Я на минуту задумался. Конечно, как стартовый регион для ускорения прогресса, Поморье наиболее привлекательно. Народ там более "живой", восприимчивый к новому. И на внешний рынок оттуда путь короче, да и внутренняя торговля самая обширная.
— Нет, Никита, — ответил за меня, чуть успокоившийся Борис Голицын. — Тому три причины есть. Первое: в Архангельск или Холмогоры Ивана сослать не удастся — слишком велик замах стрельцов, а он главный обвиняемый. Как бы в Нерчинск его не сослали. Второе: на Урале нам главное базу производственную создать и людей пересилить из России. И наконец, третье: раз уж "государь" золото добывать хочет, то и пригляд надо иметь особый. По первоначальным то задумкам сразу пятерых вселенцев на Урал готовили. А тут и век древнее и нас меньше. — Он повернулся ко мне. — А ты, господин аудитор, чего хочешь делать?
— Вырасти. Просто вырасти и стать взрослым, Борис! — Я продолжил. — Если сможем, кого из новообнаруженных в помощь Ивану отправить, то сделаем. Хорошо бы и в Нерчинске процессы добычи серебра немного спрогрессировать. Мы, наверное, с Никитой попробуем здесь опытное механическое производство создавать. Так сказать базу приборостроения. Для прогресса точность измерения и единые стандарты весьма полезны будут. Никита ты, надеюсь, уже метрическую систему основал?
— Конечно, Пётр Алексеевич. У меня и эталоны заготовлены. Снабдить Ивана Кирилловича ими мы сможем быстро. А я уже и мастеров-часовщиков подбирать начал для изготовления приборов.
— А надо ли сразу переходить на метрическую систему? — спросил Иван. — Ведь большинство мастеров привыкли к традиционной. Не затормозит это внедрение новых технологий?
— Нет, уж. — Возразил Никита. — Я считаю, что лучше сразу ввести метр и грамм, да перевод счисления исключительно на арабские цифры необходим. У русских мастеров у каждого своя система мер применяется. Стандартов единых совершенно нет. Вот нам и требуется торить здесь дорогу прогрессу. К тому же единая система мер, не привязанная к мировым, несколько затруднит пиратство наших технологий Западом.
— Государь, а остальные вселенцы, какие объявятся, что здесь будут делать? — Спросил Иван.
— Я не знаю. Вопрос к Борису — я прогрессорствовать не готовился. Остальным — надо, наверное, делать всё, как и рассчитывали. Поначалу просто выжить. Пока не вживемся и твердо власть не возьмем, сильно выделятся опасно. Живо ребята местные за колдовство нас упекут. Сомневаюсь, что "царская крыша" сможет сберечь тех из нас кто слишком рьяно супротив церковников пойдет. Борис, ожидаю, прикроет нас перед моей сестрой и своим кузеном. Мы с тобой, Никита, попробуем еще лицей и академию создать. Пока потешные, а затем и настоящие. Самое скучное, но простое предстоит Лиде-Наташе. Просто вырасти в тереме.
Моя сестрица отвлеклась от игры с рукой дядьки.
— Ничего, Дима — Борис погрозил ей пальцем — ой, Пётр Алексеевич, я рукоделием займусь. Сашка — она взглянула на дядюшку — всегда меня попрекал, что ни шить, ни вязать не умею.
— Вот и замечательно. — Я поднялся. За мной поднялись и остальные. — Хорошо, что мы все одинаково думаем. Пойдемте с Софьей торговаться. И надо матушку предупредить. Надеюсь, новые вселенцы нам ещё больше помогут.
Борис хмыкнул.
— Я бы не ожидал этого, государь. Не все из команды были до конца проверены на совместимость. Может, у кого и крышу сорвать от властных возможностей. — И он уставился прямо мне в глаза. — Ты вот, Дмитрий, вроде пока правильно говоришь, но какие гарантии нам на будущее.
— Спокойно, Вадим, он ведь тоже мой ученик, как и Генерал. — Никита (Олег Александрович) встрял быстрее, чем я смог возмутиться. — Я вполне могу за него поручиться!
Дудыкин (Голицын) лишь кивнул в ответ. Я тогда подумал, что именно от контакта с ним у меня могут возникнуть проблемы. Уже у дверей, я обернулся, тормознув выход нашей компании к людям.
