Несмотря на случающиеся ворчания, свою работу Лопух любил и не согласился бы променять её ни на что другое. Если только предложат перебраться поближе к столице, ну или, к примеру, в крепость Жесть, являвшуюся военной опорой всех северных имперских земель, прозываемую в народе Жестянкой. Однако рассчитывать на подобное если и приходилось, то лишь в то же сне.
— О чём задумался? — спросил Юлиан.
— А?… Так. Как говорится, о жизни да ни о чём.
— О жизни много думать нельзя, а то вдруг поймёшь, какая это, в сущности, никчёмная штука. И что тогда делать?
— Не знай.
Опёршись локтями на камни соседних промежек, они смотрели в подёрнутую туманной дымкой даль. Внизу по равнине ветер катил семейство иссохших бродячих шаров. Сначала из пустошей к подножию крепости, а когда сменялся, обратно в пустоши, туда и обратно, — тоже своего рода жизнь.
— Тут ребята из пятого говорили, что вчера видели древня. Правда, вдалеке.
— Конечно, — протянул Лопух, не отрываясь от созерцания пасторальных видов. Ветер холодил лицо, хоть как-то отгоняя дрёму. — А мне рассказывали про девственниц, замурованных живьём в подвалах комендантских башен, и что их души теперь сохраняют Стену от разрушения — оно как-то позанятнее… Если слушать всё, о чём здесь треплются, никаких ушей не хватит.
— Не скажи! — встрепенулся напарник. — Древни, в отличие от любимых тобою девственниц, существа реальные. Бывало, помнишь, подойдёт эдакий громила к самой Стене и давай по ней лапищами скрести. А они у них вылитые ветви с листочками-сучочками. Давно уже, кстати, не захаживали.
— А твои друганы из пятого случаем нового Нашествия там не разглядели? Может, ещё и гоблины с дикарями на нас ордою прут, мы ж ни слухом, ни духом?
Стражник даже привстал на носки, вроде как выглядывая что-то в отдалении.
— Война с нелюдью была больше двадцати лет назад. Про то уж забыли все. А древни каждый год появляются. Они же вроде «живых» деревьев, значит, скорее всего, из Глухолесья, что за пустошами лежит. Но зачем-то сюда идут. И чего им, спрашивается, неймётся?
Лопух хотел вставить слово. Рта раскрыть ему не дали.
— Представляешь, если они разумные? И таким образом пытаются вступить с нами в общение. А мы их огнём отгоняем. Я вот думаю, надо бы как-нибудь ради интереса одного пропустить, тогда станет ясно, чего они хотят.
— Угу, Стену сломаем, ради твоего интереса. Подпустим эту гадину к себе, а она нас — бац! — Лопух для наглядности хлопнул в ладоши, — и в лепёшку. С ними с дубовыми так просто не сладишь, обычные стрелы им нипочём, только огня и боятся. Уж лучше их издали палить, чтоб без проблем.
— Так-то оно так. — Задрав голову и сдвинув шлем с широкими нащёчниками повыше на лоб, Юлиан следил за полётом коршуна в клубящейся серой вышине. Тому, должно быть, всё Пустоземелье было видно от края до края. — Но вдруг и не так. Никто ведь ни разу не пробовал. А нет бы, по-умному поступить.
Лопух аж прыснул:
— Конееечно! Если по-умному, то можно. Отчего нет. Вот прям сейчас ступай к коменданту и передай ему свои бредни. Я ж в сторонке постою и послушаю, что он тебе ответит. Наш Мундир, говорят, в прошлую заваруху с дикарями себя так проявил, что в награду его поставили главою крепости. Может и на этот раз он захочет испытать удачу.
— Да ну тебя. Никакой фантазии.
Долговязый стражник нахлобучил обратно шлем и передёрнул плечами. Ни шерстяной плащ, ни тёплые перчатки не спасали. Ветер задувал, и увядающая трава в пустошах стлалась под ним волнами. Погода какой день держалась на редкость скверной.
— Я вот слыхал, что нелюдь на севере снова шумит, — в свою очередь поделился и так всем известной новостью Лопух. — Так что про Нашествие может ещё вернее будет, чем про твоего древня.
— Пошумит и угомонится. Или снова на Омар двинет, как в прошлом году. Нам от того ни тепло ни холодно, — отмахнулся напарник. — Пойдём лучше водички попьём. Что-то тут слишком тоскливо стало.
