— Это, небось, как в бандах: если слишком забалуешь, тебя собственный вожак в феррокрит закопает, потому что проблем лишних никому не хочется".
— Ну, нам с тобой это точно не грозит.
— Чего это вдруг?! — тут же окрысился Ремис. Похоже, он по-настоящему разозлился: его острая физиономия будто бы заострилась еще сильнее, а узкие темные глаза превратились в щелки. Тонкий рот от возмущения пополз на сторону. — Ты как хочешь, а я, раз уж меня в ситхи загребли, выжму из этого максимум. Тренироваться буду днем и ночью. Надо будет — по головам пойду. Я…
Ремис все больше распалялся — даже кулаком у нее перед лицом помахал, видимо, для большей внушительности. Рисса с самого начала подозревала, что земляк ей попался малость ударенный. Теперь поняла, что не малость, а совсем.
"Лучше бы Девва с Вильком вместо этого долбанутого забрали".
— Я, я, я… задрал уже якать! — шикнула на него Рисса. — По головам он пойдет… Не видишь, как они к нам относятся? — Она кивнула в сторону надзирателей. — Мы для них — шаачье дерьмо. Забыл, как они тебя в тюрьму швырнули? Имперцы никого за людей, кроме самих себя, не считают, не заметил, что ли? Хочешь выжить — надо вместе держаться, а не "по головам ходить"!
Ремис некоторое время буравил ее взглядом, гневно раздувая ноздри. Рисса с трудом сдерживалась, чтобы не засветить ему по физиономии. Он казался ей нормальным, пока они летели до Коррибана: сам подсел к ней, подбадривал, без устали рассказывал о своей банде и изредка — то, что знал об Империи. Оттого слышать от него такие бредни было вдвойне обиднее.
— Я не про твою голову говорил, а вообще, — буркнул он с неохотой, будто делал одолжение. — Просто ты говоришь как неудачница, а с таким отношением ты плохо кончишь. В Академии у всех есть шанс. Тот ситх нам так и сказал.
— Ага. Я помню.
А еще Рисса не успела забыть талармскую тюрьму. И слышала, как девица, "заботам" которой их поручили, презрительно скривилась и сквозь зубы назвала подопечных "свежим мясом". У Ремиса был шикарный талант слышать и видеть только то, что ему нравится. Он чуть до потолка не подпрыгнул, когда ему сунули в руки красно-серую форму и сказали, что теперь он — послушник в Академии ситхов.
Рисса, в принципе, тоже была рада — тому, что отправится не в трудовой лагерь. Но насчет своего будущего в Академии не обольщалась. Чужая территория — она и есть чужая территория: старожилы всегда хотят либо обломать новеньких, либо сожрать с потрохами. От одной стаи только другая стая отбиться может. А единственный ее земляк во всей группе — придурок, проглотивший ситский бред и еще добавки попросивший. Повезло ей, нечего сказать.
Ремис, так и не дождавшись от нее другой реакции, сердито встряхнулся и отошел к иллюминатору. Сутулый, взъерошенный и злой, он походил на помойную варакью-падальщицу.
— Ты права, — вдруг подала голос девочка, успокаивавшая получившую молнией плаксу. Она говорила так тихо и неуверенно, что Рисса даже не сразу поняла, что девочка обращается к ней. — Твой друг глупый и никогда не жил в Империи. Мы с Милли раньше были рабынями у имперского офицера. Знаешь, что он нам сказал, когда у нас обнаружили Силу?
— Ну? — спросила Рисса на автомате. Дурь Ремиса ее раздражала, но и нытье девочки — к слову, красивенькой, похожей на куколку со своими большими ласковыми глазами и пухленькими губками, — слушать не слишком хотелось. Ей вполне хватало своего.
— Он сказал, что мы не проживем на Коррибане и недели, — грустно вздохнула девочка, отводя взгляд. — И то, что в нас есть Сила, не означает, что мы перестали быть грязью.
Часть 4
И все-таки в Коррибане было что-то завораживающее. Рисса поняла это, когда их шаттл вошел в атмосферу планеты, и ребята дружно прильнули к иллюминаторам, чтобы наконец-то увидеть, где же им предстоит провести ближайшие несколько лет.
Некоторое время пейзажи не баловали их ничем, кроме голых скал и песка цвета застарелой ржавчины. Но когда очередной горный хребет остался за бортом, и пассажирам открылся вид на огромную залитую солнцем долину, даже у Риссы перехватило дыхание.