— Ещё одна просьба ко всем. Раз про меня из вселенцев точно знать может только Генерал и Михалыч, то прошу мое присутствие в Петре не раскрывать новичкам. Путь контактируют с тобой князь Борис и с тобой Никита. Так им спокойней будет, учитывая мою "популярность" на проекте.
Глава 12
На выходе нас ждали те Нарышкины, которые смогли пережить позавчерашний день. Главным среди них был дед Петра — Кирилл Полуэктович. Он выступил вперед и с поклоном обратился ко мне.
— Государь, царица и великая княгиня Наталья Кирилловна просит быть тебя к ней.
Пришлось бросить неспешное объяснения наших планов Петру и попросить его "взять управление". Дойти до покоев матушки было не долго. Она, безусловно, была рада увидеть обоих своих детей. Отправив Наталью к себе в терем, царица с тревогой посмотрела на меня и спросила:
— Пётр, сын мой, зачем же ты ходил к царевне? Неужто желаешь ты нашего умаления перед Софьей?
Прежде чем ответить, я посмотрел на присутствующих у царицы ближних и не очень бояр. Фактически наш малый совет расширился до приличных размеров тусы. К вселенцам и царице здесь присоединился и дед с другими Нарышкиными, а так же князь Михайла Черкасский с Князем Петром Шереметьевым большим, мой другой дядька и стольник — старый боярин Тихон Стрешнев. В стороне стояли братья Лихачевы, постельничий с казначеем, и окольничий Павел Языков и чашник, который вроде должен был мне питье за столом давать — Семен Языков. Были и родственники царицы Марфы — князья Апраксины. В общем, были многие из тех ближних брата Федора, кто переметнулся в лагерь Натальи Кирилловны после смерти царя, но чей "прогиб" не был засчитан. Теперь же они видно вновь пришли ловить удачу. Пётр с трудом, но смог назвать всех их, однако я, понадеявшись опять на память носителя, даже не старался их всех запомнить.
Было у меня тогда более важно дело с царем, в голове которого я поселился. Мне с трудом, но удалось объяснить Петру, почему необходимо именно сейчас договориться с Софьей. Принял он это не сразу, и потребовалось слегка надавить, прежде чем он согласился подсказывать мне правильные слова для матушки. Когда все бояре успокоились и расселись по лавкам, я, поклонившись царице, ответил:
— Не вини меня, матушка, за своевольство. Испугался зело я вчера за дядьку Ивана, да деда, да других ближних людей нам. Взалкали бунтовщики смерти их. Коли их не выдать стрельцам, они со всеми нами могут поступить бесчестно и зло. А ежели Софья и прочие Милославские супротив выдачи будут, то может и спасем деда и дядьку нашего от расправы.
Помимо того как я говорил лица старого Кирилла Нарышкина и его сыновей вытягивались в изумлении. Заметив это, с помощью Петра я продолжил "агитацию".
— Мало, очень мало сейчас людей за нас будет. Вот и князь Борис, и Никита со мной согласные. Полагаем уже лучше сейчас передать правление Софье, чем ожидать, когда стрельцы сами ей венец царский оденут. Нельзя нам более терять людей близких, верных. С ними мы и трон батюшкин отстоим. А без них сиё мне токмо в тягость будет.
— Сильно изменился ты Пётр. — Царица помолчала в раздумье. — Речи твои гораздо более Государя достойны, чем отрока царствующего. Что ты скажешь, князь Борис? — матушка посмотрела на Голицына. Тот встал с лавки и поклонился.
— Государыня, то счастье большое, что Пётр Алексеевич по разуму своему государь великий, а не дите малое как наши супротивники думают. И, что поступил он, как то государю подходит, то слово мое тебе царица. Сиё, мню, знамение, что не оставила нас Богородица в немилости своей. Надобно ободрить государя в решении его многотрудном и жертвенном.
"Опаньки, а на людях Дудыкин очень преданным царю выставляется".
— Бог с тобой князь. Быть по сему.
Вошел молодой дьяк из тех дворцовых, что толпились в сенцах матушкиного терема.
— Великий государь, царевна Софья и бояре просят быть тебе в Думе. Да…
Не дав ему договорить, в горницу вошла Софья. Её сопровождали князь Василий Васильевич Голицын и князь Иван Михайлович Милославский со своими племянниками, братьями Толстыми. В комнате становилось излишне много народу.