Зевая на пару, стражники отстранились от бруствера. Пялиться на голые просторы наскучивало не меньше, чем ходить по стене. Народ, что на галереях, что во внутреннем дворе весь куда-то разбрёлся. От города доносился лай особо неугомонной псины. Солнце между тем скрылось с концами. В мире повисли блеклые сумерки, точно вечер наступил раньше срока. Извивались и хлопали терракотовые флаги на шпиле донжона, чьё сферическое навершие грозило пронзить подбрюшье низко ползущих туч.
* * *
— Во, припустился! — коротышка Хряк приоткрыл дверь, высунул в проём голову и тут же отдёрнул. Лицо его блестело от стекающих капель. — Ни хрена не видно! Я туда не пойду.
— Никто не пойдёт, кому охота. — Лопух устраивался поудобнее, отставив мешающиеся ножны с мечом в сторону.
В небольшой караулке царил сумрак. Факел, торчащий во вбитом в камень кольце, коптил. Четверо стражников бездельно слонялись из угла в угол. Точнее слонялись двое. Лопух и Старый Ворчун полулежали-полусидели на скамье за пустым столом, привалившись спиною к стене. Юлиан с Хряком попеременно выглядывали наружу или подходили к стоящей в углу бочке, зачерпнуть ковшом воды. Снаружи буйствовал ветер, и хлестали упругие плети ливня.
— Только бы Догвиль не увидел, что мы посты оставили. — Юлиан измерял шагами расстояние от винтовой лестницы в центре караулки, убегающей вверх на башенную площадку и вниз во двор, до одной из дверей, ведущей на обращённую к пустошам крепостную стену. Хряк услужливо уступал ему дорогу. — Может, пойдём, влетит ведь.
— Хорош дёргаться, нечего там делать, — пробормотал Лопух со своего ложа. Подбородок его неудержимо клонился к груди. — Сам посуди, кто нас хватится? Все также попрятались. А Догвиль, небось, с другими сотниками у коменданта засели и горячий глинтвейн глушат.
— Костыль, я тебе тоже самое скажу, — подхватил всегда со всеми соглашающийся Хряк. — В такую погоду только и делов, что на печи лежать. И лучше не одному, а с хорошенькой бабёнкой. Ворчун, ты как, не отказался бы сейчас от хорошенькой бабёнки?
— Чего ещё удумал, — прохрипел Старый Ворчун, почёсывая седую щетину над кадыком. — Вечно всякую глупость брякнешь.
— Ворчи — не ворчи, а ведь не отказался бы! Я тебя как облупленного знаю, уж сколько лет вместе служим.
Смеялся Хряк не через рот, а словно бы носом. Да и не смеялся, а скорее хрюкал, от чего и получил прозвище.
— Ну вас, дураков. — Ворчун прикрыл глаза и тоже безвольно свесил голову.
— С чего бы такое веселье? — Юлиан, наконец, прекратил своё мельтешение, подпёр плечом стену у бочки и тягостно вздохнул.
Тишина. Лишь чуть потрескивает факел, да дождь монотонно стучит по камням. Со стороны Лопуха раздались первые отголоски сладкого похрапывания.
— Вот в позапрошлом году буря, так буря была! — не прошло и минуты, как Хряк решил поведать одну из своих бесконечных историй. Длительное молчание им внутренне не переносилось. — Мы тогда аж три дня из казармы задни…
Договорить он не успел. Идиллия их тихого уюта была немилостиво разрушена донёсшимся снаружи потоком отборной брани. Дверь распахнулась от грубого рывка, заставив взвиться пламя факела, и в караулку влетела долговязая фигура в дождевике и треуголке, вся в струях воды.
— Я вас всех, мать вашу, на виселицу отправлю! — пообещал с порога незваный гость. — Или сам прямо здесь прирежу, как паршивых овец! Уроды! Тупицы! Вы почему не на своих постах!
Лопух и Ворчун как ошпаренные подпрыгнули со скамьи. Задетый ими стол накренился, а затем с грохотом опрокинулся на пол. Вжав головы в плечи, стражники вытянулись в струнку.
— Я этого так не оставлю, — не произнося, а выплёвывая слова, продолжил сотник. Его затянутый в перчатку палец угрожающе нацелился на замершую четвёрку, суля им все муки ада, левая ладонь сжимала рукоять меча. — Что за самовольство?! Кто позволил?!
