— Хотел бы… раньше под таким углом на этот вопрос не смотрел, — угрюмо произнес генерал Гурко. — Это все выглядит так грязно.
— Ничего грязного нет в том, чтобы способствовать наведению порядка. И я очень надеюсь на ваше понимание и содействие. Соберите своих офицеров. Объясните им, что чурается сотрудничества с полицией и службой безопасности только трус и мерзавец, либо безнадежный уголовник.
— Боюсь, что на словах понимание у них будет, а в душе…
— Вот и составьте списочек тех, кто в душе затаил что-то дурное. Понимаю, звучит мерзко. Но если завтра война, вы будете уверены в том, что эти люди не предадут? Вы будете уверены, что эти люди, ведомые своими уголовными понятиями, не пойдут на сотрудничество с иноземными шпионами?
— Мне кажется, вы сгущаете краски, — произнес Великий князь Михаил Николаевич, занявший место канцлера после недавней административной реформы.
— Не скажите. Я много езжу по столице. Бываю и в салонах, и на заводах, и на улицах, и даже в обычные лавки захожу, чтобы за всем иметь пригляд. И слышу, какие разговоры ведет наше общество. Каторжанская тухлятина сквозит всюду. Особенно среди дворян. Иной раз посмотришь на них и понять не можешь — дворянин перед тобой или просто нахватавшийся манер вор-домушник. Они так гордятся своими принципами… удивительно схожими с теми, что культивируются в преступном мире. Это болезнь, страшная, ужасная болезнь. Да и сами подумайте, как сотрудники полиции или Имперской службы безопасности станут ловить преступников и шпионов? Как станут выявлять предателей? К каждому человеку ответственного сотрудника не приставишь. Поэтому единственный выход — живая связь с обществом и активная позиция подданных. Но, увы, этого ожидать не приходится. Офицеры с удивительным презрением относятся к людям, что защищают их спокойный сон.
Помолчали. Император уже устал чесать языком. А люди, собравшиеся за столом, медленно переваривали услышанное. Эта позиция была необычной и непривычной, незнакомой, неожиданной и вообще выбивала из колеи неслабо. Шутка ли? Одним росчерком пера вековые офицерские и дворянские понятия о чести в известной мере оказались не более чем уголовными заблуждениями. Так ли это? Вопрос. Но никогда прежде Император не ставил вопрос под таким углом. Да и не Император, а вообще хоть кто-то из значимых фигур в руководстве Империи.
— Жалеете поляков? — Тихо спросил Николай Александрович, обращаясь к Гурко, дабы прервать эту затянувшуюся паузу.
— Жалею, — честно признался он. — Столько служил там. Столько с ними общался. Как не жалеть?
— Вам известно, что во времена Наполеоновских войн, поляки принимали участие в подавлении восстания на Гаити и в Северной Африке?
— Нет.
— Очень зря. Поляки там топили в крови восстания, направленные на обретения независимости этих народов от французов. Хотя сами желали, освобождения своих братьев из-под власти России, Пруссии и Австрии.
— Но это Гаити.
— А там что, не люди? Там что, не борьба за свободу и независимость? И поляки там проявили удивительную жестокость. Они вообще ей прославились в армии Наполеона. Особенно когда вошли на территорию России в 1812 году. Никто в его армии не вел себя так мерзко, как они. В Пруссии и Австрии они себя так не вели. Лицемерие? Как вы думаете?
— Я не это имел в виду.
— А очень зря. Ибо яблоня не рождает груш, а груша абрикосов. Те люди, которые в годы Наполеоновских войн оказались по локоть в крови, в том числе наших соотечественников, завели детей. И воспитали их соответствующим образом. И что же? Правильно. Восстание. Мы его подавили. Но виновных наказали мягко. Каков итог? Они нарожали своих детей, воспитали их соответствующим образом, и уже в 1863 году те, свою очередь, начали бунтовать. Восстание подавили. Виновных наказали. Но опять очень мягко. Каков итог? Мне стали доносить о том, будто в царстве Польском все бродит. Я чуть-чуть его колыхнул и взорвалось. Какой из всего этого вывод? Правильно. Мы имеем дело фактически с теми же самыми лицемерами, что с остервенением резали гаитян, африканцев, и русских. Что, кстати, прекрасно подтверждается донесениями 1863–1864 года. Восставшие творили совершенно немыслимые вещи с мирным населением. Особенно с русскими и малороссами…
Так и беседовали. И если поначалу говорил больше Николай Александрович, то теперь он больше слушал, давая всем высказаться и поделиться соображениями.
