменные бастионы со сторожевыми башнями, аккуратные ряды казарм, выстроенные на одинаковом расстоянии друг от друга.
Между хижинами и крепостными стенами протянулась лента свободного пространства, плац шириной примерно в двести шагов — расстояние полёта стрелы. На плацу центурии легионеров отрабатывали строевой шаг. Через лагерь, разделяя его на четыре части, проходили две дороги. На их пересечении, чуть в стороне от геометрического центра лагеря, вместо обычных кирпичных казарм теперь стояли внушительные административные здания. Высокие, сложенные не из кирпича, а из камня, они тотчас бросались в глаза на фоне остальных строений, однообразных и унылых. В целом же лагерь мало чем отличался от нескольких десятков ему подобных, разбросанных по всей империи.
Веспасиана удивило другое: пейзаж на противоположном берегу реки. Он ожидал увидеть тёмные, мрачные леса, не тронутые римской цивилизацией. Вместо этого на восточном берегу Рена, среди распаханных полей или пастбищ, на которых мирно щипали траву стада домашнего скота, располагались аккуратные фермы.
Это были отнюдь не те дикие земли, о которых рассказывали байки ветераны: мол, в Германии можно бродить днями, не видя неба из-за густого свода леса. Впрочем, вдали, на расстоянии нескольких миль от лагеря, пахотные земли сменялись поросшими хвойным лесом холмами, которые лучше соответствовали расхожим представлениям о Великой Германии. Торговля с землями по ту сторону границы империи, похоже, была оживлённой: широкую реку постоянно пересекали самые разные плавучие средства, а расположенный на западном берегу, неподалёку от лагеря, городок даже имел небольшую пристань.
— Увеличился лишь размер городка рядом с лагерем, — заметил Сабин, ударами пяток в бока подгоняя своего скакуна вниз по склону.
— И цена местных шлюх, — мудро изрёк Магн и, немного подумав, добавил: — И конечно же напыщенность болвана-командующего.
* * *
Гней Домиций Корбулон сжал Веспасиану руку.
— Значит, ты прибыл, чтобы занять моё место, Веспасиан? Не скажу, что я сильно этим огорчён. Калигула назначил меня командовать Вторым легионом исключительно с целью меня унизить. А всё потому, что я сказал своей сводной сестре, что она позорит нашу семью, расхаживая голой на императорских пирах. Мне, как бывшему консулу, должны были дать в управление провинцию, а не какой-то жалкий легион. Но тебе этот пост в самый раз.
Свободной рукой он обвёл просторный преторий — штаб легиона. В дальнем его конце в окружении горящих факелов и караула из восьми легионеров гордо возвышался орёл легиона.
— Спасибо тебе, Корбулон, — ответил Веспасиан, стараясь сохранить серьёзный вид. — Я считаю это для себя честью.
— Так и должно быть, — согласился с ним Корбулон, высокомерно глядя на собеседника. При этом он старательно не замечал стоявшего рядом Магна. — Чего я не понимаю, — добавил он, пожимая руку Сабину, — так это почему на смену мне прислали сразу двоих, — с этими словами начальник гарнизона издал нечто похожее на блеяние барана.