— Да… мы тут, — попытался пролепетать Хряк.
— Молчать! Нееет, я возьмусь-таки за вас, за бестолочей. Навеки меня запомните!
Юлиан натужно сглотнул вставший в горле тугой ком.
— Хватит с вами мусолиться! Не солдаты, а куча отбросов! Самим-то не противно на себя смотреть? Ни дисциплины, ни выучки, ни малейшего понятия о службе. Устроили тут, чёрте что! Не пограничная крепость, а бордель какой-то!
Сотник стоял, широко расставив ноги в огромных ботфортах с отворотами. Свою брань он сопровождал рубящими взмахами, хорошо что, свободной руки. Веер брызг с его плаща летел на боящихся шелохнуться подчинённых.
— Разнежились, расслабились… А вдруг война?! Вдруг из пустошей нелюдь хлынет. И что тогда?
Никто ему не ответил, лишь ниже опускались головы. Впрочем, и вопросы были из разряда тех, что не требовали ответа.
— Раздавят нас как слизняков! Вот что тогда будет! — уверено заключил сам Догвиль. — И всё из-за таких паскудных крыс как вы!
К гневным монологам командира стражники успели попривыкнуть, хотя лишний раз попадаться тому под руку не хотелось никому. Теперь же главное было помалкивать с видом собаки, битой хозяином, но полностью осознающей свою вину.
— Дождя они испугались, — уже тише и с каким-то надломом в голосе добавил сотник. — Отцы наши насмерть за Стену стояли, а мы скоро забудем, с какой стороны за меч браться… Нет, не выстоять нам, коль снова прижмёт. Сомнут и не заметят.
Догвиль замолк, уронив руки и пустым взглядом уставившись куда-то в тёмный угол караулки. Лопух украдкой потянулся к своему ремню с ножнами, лежавшему под опрокинутым столом. Что им сейчас делать было непонятно, то ли убраться подобру-поздорову, надеясь, что всё ограничится устным внушением (ничего страшного они ведь не совершили, а мелкие нарушения случались едва ли ни ежедневно — крепость же стоит, как стояла), то ли оставаться на месте. Вот не свезло, так не свезло.
Впрочем, долго маяться не пришлось. Простуженный Ворчун глухо закашлялся, вернув тем сотника с небес на землю. Командир ещё раз из-под полей треуголки мрачно оглядел подчинённых, губы его скривились, будто он глотну чего-то горького.
— А ну марш по своим постам! Как сменитесь, явитесь ко мне все четверо. Там решим, что с вами делать.
Собратья по несчастью переглянулись с надеждой. Неужели на этом головомойка и впрямь закончится? Авось повезёт и к вечеру леворукий пёс совсем остынет!
Огибая поваленный стол, они дружно бросились к…
Ведущая на крепостную стену дверь распахнулась вторично, вновь впуская порыв вихря. Вместе с которым в караулку ввалился запыхавшийся стражник. Ливень за его спиной неистовствовал пуще прежнего. Сверкнула молния, небеса над крепостью лопнули от громового раската. И словно запоздалое эхо донёсся ещё один приглушённый удар.
Увидев Догвиля, стражник заорал срывающимся голосом:
— Слава Богу, командир, вы здесь! А там… ТАМ ДРЕВЕНЬ! Как из-под земли вырос. Мы за дождём сразу не заметили. А он с дубиной и давай Стену долбить! И огонь не разжечь, всё отсырело нахрен. Я за вами побежал, а остальные пока там… Караулят!
Сотнику, к его чести, потребовалось не больше мгновения, чтобы вникнуть в смысл сказанного.
— Мать вашу! Этого ещё не хватало. Все за мной!
Облачённая в плащ фигура метнулась из караулки. Стражники снова переглянулись, пожали плечами и гомонящей оравой нырнули следом за командиром под ледяные потоки.
2
Вмиг промокнув до нитки, сутулясь и чертыхаясь, они бежали за сотником и принёсшим донесение стражником. Те, судя по всему, направлялись к северо-восточной башне и дальше на примыкающий участок Великой Стены. Похоже, оттуда же доносилось буханье чего-то тяжёлого.
Крепость между тем заходила ходуном. Новость о нападении древня мигом разнеслась по гарнизону. Отовсюду слышалось: «Все на стены!». Заглушаемый дождём звучал сигнал тревожного рога. По каждой лестнице наверх взбирались поднятые в спешке солдаты, кто-то присоединялся к ним, другие, сломя голову неслись, вперёд. Ливень нещадно поливал всех без разбору. В сумрачной вышине вновь полыхнули извивы молний, ударил гром.
