В зале воцарилась такая тишина, что оставалось только удивляться, как в одночасье замерли сотни маленьких колокольчиков. Не оглохли ли все присутствующие разом, если больше не слышат их уши этой дивной песни хостийских ветров?
Кто-то откашлялся, развеяв торжество момента.
Хлопнула в ладошки Колливэ, и девушки тут же испарились, словно их здесь и не было. Отчего чувство, что всё это было только колдовством, усилилось.
Но тут зашумели все разом придворные, передавая принцессе свои комплименты. И только Эрри всё так же сидела на маленьком стульчике из тасверского дерева и молча смотрела на свою будущую королеву. Странную маленькую хостийку, что за умелой игрой прячет… что прячет? Каковы цели принцессы хостийской? Или, может, не только принцессы?
Шарам!
Казалось, Эрвианна в центре водоворота, но так слепа, что не может разглядеть буйства стихии.
Она украдкой бросила взгляд на королевский трон, но тот оказался пуст. Ни короля, ни его фаворитки там не было.
— Проклятая мигрень доведёт меня до безумия, — пожаловалась фаворитка короля, запрокинув голову на мягкую спинку кресла, но так и не открыв глаза. — Адер, задёрни, пожалуйста, шторы.
На улице было не так уж и светло.
Тяжёлые чёрные тучи теряли по пути на север крупные дождевые капли, которые превращались в сплошную стену. Так что в покоях и без того было не светло.
Но мигрень, преследующая Медвену уже около полутора лет, как раз после того, как она избавилась от ребёнка, зародившегося в её чреве, выедала глаза малейшим проблеском света. Шарамова ведьма утверждала, что её зелье безобидно. Что оно ничем не повредит самой женщине. И отчасти так и было. Почти не было боли, и кровотечение длилось всего несколько дней. Как обычное женское недомогание. Вот только эта головная боль… словно черви копошатся внутри черепа, поедая мозг.
Пэйре непременно бы назвал это наказанием за детоубийство. Медвена же считала, что это всего лишь досадное последствие необдуманности и неосторожности. Девичья неразумность и доверчивость. Тогда юная Риелс думала, что сможет в постели герцога Тормен добыть себе возможность неплохо выйти замуж. А почему нет? Малышка Риелс была достаточно хороша, чтобы об этом мечтать, но недостаточно, чтобы мечты стали реальностью. Беременность показалась тогда только плюсом. Ровно до того дня, как Вистер женил герцога Тормен на малолетней Рив, потребовав при этом доказательств состоявшегося союза.
Меди поморщилась от очередного спазма и воспоминания. А ведь она до последнего надеялась, что этого не случится. Дурочка. Ардвин даже не искал встреч, чтобы попросить прощения. А ведь клялся, что любит и без неё не сможет прожить и дня. Только почему-то до сих пор живёт и здравствует.
Но ничего не поделаешь. Герцог женился, Медвена осталась одна с испорченной репутацией и ребёнком в животе. Другого выхода она не видела. И мигрени — не самое страшное, что могло с ней случиться после всего.
Малое наказание за большие ошибки. Но сколько сил это из неё выпивало!
Приступы, которые случались три раза в полгода поначалу, теперь навещали её чуть не каждый месяц. Иногда Медвена по нескольку дней не могла встать с кровати, прячась от света, людей и своих обязанностей королевской шлюхи за завесой из дыма шарии. Жжёная трава-шария на время прогоняла мигрени, но в том-то и дело, что на время. И с каждым разом этот зверь, возвращаясь к Меди, становился всё злее.
— Выпей! — прошептал Адер, зная, как действуют на сестру громкие звуки, и сунул в её руку бокал с зельем.
Адер выложил за это варево целое состояние аптекарю Лограду. Тот уверял, что его лекарство наверняка не просто прогонит головную боль, но и не позволит ей вернуться долгое время. Если употреблять его постоянно, то боли не посетят больную вовсе.
Удовольствие, конечно же, не из дешёвых, но недуг Медвены может стоить гораздо дороже. Король и так очень скоро вышвырнет из своей постели. И тогда неизвестно, задержатся ли на своих тёплых местечках Адер и отец. Конечно, графство у них не заберут. Всё же годами оно принадлежало их роду, и ничего ужасного за ними не замечено. Но вот Адеру было мало клочка земли с серебряниками дохода с него. Он привык уже к совершенно другой жизни.