— Великий Государь, Царица! Бояре уже в думе собрались. Надобно выйти к ним.
Я посмотрел на мать.
— Хорошо царевна. Дозволь лишь сказать, что стало известно нам о том, что замышляешь ты, и Иван Милославский извести великого государя! — Милославский при этих словах дернулся как от удара. — Великий государь быть решил в думе с изветами от стрельца Стешки Озерова по прозванию Пустозвон в коих тот уличает Ивана Милославского в хуле на Царя и Великого князя Петра Алексеевича, а тако ж в том что, ты, через людишек своих ближних, стрельцам говорила неправду о смерти царевича Ивана.
Софья с ненавистью посмотрела на царицу. Потом на меня и ответила матушке:
— То изветы пустые. Стрельца того не зря Пустозвоном кличут. Не измышляла я на смерть Великого Государя. Иван же брат твой на место царское в Большой палате садился и венец царский примерял. Да говорил Кириллу Нарышкину, что де ему сей венец подходит более. В том и царица Марфа сказать может. За измену такую надлежит стольников Ивана и Кирилла в приказ разбойный отдать и розыск примерный учинить. Коли не отдать стрельцам сих изменщиков, то грозятся те снова бунтом на Кремль идти и розыск самим учинить без почтения к фамилии царской.
Наталья Кирилловна слушала эти слова падчерицы с нескрываемым гневом. Она понимала, что нет сил сейчас для противостояния с Милославскими и их лидером — царевной Софьей. Все присутствующие затаились, ожидая конца словесной перепалки. Решился сам вмешаться. Петра опять же попросил помочь с переводом на язык этого времени.
— Довольно сестрица небылицы сказывать! Знаешь ты — не говорил дядька Иван слов таких, да и не садился он на место царское. Челобитную сию дьяк Шакловитый писал в твоей светёлке. Сам я его намедни и видал, как выходил он от тебя с грамотой, и как поучала ты его говорить на царицу и родню её неправды. — От такого наглого поклёпа глаза царевны расширились, она казалось даже задохнулась от возмущения, но тем не менее, меня не перебивала. — Так коли Ивану идти в приказ на розыск, то и Шакловитого надобно с ним спытать також! Но не дело сейчас стращать друг друга изветами. Надобно решить, как бунт утихомирить и стрельцов с Кремля отбыть. Сказала ли ты разговор наш князю Василию и князю Ивану? Что решили вы с сёстрами?
— Великий государь, дозволь слово молвить. — Василий Голицын вышел вперед. — Невместно то, что старший брат обойден у венца младшим. Надобно царевича Ивана на царство венчать, а тебе великий государь царством править попрёк его не должно.
— Так не должно и царевну правительницей назвать и ставить её вперёд цариц. — Лица всех, кто еще не разговаривал со мной после бунта, вытянулись от изумления. — Не должно и тебе холоп, такие слова говорить перед Великим Государем своим. Я дерзость твою прощаю, но впредь не встревай в разговор.
Я обратился к Ивану Милославскому:
— А почто ты боярин князь Иван Михайлович молчишь, и слова не молвишь? Верно, ли Василий говорит?
Милославский, молча, склонил голову. Я продолжил.
— Царевич Иван слаб здоровьем и хочет ли он на отцовский престол вступить, то его спросить надобно наперед.
— Не было еще такого в истории, чтобы два царя правили. — Вставило свое слово Софья. — Пусть Иван на царстве будет как того обычаи наши требуют. Это успокоит стрельцов.
— Было то, сестрица, было. В Царьграде правили два брата императора Аркадий и Гонорий, да и Василий и Константин також, и трон для них был един на два. Тебе ли не знать сего. А на Ивана надежи нет — слаб он. Много ли из больших людей встанут за него? Нет. Так до новой смуты недалече, коли стрельцы одно будут вести, а бояре многое противное. Надобно делать, как я сказал, и прекратить бунт. Опалу я на Ивана Кирилловича свою положу. Да отправлю его в ссылку за Камень. Дед мой, Кирилл Полуэктович будет пострижен с благословения патриарха. А иных на расправу не выдам. То мое слово царское.
Но Софья так просто решила не сдаваться.
— Еще братец надобно царицу Марфу в монастырь отправить. Открылось, что она пост вдовий не блюла и с неким лицом мужеским в палатах своих блуд творила. Срам сей коли откроется, то новый набат на Москве мы услышим. А лицо то, с коим царица в блуде была — надобно казнить за бесчестие Государю!