На месте происшествия уже собралась изрядная толпа. Едва ли ни весь личный состав сбежался поглазеть на великана — можно было и не трубить тревогу. Даже неприятность вымокнуть никого не испугала. Шум. Суета. Топот множества спешащих ног. Крики, неразборчивые, перекрывающие друг друга и от того сливающиеся в единую сумбурную какофонию. Кругом хлещет вода и темень. Факелы напрочь заливает дождём.
Воздух трещал от непрерывно разряжаемых луков и арбалетов. Стражники, заполонившие проход на крепостной стене, азартно ругались. Каждому хотелось протиснуться к брустверу и выглянуть за него. Некоторые предпочли выйти на саму Стену, где было попросторнее, но и конечно поопаснее, — великан подошёл совсем близко, не далее полусотни метров от угловой башни!
На башенной площадке места не осталось вовсе, потому Юлиан с Лопухом рискнули податься на Стену. В общем гвалте слышались воззвания Догвиля, орущего что-то про стрелы и горящее масло. Шум ливня, гулко барабанящего по шлемам, и крики толпы делали его команды едва различимыми. Поработав локтями, приятели сумели-таки пробиться к промежкам и своими глазами увидели причину обуявшего всех безумства.
А посмотреть было на что!
Древень оказался из крупных. Он стоял у основания Стены, возвышаясь на добрых две трети её высоты. Конечно, не такой высокий, как «обычные» сосны или вётлы, но дюжий. Его тело походило на громадную колоду, водружённую на пару широких ногопней, с торчащими из неё сучьями. Мощные лапы заканчивались десятками длинных пальцев-отростков. В них великан сжимал дубину, бывшую некогда цельным древесным стволом. Своё оружие лесной монстр медленно заносил над башкой, из которой также росли покрытые листвою ветви, после чего со скрежетом обрушивал его на Стену. И тогда каменное крошево разлеталось во все стороны. Облако пыли пеленою оседало на великана, но дождь сразу смывал с него грязь.
Кладка Стены после каждого из ударов ощутимо сотрясалась.
Все бока, морда и лапы древня уже были утыканы древками стрел, будто тот на глазах обрастал иглами. Древесного гиганта подобные неприятности, похоже, ничуть не волновали.
Новый удар пошатнул Стену.
— Ого-го! — перекошенное лицо Хряка, что следом за напарниками вышел за пределы крепости, выражало глубочайшее восхищение. — Первый раз вижу, чтобы они брались ломать Стену!
Стрелы и железные болты продолжали с глухим стуком вонзаться в древня. При ближнем рассмотрении каждый желающий мог убедиться, что пришедшее к ним существо и впрямь являлось не чем иным, как ожившим деревом. Деревом, отрастившим себе конечности, крепящуюся к торсу без всякой шеи голову, похожую на дупло пасть и блеснувшие зелёным в отсвете молнии глазёнки под бугристыми наростами бровей. Словом, великан полностью оправдывал своё название!
Никто из стоящих на галереях не мог припомнить, чтобы им прежде доводилось видеть громил в столь разъярённом виде.
Дубина древня вновь поднялась и с протяжным скрежетом, что не был способен заглушить и ливень, опустилась. Раздался угрожающий треск. От Великой Стены отвалился заметный кусок, с грохотом обрушившийся под ноги великану, а по всей её высоте сверху донизу пролегла вертикальная трещина.
Вышедшие на Стену стражники отхлынули ближе к крепости и подальше от развороченного участка галереи.
— Масло! Несите горящее масло, черти! — призывал кто-то.
— По глазам его! Целься в глаза! — доносилось в ответ.
Лопух с Юлианом, высунувшись в одну промежку, упивались видом происходящего. Ни дождь, ни хлещущих по лицу ветер, ни сыплющиеся сзади толчки не могли отвлечь их от сего зрелища.
— Да разве попадёшь в глаз в такой мешанине, — проворчал кто-то за их спинами. — Эх, сейчас бы огоньком его попотчевать. Вмиг бы струхнул!
Кладка дрогнула в очередной раз. Древень усердно как вол, не обращая внимания на колючие укусы досаждающих ему букашек, совершал свой разрушительный труд.
— А ну разойдись! Дорогу!!!