Сестра выпила зелье, так и не открывая глаз, и снова откинулась на спинку.
— Ненавижу! — прошипела она, не уточняя что (или кого) именно. Да вроде и не нужно было.
— Сейчас тебе станет легче, — пообещал брат, забрав пустой бокал, отставив его и принявшись лёгкими касаниями массировать её виски.
Меди любила, когда он так делал. Она вообще любила брата больше, чем кого другого из всей многочисленной родни. Он, по крайней мере, умел быть благодарным. В отличие от той же Селерины. Хотя с сестрой они были и больше похожи, чем с Адером. Но это даже к лучшему.
Он вообще был больше в отца: слишком худой, с выпирающими острыми скулами, острым тонким носом и круглыми глазами, Адер напоминал хищную птицу. Хоть характер имел довольно мягкий.
Слава Великим, что нынче, дабы выгодно жениться, красота не нужна. Да что там красота… на деле нужна только родовитость и полный кошель. Желательно размером с герцогство. Но и графство тоже ничего.
Боль действительно понемногу отступала. Правда, её место тут же заняла тошнота, накатывая точно так же, как проклятые спазмы.
— Полегчало? — спросил брат, убирая руки. У Медвены в этот раз хватило сил даже кивнуть, о чём она тут же пожалела. Всё потому, что комната, и без того едва обретшая очертания, поплыла, а тошнота стала просто невыносимой.
Меди задышала часто и по возможности глубоко, успокаивая взбунтовавшийся желудок.
— Что это за зелье? — прошипела она сквозь зубы. — Если бы я не знала, как для тебя важна — подумала бы, что ты решил от меня избавиться.
Адер хмыкнул, но промолчал. Он привык к дурному настроению сестры, которое неизменно наступало после приступов.
— Приходи в себя. Вчера ты не была у короля, и он справлялся о твоём здоровье.
— Тем слаще плод, чем недоступней, — фыркнула Меди, чувствуя, как отступает тошнота и тело становится неимоверно лёгким. Настолько, что хочется танцевать или даже летать.
— Не в этот раз, Меди. Ты можешь засохнуть на ветке, пока король будет объедаться плодами, которые ближе и легче сорвать. Не заметила, как вдова герцога Байе отирается возле трона?
Из горла Медвены сен Риелс вырвался не то хрип, не то рык при упоминании этой суки из Байе. Одно воспоминание о том, что Эрвианна удостоилась чести сидеть возле трона… шарам, а ведь завтра-послезавтра она может подвинуть Медвену в королевской опочивальне. Или и того хуже — вышвырнуть вовсе. И что тогда? А тогда Меди придётся худо. И не только ей, а ещё и отцу, и Адеру.
— Может, от неё избавиться, пока не поздно? — предложила королевская фаворитка, поднявшись с места и не веря, что боль отступила абсолютно и полностью. Она прошла по покоям и, раздвинув шторы, распахнула окно настежь, впуская сырой холодный воздух и выпуская густой дым шарии.
— С ума сошла? — поинтересовался братец, наливая терпкое кильнское в бокал. — Я не спешу на плаху, прости. И тебе не рекомендую так торопиться. За убийство высокородной — смерть, если ты забыла.
— А кто говорит об убийстве? — пожала плечиками Меди, обернувшись. — Все мы имеем секреты, Адер. Чем выше наше положение, тем страшнее тайны. Как думаешь, герцогиня, которая живет два года с таким ублюдком, как сен Фольи, могла обзавестись парочкой? Например, любовник, утешающий её после ласк грубого мужа. Или что-то в том же духе. Тевор не потерпит рогов на своей башке…
Маркиз Риелс задумался, но после медленно кивнул, соглашаясь.
— Вот и узнай, что за тайны хранит прекрасная Эрвианна де Байе. А потом решим, что нам дадут эти знания, — велела фаворитка Вистера Первого. — И достань мне ещё пески страха. Мои уже закончились.
— Ты не боишься, что он тронется умом и придушит тебя, как первую, кто попадётся под руку? — засомневался Адер, покрутил в руке бокал с вином и поставил его на место. — Рано или поздно он повредится рассудком…
— Он верит мне. И похоже… Уже только мне.
— В таком случае — надеюсь, ты хорошо понимаешь, что делаешь.
На это она не сказала ничего, снова отвернувшись к окну, ловя на лицо холодные капли дождя и наслаждаясь лёгкостью в теле. Понимала ли она, что творит? Понимала, конечно. Но куда деваться, если другого пути нет? Что делать?