"Черт, вот подгадил Александр своим нетерпением. Марфа, конечно, та еще ягодка — молода, красива и умом для здешнего времени неординарна. Трудно для моего современника с такой дивчиной в одной комнате долго быть и не флиртануть. И как он сумел её соблазнить во время вдовьего поста? Наверное, не настолько уж и сурово домостроевское воспитание в теремах. А ведь у него тут и семья есть наверняка. В тридцать лет здесь мужчина уже пожилым считается и глубоко семейным быть просто обязан. Ладно, попробуем ва-банк. Клин клином вышибают. Не знаю насколько успела Софья с Васькой спеться, но этот риск вынужден".
— Тогда и тебя сестрица надобно с ней заодно отправить. Покаяться пред святыми мощами за прелюбодейство твое с Васькой Голицыным. А его за бесчестье такое царскому роду — на кол. Да вотчину его в казну взять.
На князя Василь Василия смотреть было весьма интересно. Он испугался. Причем испуг его виден был очень и очень явно. Лицо князя, как он услышал мои слова, стало мгновенно белее мела. Руки задрожали, глаза забегали, а сам он стал оглядываться на присутствующих, как бы ища поддержки. Казалось еще немного и упадет он в обморок посреди палаты. Софья тоже побледнела, но самообладания не потеряла. Просто внимательно уставилась в меня, впитывая каждое слово. Прочие же, из находившихся в горнице, замерли в безмолвии. Блин, просто немая сцена из "Ревизора".
Почувствовав, что попал в точку, я решил закрепить успех.
— Ты, сестрица, коли слова такие говоришь на других, готова будь к тому, что на тебя они поворотятся. А посему не отдам я вам на убийство и поругание ни Ивана, ни деда своего. И никого другого из близких мне людей. Пожар же тот, что разожгли вы на Москве вам и тушить. Зовите патриарха — ему мы скажем о том, что решили здесь.
"Уф! Устал пока такую в общем немудреную речугу толкал. Перед думой пусть другие отдуваются. Its hard to be king!"
Глава 13
После обедни, на третий день смуты, в Грановитой палате собиралась дума. Думские бояре, дьяки и дворяне занимали места в соответствии с разрядными списками. Бранились и толкались, если кто-то решал, что его обошли. Разрядные списки были уничтожены меньше месяца назад, и мало ещё кто забыл их. И Алексей Михайлович, и Фёдор часто налагали свою опалу на думских за их местнические ссоры, но сейчас на троне был молодой царь. А на Москве была смута. Вот и взыграло у многих ретивое, вот и всплыли старые обиды. Приглашенные в думу выборные от московского посада, представлявшие земство, стояли обособленно в дверях палаты. Дородные купцы сотен и спесивые столичные дворяне робко переминались с ноги на ногу, ожидая, когда дьяки укажут их места.
А в соседних покоях в узком кругу царской семьи и их ближних третий час шел торг. Все сидели по лавкам вкруг стен, лишь я занимал место на троне, да рядом со мной стояли матушка и Борис Голицын. Душный зал малой посольской палаты, куда мы перешли из матушкиных покоев, давил на меня низкими сводами. Я был одет в тяжелую от украшений шубу и меховую шапку, не совсем подходящие мне по росту. Пот струился по спине, вискам, заливал глаза. Что бы лишний раз не причинять себе неудобство ерзаньем мокрой изнанки моей одежды по телу, я сидел совершенным истуканом, изредка позволяя себе скосить глаза на очередного оратора.
Старшие, совершенно перестав обращать внимание на царя, рядились о местах в новом правительстве. Тон задавали двоюродные братья Голицыны: Борис Алексеевич и Василий Васильевич. Васька Голицын понимая слабость кузена давил родовитостью и заслугами предлагаемых кандидатур. Мой кравчий, как лидер нашей партии, пытался оставить максимум приказов и изб за людьми верными в первую очередь себе и матушке. Но видно таковых было не много, поэтому все чаще с его стороны я слышал продавленные сквозь зубы слова согласия. Остальные "шубоносцы" пытались подсказывать, изыскивали дополнительные аргументы — "случаи" для спора. Особенно старался в поддержку Васьки Таратуй — князь Иван Хованский.