— Ты только погляди на это! — восторженно прошептал Ремис ей на ухо. — Никогда такого не видел…
Рисса обязательно съязвила бы, если б язык не отнялся самым предательским образом. За иллюминатором проплывал целый город — а точнее, то, что осталось от города. Каменные площади и дома изрядно потрепало временем, песками и ветрами, и все равно многие постройки сохранились лучше, чем особняки в Старом городе. Тянулись ввысь покрытые иероглифами обелиски. То там, то здесь гнилыми зубами торчали из песка останки колоннад. Гигантские, будто вытесанные из цельной скалы статуи подпирали плечами своды древних храмов, а другие — меньшие, но сделанные явно с большим старанием и уважением, — гордо задирали головы в вычурных уборах и смотрели пустыми глазами прямо на пялящее солнце. Широкий проспект, на котором можно было спокойно посадить борт к борту три шаттла, поднимался в гору, плавно переходя в лестницу исполинских размеров. Возможно, она когда-то вела к дворцу или храму, но теперь обрывалась в глубокую воронку — такие, как знала Рисса по фильмам, оставались после точечной орбитальной бомбардировки.
Шаттл летел дальше, а город все не кончался: Рисса уже устала вертеть головой, разглядывая особняки, похожие на руины сказочных дворцов (то, что это были именно особняки, Рисса вычислила просто: их было слишком много, а правителей, поди, мало), причудливые монументы и пирамиды, высотой лишь слегка уступавшие небольшому небоскребу. То там, то здесь взгляд цеплялся за воронки и странно вздыбившуюся землю, вывороченные или изломанные скульптуры и обелиски. От многих зданий остались лишь фундамент да груда булыжников, другие же казались оплавленными — камень, из которого они были сложены, будто потек, как мороженое на жаре. Среди древних руин виднелись вполне современные экскаваторы, подъемные краны и дроиды, копошились в песке люди, с такого расстояния похожие на букашек.
— Это Канисет, — с дрожью в голосе прошептала Иллин. Хорошенькая девочка-рабыня почему-то решила, что они с Риссой обязательно подружатся, и старалась держаться рядом. В кильватере за ней таскалась плаксивая малявка Милли. — У нас говорят — Город мертвецов. Им пугают домашних рабов, если они ленятся. Рабы, которых посылают сюда на раскопки, умирают за пару лет. Бывает, что и раньше.
— А зачем здесь рабы? — спросила Рисса, не отрываясь от вида за иллюминатором. "Город мертвецов" был фантастическим, этого не отнять. — Мне казалась, у Империи с технологиями все в порядке. Послали бы дроидов побольше, и все.
Иллин посмотрела на нее снисходительно, как на маленького ребенка. Только сейчас Риссе пришло в голову, что бывшая рабыня, похоже, старше нее года на два — просто из-за небольшого роста, огромных светлых глазищ, маленького носика и пухлых губок казалась нежной и хрупкой, как куколка.
— Местные камни тверже гранита в два раза, а песок — острый, как стекло. Дроиды из-за него ломаются за несколько месяцев. Рабы могут протянуть год, а то и два. И стоят они гораздо дешевле.
— Да ну. Даже для хаттов раб — дорогое удовольствие.
— Хатты их покупают, — с бледной усмешкой ответила Иллин. — Империя — захватывает столько, что умудряется продавать излишки хаттам. Мы, не-имперцы, для них что-то вроде скота. Ну, или домашних животных, если повезет.
Она скривилась и обменялась понимающими взглядами с Милли. Заметив, что у подружки снова задрожали губы, крепко стиснула ее ладонь и попыталась ободряюще улыбнуться.
Рисса откинулась на спинку сиденья: любоваться местными красотами почему-то пропало всякое желание. В голове все крутилось: "Умирают за пару лет".
Ну нет. Рисса умирать не собиралась — ни рабыней, ни послушницей.
— Когда приедем, — сказала Рисса, твердо глядя Иллин в глаза, — будем во всем друг другу помогать, слышите? Если будем вместе держаться, то выживем и покажем местным, кто тут скот. Это тебя, эксперт по ситхам, тоже касается, — она ткнула под ребра Ремиса, во все глаза пялившегося на руины, напрочь игнорируя девчачьи разговоры. — Тебе, может, имперцы нравятся, но взаимной любви никто не обещал.
Она была почти уверена, что Ремис сейчас опять скажет какую-нибудь глупость или просто промолчит, презрительно задрав нос. Но лицо у него, когда он обернулся к ней, было удивительно серьезным и осмысленным.