Обратного пути уже давно нет. Ещё с тех самых пор, как она впервые взошла на королевское ложе.
Вот с тех пор она и ходит по сыпучим пескам, которые в любой миг могут захлестнуть её, похоронив даже память о королевской фаворитке по имени Медвена.
Но что теперь поделаешь? И есть ли смысл отступать?
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Караван Риграна из Кале тянулся медленно. Со стороны его можно было сравнить даже не со змеей, а скорее с гусеницей. Всё потому, что дорога, и без того расквашенная за последнюю неделю бесконечными, ни на минуту не прекращающимися ливнями, здесь то забирала резко в гору, то так же резко ныряла вниз. Оттого и казалось, что гусеница, то есть караван, подтягивает свой хвост, чтобы вытянуть подальше голову.
И всё бы ничего, но скользкая грязь под копытами лошадей, что то и дело норовили избавиться от гружёных повозок и телег, была столь же коварна, как его Оситарэ, когда узнала, что Ригран заглядывался на соседку Марнэс, — и всё время пыталась свалить хоть кого-то с ног.
Оситарэ… Прекраснейшая в своей ревности женщина. Лучше неё не ступало по землям ни Арнгвирии, ни Талливии, ни даже Хостии. И не встречал он ни одной женщины, что так умело скрывала бы свои чувства от мужа, дабы не смутить его разум.
Может быть, он и не узнал бы о том, что любимую жену посетил демон ревности и злости, если бы о том не сказала ему мать. Матери ведь такие, всё видят и всё знают. Особенно если невестки за столько лет так и не снискали у них доброты и расположения. Вот и мать Риграна, Рэгориан, была из тех, кто зорко следил за невесткой. Потому и предупредила вовремя сына о коварной Оситарэ, что приправила его исподнее жгучим перцем. Не от злости. Просто каждая жена знает, что нет лучше способа отвадить мужа от чужой женщины. Правда, не каждая жена знает, что так можно отвадить мужа и от себя самой. Но это уже не так важно.
Да. А ведь и не сделаешь ничего с этой её ревностью. Ни добрыми словами и заверениями в любви, ни золотом, ни драгоценностями не получалось усмирить её подозрительность. Оситарэ только распаляли неожиданная щедрость и внимание мужа: что это могло быть, как не доказательство его измены?
Кто знает, отправился бы в путь Ригран, если бы не опасался выпить с утренним кайвэ какую-нибудь бурду, купленную у бродячей торговки, именуемую отворотным зельем. А так… подумает, поостынет, может, и одумается. Не всё же матери следить за тем, чтобы сына не извела в малый мир невестка своей ревностью да подозрительностью. И если подумать, чего ей не хватало? Торговля у Риграна всегда шла хорошо. Видимо, Вечные его родной Хостии не оставили его и в чужой земле. А потому дом его купался в достатке и роскоши. А может, это награда за его бесстрашие, благодаря которому он и в это неспокойное время проделывал столь длительные, но весьма прибыльные, путешествия. И чего не хватало его жене? Да любая другая помалкивала бы. А Оситарэ… А ведь была такой кроткой…
Ригран улыбнулся, подставив бородатое темнокожее лицо порыву сырого ветра.
Шесть лет прошло с того дня, как Оситарэ вошла хозяйкой в его дом, который пах свежим деревом и построен был для молодой жены на новом месте и даже в другом герцогстве, потеснив вдовствующую Рэгориан. Та уступила нехотя, всё не верила, что из немногословной тихой девушки пятнадцати лет может получиться хорошая хозяйка и жена её сыну. Да что там, Ригран и сам не очень-то и верил в это. Нет, насчёт жены у него сомнений не было. Несмотря на юный возраст, его невеста имела на удивление полную высокую грудь и широкие бёдра. Такие дарят много удовольствий мужу. А плоский живот был просто создан для того, чтобы вынашивать их детей. Жаль, за шесть лет семя Риграна так и не проросло в её лоне. А вот насчет того, что тихая Оситаре усмирит своевольных слуг… но и тут молодая жена удивила и своего мужа, и ворчливую, вечно недовольную свекровь. За первый же проступок приказала наказать служанку, втайне подговорённую матерью, розгами. Да так, что та провалялась в горячке два дня.