А тем временем войска, стоящие гарнизоном в Варшаве, по прямому приказу Императора, выводились из города, отходя восточнее. Их цель была проста — заблокировать железнодорожное сообщение с Россией и перекрыть все основные дороги. Аналогично поступали и другие войска, исключая гарнизоны крепостей. А уже по утру на всех телеграфных станциях Российской Империи заступили на дежурство сотрудники полиции или Имперской службы безопасности, начав строгую ревизию всех телеграмм.
Отвод войск из столицы царства Польского вызвал чрезвычайное оживление поляков. И, как следствие, все лояльные бунтовщикам силы начали стекаться в Варшаву. А тем временем Гурко, при тесном взаимодействии с рядом министров и Генеральным штабом осуществлял переброску гвардейской кавалерии и ее первичное оперативное развертывание.
10 же августа во всех ротах, батареях и эскадронах, которые должны будут участвовать в операции зачитали письмо Императора. Перед строем. Там очень кратко, сжато и емко, обобщались те тезисы, которые Николай Александрович использовал во время общения с министрами и генералом Гурко. А в самом конце шло резюме. Дескать, только во время борьбы с внутренним врагом может проявиться истинная верность присяге, долгу и наличие чести у военного человека. В контексте недавних событий с попыткой дворцового переворота гвардейскими офицерами, эти слова про долг прозвучали очень недвусмысленно.
Тремя днями позже это же письмо было зачитано во всех остальных подразделениях Русской Императорской армии и Русского Императорского флота перед строем. А перед тем дано сжато и кратко описание ситуации. Разумеется, сохранить в тайне это воззвание не удалось. И хотя телеграфы Империи в целом неплохо контролировались, отфильтровывая попытки открыто информировать повстанцев, но Швеция была слишком близка. Поэтому очень скоро, после тотального зачтения воззвания, оно оказалось на другом берегу Балтийского моря. А оттуда телеграфом через Германскую Империю попало в Варшаву, вызвав там нешуточный переполох. Но было уже поздно. Гвардейская кавалерия завершила первичное развертывание на границах царства Польского и теперь энергично продвигалась вперед, стремясь совершить глубокий охват Варшавы. С опорой, разумеется, на имевшиеся военные склады, что позволяло избавить ее от слишком большого и нагроможденного обоза…
Глава 6
1889 год, 25 августа. Санкт-Петербург
Император спокойно и с достоинством зашел в зал, где его ожидали журналисты. Его ждала очередная пресс-конференция. После первых двух, ставших удивительно обильными на сенсации, теперь эта журналистская братия просто дежурила в Санкт-Петербурге, ожидая нового события. С деньгами, разумеется. Потому что места на пресс-конференцию продавались.
Никаких твердых цен. Просто аукцион с чисто символической начальной ценой за билет в рубль. Ее мог заплатить каждый. Но желающих посетить это мероприятие было много, а мест — мало. Поэтому только представители посольств и журналисты самых крупных изданий могли себе позволить побороться за билетик, цена на который в итоге достигала очень серьезных сумм.
К этому времени всей Европе, да и, пожалуй, всему миру, было ясно — Варшавское восстание провалилось. Гвардейская кавалерия прошла по границам царства Польского, отсекая его от связи с внешним миром. Замкнула кольцо глубокого охвата. И начала методично стягивать «Варшавский мешок». Тихо и спокойно.
Дело в том, что стихийное и совершенно неподготовленное восстание не обладало запасами вооружений. И времени на их изготовление тоже не было. А гарнизоны, вышедшие из города, лишили их единственной возможности вооружиться. Конечно, оставались еще частные запасы и магазины. Но их решительно не хватало для того, чтобы противостоять регулярной армии. Особенно после того, как кавалеристов усилили артиллерией.