— Я не тупой, Рисса, — шепнул он в ответ. — С тобой можно и банду организовать — вижу, что мозги и характер у тебя на месте. А вот с этими двумя не цацкайся. Они нам как балласт будут.
Милли обиженно поджала губы и отвернулась. Наверное, опять плакать собралась. Глядя на них с Иллин, Рисса была почти готова согласиться с Ремисом: в банду бы она таких точно не взяла — видно же, что ничего путного не умеют. Но на безрыбье не до качества — количество бы набрать. Она уже хотела объяснить это Ремису на пальцах, раз так не доходило, но Иллин внезапно опередила ее:
— Балласт? — переспросила она своим тихим-тихим, нежным голоском. — Ну, как знаешь. А ты можешь человеку кости Силой сломать, а, крутой парень?
— Будто ты можешь, — фыркнул Ремис и снова отвернулся к иллюминатору.
Иллин хитро прищурила глаза. И что-то в них мелькнуло такое недетское, да и вообще нечеловеческое, что Риссу пробрала дрожь.
— Вот и сын хозяина думал, что не могу, когда решил пристать ко мне. Знаете, я ведь была очень хорошей рабыней: разговаривала вежливо, кланялась, когда надо, не отлынивала от работы… Ко мне хозяйка очень хорошо относилась. Учила меня читать и писать, сладостями угощала, платья красивые дарила, причесывала, как куклу… Рассказывала, что дочку очень хотела, а у нее мальчишки одни. — Иллин вдруг погрустнела; Риссе даже почудилось сожаление в ее голосе. — Однажды она сказала, что сделает меня наложницей своего младшего сыночка, когда я немного подрасту. А он решил, что я уже достаточно взрослая, и ждать не надо. Ну и… Не знаю, что тогда произошло. Когда он начал меня лапать, во мне будто что-то проснулось. Только что я плакала, просила его прекратить, а через секунду меня такой злостью накрыло, что весь страх как рукой сняло. Я захотела, чтобы ему стало больно. Захотела, чтобы это не я у его ног валялась и плакала, а он у моих. И у меня вдруг столько силы стало, что казалось, будто ей в моем теле тесно. Ну я и выпустила ее — сама не поняла, как, да только хозяйского сынка на добрый метр откинуло. Потом выяснилось, что та рука, которой он меня щупал, у него раздроблена. Все запястье в труху перемолото.
На миг хорошенькая куколка преобразилась: ее черты стали жестче, улыбка искривилась, а из светлых глаз исчезли тепло и робость — Риссе показалось, что она смотрит на две льдинки. Даже Ремис удивленно присвистнул и стал смотреть на Иллин совсем иначе, почти с уважением. Но тут Милли мягко тронула подругу за руку, и наваждение пропало: Иллин смущенно опустила взгляд, жесткая усмешка превратилась в знакомую робкую улыбку. Риссе нестерпимо захотелось протереть глаза.
— Вот так-то, — закончила она своим обычным тихим голоском. — Говорят, Темная сторона — это страх, боль и гнев. Этого у нас с Милли столько, что мы бы с радостью поделились. Так что подумай, Ремис, как бы нам обузой не быть.
Она протянула Ремису руку. Тот уставился на Иллин так, будто она держала на своей тонкой ладошке ядовитого скорпиона.
— Нашла чем напугать. Я бы тому ушлепку и без всякой Силы клешни переломал, — буркнул Ремис, но руку Иллин пожал.
Рисса украдкой показала Иллин большой палец. Даже если она все это на ходу придумала, девчонка, способная своими россказнями напугать петуха вроде Ремиса чуть ли не до заикания, лишней в банде точно не будет.
Часть 5
Академия оказалась единственным местом на Коррибане, выглядевшим более-менее современно. Вернее, здесь современность в виде противокорабельных турелей, уличных фонарей, силовых полей и мощеных темно-серым дюракритом площадок обросла древнюю пирамиду и ее окрестности, как полипы — остов затонувшего корабля. Все это выглядело диковато: хотя новые постройки возводились явно всерьез и надолго, они все равно казались чем-то временным и чужеродным на фоне сложенных в незапамятные времена каменных стен и громадных статуй с истершимися за века чертами.