Ригран уже думал — придётся искать другую, и хотел было выговорить Оситарэ. Но служанка пришла в себя, а остальные слуги себе своеволия не позволяли и гнева юной госпожи не вызывали. Побаивались. Потому хозяин дома махнул на всё рукой и оставил заботы о доме на женщин. Тем более, что было тогда ему не до того.
Хостийские духи любили Риграна.
Об этом он задумывался давно, ещё с тех пор, когда начал чуть не с пустого места своё дело. И после…
Торговля шелками, райху и лионовийским ликёром шла хорошо, и дома, подле молодой жены, Ригран появлялся нечасто. Но всегда его Оситарэ встречала мужа так, как и полагается это делать доброй жене. Её жаркие ласки выпивали из уже немолодого торговца столько сил, что первые дни он только то и делал, что отлеживался на пуховых перинах и пил терпкий напиток под названием райху. Готовили его из листьев, что срывали с куста с одноимённым названием, и сушёных корок тауни, что по вкусу были одинаково горькими и освежающими, и запаривали его в высоких кувшинах, настаивая, пока не остынет до едва тёплого. Оситарэ не оценила этого напитка. Как и мать. А он, Ригран, и дня не мог прожить без него.
Это было на руку Оситарэ, потому как райху отгонял сон гораздо лучше кайвэ, а чем занять это время, она знала хорошо…
В том, что духи любили Риграна, он утвердился во время гражданской войны. В первую очередь потому, что его семье удалось сбежать и пересидеть смутные времена в Хостии. Но больше потому, что, вернувшись назад, они застали свой дом нетронутым. Даже замки на погребах не сорваны. Разве что на входных воротах да дверях сараев, в которых ранее держали мелкий скот. Но и там мало что сломали. В отличие от сгоревших до основания домов соседей.
Сложно было начинать всё с самого начала. Налаживать связи с хостийскими торговцами, доказывать талливийским, что с ним можно иметь дело. Искать рынок сбыта арнгвирийского стекла и скупать за медяки продукты, цены на которые в Аргнгвирии взвинчивались чуть не до небес. Но благодаря его умению убеждать и доброму имени, уже скоро дела его снова пошли на лад.
И всё шло, как горячий нож сквозь брусок масла. Так на тебе… нежданно-негаданно… ну и что, что Ригран заглядывался на соседку, по ночам-то приходил к ней, Оситарэ.
Грызли караванщика эти мысли не хуже крыс, что повадились изводить на нет привезённое из Талливии зерно. А всё вместе: жена, крысы, дождь, который так некстати зарядил и не собирался останавливаться — доводили Риграна до тихого бешенства. И срывал он дурное настроение то на погонщиках, то на кухарках, что уже два дня сетовали на мокрые дрова и оттого кормили обозных сухарями да вяленым мясом, а порой и на тех, кто прибился к каравану по пути за скромные, по его мнению, деньги. Знал бы он, что дорога будет такой сложной… Хотя, с другой стороны, малец, который назвался Хугелем, сыном Агвеля, не сторонился других. Если приходилось толкать повозку, застрявшую в грязи, то толкал и не ворчал.
Совсем другое дело тот, другой. Странный и замкнутый. Ригран даже побаивался его. По всему видно — дурной человек. Хоть и назвался просто: Кверт, а всё ж как-то… мороз пробегал по спине от одного взгляда на этого человека. Хоть и немолодой и с виду неопасный. Всё ж и волк, пока не ощерится, тёплый да пушистый. Вот и был этот Кверт похож на волка. Вроде ничего, а всё ж лучше лишний раз к нему не соваться. По правде сказать, если бы не слухи о том, что не сегодня-завтра последний представитель династии Халедингов с армией двинется на столицу…
Эх… Столице-то ничего не будет, а застрять с караваном в дороге да грязи… И пусть, может, не придёт новый претендент на аргвирийский трон отвоевывать отцовское наследие, а те, кому не по душе правление Вистера, начнут стягиваться в кучки, как мальчишка Хугель, направляющийся в сторону хостийской границы через земли Байе. А поскольку кучки эти кормить чем-то нужно, то так появляться станут шайки. Сначала небольшие, а со временем всё больше и больше… И кормиться они, конечно же, будут за счёт торговцев, что решили сэкономить на охране. Ригран славился тем, что никогда не экономил ни на безопасности товара, ни на его качестве. Пусть иногда и приходилось приплачивать лишние сребники за это.