В то же время гвардейская кавалерия давила аккуратно, давая возможность повстанцам отойти. Император не стремился к лишней крови. Тем более, что в Варшаве значимых запасов продовольствия не было и чем больше туда набьется людей, тем скорее они станут сговорчивыми. Из-за чего стычки носили очень вялый и нерешительный характер. Отдельные эпизоды ожесточенного сопротивления, конечно, встречались. Но довольно редкие…
— Ваше превосходительство, они не уходят, — козырнул поручик кирасирского Его Императорского Величества полка, докладывая результаты рекогносцировки.
— Потери есть?
— Один убит, двое ранено. Они по нам залп дали, да и тот — жидкий. Но мы шли плотно — вот и зацепило, хоть и издалека.
Генерал-майор взглянул на часы и тяжело вздохнул. А потом устало и как-то нехотя распорядился приданной батареи 87-мм легкий конных орудий готовиться к открытию огня. Сохраняя, впрочем, надежду на то, что повстанцы отойдут…
— Артиллеристы готовы, Ваше превосходительство, — выслушав доклад вестового, произнес подполковник.
— Передайте на батарею приказ об открытии огня, — мрачно процедил генерал-майор. Он прекрасно помнил инструктаж генерала Гурко. Что, дескать, тех, кто не проявляет твердости и желания сражаться, отпускать. А тех, кто держится твердо — бить немилосердно, стремясь к полному разгрому. Но одно дело инструктаж, а другое — вот так, в поле.
Бах! Бах! Бах! Ударили пушки батареи. Первый залп. Вроде как пристрелка, а вроде и устрашение. Били шрапнелью. Недолет. Повстанцы продолжали стоять, держа оборону. И даже ответили, дав одиночный выстрел из какой-то малокалиберной пушки, но то ли снаряд не разорвался, то ли вовсе был практическим…
Артиллеристы накатили орудия обратно. Зарядили. Откорректировали прицелы и замедление шрапнели. И снова дали беглый залп батареей. В этот раз уже накрытием. Благо, что с дистанции в три километра на открытой местности, это не так сложно. Вспухли белые облачка порохового дыма и часть бунтовщиков осыпалась на землю. Но они устояли. И, в свою очередь ответили, ударив из какой-то древней пушки с сильным недолетом.
Еще залп. Теперь уже гранатами, которые стали рваться прямо в боевых порядках повстанцев. Тут-то они и спеклись. Побежали. Да и кто под таким огнем стоять сможет? Бессильно и бессмысленно. А тут — гражданские.
Выждав еще пару минут, генерал-майор кивнул командиру дивизиона. И тот, скомандовав «шашки наголо», повел своих ребят преследовать бегущего противника. Очень плохо вооруженного. Это было прекрасно видно в зрительную трубу. Но эти проявили излишнюю твердость в обороне, а значит он должен был следовать приказу…
Впрочем, таких эпизодов было очень мало. Бунтовщики имели хорошо если одну винтовку на десяток бойцов. Артиллерии так и вообще почти не было. Поэтому стрелять в появляющиеся разъезды если и начинали, то только в ответ. А при появление превосходящих сил, особенно с артиллерией, спешно отходили ближе к городу.
Ситуация усугублялась еще и тем, что из Австро-Венгрии на просторы царства Польского в первые дни восстания ломанулись люди, пожелавшие поддержать дело возрождения Польши. В том числе и всякого рода революционеры. И они, разумеется, сразу же отправились в Варшаву, где пыталось зародиться хоть какое-то временное правительство.
Так что, замкнув кольцо окружения и немного его стянув, Император сделал предложение бунтовщикам, от которого они не могли отказаться. Все просто и предельно понятно. Либо бунтари выставляют своих полномочных депутатов для обсуждения капитуляции, либо город подвергается продолжительному артиллерийскому обстрелу и решительному штурму. Отреагировали они очень быстро и живо, лихо выделив делегацию, после общения с которой Николай Александрович и отправился на пресс-конференцию.
— Добрый день, господа! — Произнес наш герой, входя в помещение. Все хором встали и разродились приветствием, которое, впрочем, было им воспринято как белый шум.