— Вот это махина, — шепнула Рисса Ремису, когда они вслед за остальной группой вылезли из шаттла. Дорога, ведущая от посадочной площадки, пролегала вдоль обрыва и заканчивалась широким плато у подножия гигантской пирамиды. Хотя детей от нее отделяло порядочное расстояние, здание Академии нависало над ними мрачной и неимоверно древней громадиной. У Риссы не шло из головы сравнение с большущим надгробным монументом. — По-моему, древним ситхам чего-то сильно в жизни не хватало.
Ремис страдальчески закатил глаза. Шедшая чуть позади Милли густо покраснела и прыснула в кулачок. Рисса глянула на нее со снисходительной усмешкой: ну-ну, будто малявка-невольница могла в самом деле понять шутку.
— Тихо вы! — шикнула Иллин, сделав страшные глаза, и ткнула обоих приятелей под ребра. — Не видите, что ли?
Со стороны Академии к ним уверенным, почти армейским шагом направлялся высокий мужчина в темно-серой мантии с красным орнаментом. Он был не молод, но и не стар; его лицо будто обтесало коррибанскими ветрами, которые стерли из его грубых черт всякую выразительность. Возможно, у него в роду пробегал кто-то из красномордых: узкие желтовато-карие глаза, похожие на змеиные, и смуглая кожа с красноватым оттенком напомнили Риссе о том ситхе на Таларме. Он, правда, был намного симпатичнее.
Краснокожая девица-надсмотрщица засуетилась, принялась сгонять подопечных в шеренгу гневными окриками и тычками. Она заметно нервничала и, похоже, плохо представляла себе, что делать с десятью бестолковыми и напуганными детьми, ни в какую не желавшими четко исполнять приказы: прежде чем надсмотрщица все-таки сумела с ними совладать, ребята умудрились устроить небольшую давку, оттоптать друг другу ноги и дважды сломать строй. Мужик в мантии остановился у края посадочной платформы и наблюдал за потугами девицы, сложив руки на груди. Судя по недовольно поджатым губам, увиденное его не впечатлило.
Наконец кое-как построив подопечных, молоденькая надсмотрщица поклонилась ему.
— Надзиратель Аргейл. — Ее голос чуть дрогнул: видимо, начальства она побаивалась. — Новые послушники готовы к вашим распоряжениям.
Аргейл удостоил ее резким кивком и небрежной отмашкой. Девица расторопно отступила на шаг назад и в сторону, давая старшему получше рассмотреть детей. Тот неспешно прошелся вдоль шеренги, скользя по ребятам тяжелым, цепким взглядом. Риссу, как бы она ни храбрилась, бросило в дрожь: Аргейл смотрел на них с неприкрытым отвращением и злобой. Судя по тому, как напрягся Ремис и побледнела Иллин, ей не показалось.
— Послушники, — процедил Аргейл и впился уничтожающим взглядом в одного из парней — тощего рыжего дылду с прыщавой физиономией. Тот судорожно сглотнул и склонил голову чуть ли не до груди. — На невольничьем рынке я не дал бы за вас всех больше трех сотен. Вы оскорбляете землю наших предков уже тем, что разгуливаете по ней без рабских оков.
"Очаровательно, — подумала Рисса, невольно сжимая кулаки. — Я уже готова выпрыгнуть из штанов, лишь бы тебе угодить. Ага, щас".
Почувствовав на ладони чужое прикосновение, Рисса встретилась взглядом с Иллин. Та молча помотала головой и крепче стиснула свои тонкие нежные пальчики, оказавшиеся на удивление сильными.
— Лицо попроще, — шепнула она одними губами.
Рисса нехотя придала физиономии более-менее почтительное выражение. Иллин была права: незачем нарываться на неприятности — тем более этот тип, похоже, только повода ждал, чтобы их организовать.
— Благодарите нашего милостивого Императора, — продолжал Аргейл, — за то, что по его воле вам был дан шанс подняться из грязи, в которой вы были рождены, и превратиться из жалких рабов во властителей галактики. Но не обольщайтесь: я буду поражен, если хотя бы половина из вас доживет до совершеннолетия, и буду поражен вдвойне, если хоть кто-нибудь из выживших сумеет пройти испытания. Коррибан не терпит слабых. Свое право находиться здесь вы будете доказывать ежедневно, потом и кровью. Свои слезы держите при себе — здесь никому до них нет дела. Если сгинете, никто даже не спросит о вас. Не ждите помощи, не ждите снисхождения. Лишь самые достойные покинут Коррибан полноправными ситхами. Остальные — не покинут никогда. Вам все ясно, отребье?