Прошел в президиум. Сел. И кивком предложил всем остальным присаживаться. Начали. Он, по уже заведенной традиции, кратко сообщил цель беседы и ее рамки. После чего сделал небольшой доклад по теме, обрисовав ее в целом, чтобы было понятно от чего плясать.
— А правда ли, что под Варшавой идут тяжелые бои?
— Нет, бунтовщики отступают почти без боя. Им нечем сражаться.
— Говорят, что под Радомом слышали артиллерийскую канонаду. Поговаривают, что город в руинах.
— Там всего одна батарея конной артиллерии. Как вы понимаете, она натворить таких дел не в состоянии. Тем более, что город был взят без единого выстрела.
— Получается, что люди врут?
— Почему сразу врут? Может быть они сочиняют. Фантазия у них богатая. Вы об этом не думали?
— Но это уважаемые люди!
— Ничего не могу с этим поделать. Знал бы раньше, обязательно оправдал их ожидания и приказал расстрелять по Радому весь боезапас 4-фунтовых пушек конной артиллерии. Разрушений это бы почти не произвело, но хоть канонада бы получилась. Но, как вы понимаете, уже поздно. Они бы придумали раньше, чем узнали, что там на самом деле произошло.
Так и перекидывались фразами. Журналисты после первых двух пресс-конференций осмелели и очень действовали очень активно. Ведь он не затыкал им рот и позволял задавать даже самые острые вопросы. Представители же дипломатических миссий больше слушали, изредка задавая осторожные вопросы.
— Как вы думаете, что послужило причиной восстания?
— Полагаю, этот вопрос нужно задавать не мне, а моему правящему брату Францу Иосифу. Ведь это его люди из года в год занимаются подрывной деятельностью в Привислинском крае. Именно он укрывает и поддерживает лидеров польских повстанцев.
— Говорят, что поляков возмутило нежелание Вашего Императорского величества распространять на них парламентскую реформу.
— Так и поступили бы как цивилизованные люди, готовые к парламенту. Написали бы прошения, прислали бы делегацию. Бунт поднимать-то зачем? Боюсь, господа, это только повод…
Потихоньку основной шквал вопросов прошел и перешли к более обстоятельной беседе. Уже с опорой на статистику и кое-какие выкладки разных министерств.
— Вы понимаете в чем дело, — продолжал говорить Император. — Поляки — они ведь никак не смирятся с потерей Речи Посполитой. Или как там правильно? Ржечь? Сами сделали. Сами потеряли. Никто им в том не был помощник. Им не права свои хочется отстоять или независимость. Им былое величие вернуть мечтается. Но, увы, этого сделать уже никак не получится.
— Почему же? — Кто-то выкрикнул с места.
— Даже если случится страшная трагедия и Россия рассыплется на множество независимых земель, полякам никто не даст их собрать в старом формате. Потому что и Германия, и Австро-Венгрия не в пример сильнее былых столетий. Времена, когда крылатые гусары спасали Вену давно прошли. Из-за чего все эти грезы можно считать не более чем идеализмом и утопизмом.
— И, вы думаете, что полякам не получится создать независимое национальное государство?
— Национальное — возможно, но оно не будет независимым из-за своей чрезвычайной слабости. А так как их пару столетий кряду накручивали против русских, то, скорее всего эти национальное государство примкнет к любому нашему противнику. Не потому что им это выгодно, а потому что это вредно для нас. Прямо как в присказки: «Назло бабушке уши отморожу». А дальше… их просто ассимилируют, как и многих других западных славян.
— Как чехов? Но ведь они сохраняют самобытность!
— Речь не о них. Я полагаю, что вы все знаете, что земли в Силезии, Позене, Бранденбурге, Померании и обоих Мекленбургах есть территории, на которых с незапамятных времен проживали славяне. Именно их в свое время и покорили германские феодалы. Пришли с дружиной и установили свою власть, язык и культуру. После чего в течении нескольких столетий упорно трудились над ассимиляцией. В итоге ядро современной Германской Империи — восточная часть королевства Пруссия — населена самыми что ни наесть натуральными славянами. Только принявших немецкий язык и немецкую культуру. И, прошу заметить, никому из них даже в голову не приходит роптать на свою судьбу.