— Трусишка, — сквозь зубы шипит она.
Наступает несколько неловкое молчание. Я смотрю на Рори и спрашиваю:
— Значит, идём окольным путём к ручью?
Молча, он идёт в намеченном прежде направлении. Где-то позади Кора ворчит на брата, а Эртер пытается наладить разговор с нами, однако бесполезно — мне в принципе не хочется особенно ни с кем говорить, а Рори несколько расстроен. Вскоре Эртер покидает нас, уходя вперёд. Хоторн, несколько прищурив глаза, смотрит на него. Взгляд знакомый — именно так он на него смотрел, когда мы впервые столкнулись. Для Рори очень важно признание его идей, важно быть значимым. И сейчас, когда ему чуть ли не сказали, что его план глуп… Он может простить это Коре. Как он и говорил: она для него — никто. Но Эртер… В последнее время мне казалось, что они начали доверять друг другу, тот даже попросил последить за мной. Именно его, а не ту же Кору! Вряд ли он посчитал это предательством, но что-то пошатнулось. И внутри меня тоже. После этой почти что ссоры мне хочется просто залезть куда-нибудь в нору и спрятаться. Может, только сейчас я понимаю, что всё зашло уже слишком далеко. Мы уже не можем просто прятаться. Но от одной такой мысли становится мерзко.
Я иду и смотрю себе под ноги, стараясь не наступать на палки и не шуршать травой.
В голове всё мерзко. И с солоноватым привкусом, знакомым с ночи.
Прим, Прим — что же с тобой не так?
Или проще найти лишь то, что «так»?
Я даже не успеваю отреагировать, когда серая тень проносится мимо и почти валит с ног Рори. Неужели я настолько задумалась, что ничего не услышала? У меня есть буквально секунда, чтобы посмотреть на остальных: в их глазах страх и непонимание. Это тоже было внезапным для них. А затем секунда кончается, и горячие ладони Омел опускаются на мои плечи.
— Давно мы не виделись, — шепчет она совсем рядом с моим ухом. От неё пахнет гарью и сыростью. Омел особенно не церемонится и лёгким ударом в спину валит меня на землю. Мельком я смотрю по сторонам: Рори и Эртер борются с Первым, а Шестых окружили остальные. Я ползу спиной куда-то назад, а Омел, даже не спешит — она буквально наслаждается моим страхом и беспомощностью.
Ну, и куда делась твоя решимость?
Что было во сне, куда оно исчезло?
Рори и Эртер всё ещё не могут справиться с Рубином — к тому присоединилась его соотечественница. А Кора так отчаянно машет топором, точно пытается отмахнуться от Четвёртой, как от мухи.
А паук загоняет свою жертву в угол…
Я даже не позволяю себе крикнуть, позвав на помощь. Этого хочет Омел — хочет увидеть меня заплаканной, испуганной, молящей прекратить. Но… может, я хотя бы смогу сделать это?
Ползти больше некуда: дальше дерево. Я уже упираюсь руками в корни. Тогда Омел, посмеиваясь, кидает нож в мою сторону. Робко приподнимаю голову: она была слишком близка. А Вторая почти что на седьмом небе от счастья: я, тяжело дышащая от страха, с поблёскивающими глазами — жертва уже сама вот-вот умрёт от ужаса.
— Ну, неужели ты настолько жалкая? — шепчет она, ударяя меня ногой в живот. Я лишь, закусив губу, сворачиваюсь в комок. Ударила больно, метко. Омел резким движением падает на колени и, навалившись, начинает душить.
— Мерзкая, ты даже не понимаешь, насколько ты мерзкая, — едва слышу я её свистящий шёпот. Я пытаюсь освободить руки, и где-то, на границе сознания, мечется мысль: достань нож.
— Глупая и беспомощная, — её слова почти не ранят. Но я их уже почти и не различаю. Я лишь вижу темноту, сгущающуюся надо мной.
Нож.
Всего лишь подними руку и сделай это.
Тени становятся почти непроницаемыми, но в тоже мгновенье рассеиваются. Я оглушена и почти не понимаю, что произошло. Так умирают? Это конец? Я вижу лишь что-то белое над головой, но когда спустя пару секунд моё зрение начинает фокусироваться, я вижу, что кроме белого там есть изогнутые тёмные тонкие полосы.
Я всё ещё тут.
Я переворачиваюсь на бок и тут же чувствую, как земля и небо трясутся, и всё снова темнеет. Буквально в двух шагах от меня Рори борется с Омел. Она отчаянно борется, но всё же Хоторн сильнее. Тут уж нет никакой разницы — профи или не профи. Всё же Омел двенадцатилетняя девочка.
В какой-то момент мне кажется, что он убьёт её. И Омел, видимо, думает о том же. Лицо Рори искажено страшной гримасой гнева, ненависти. Мне страшно видеть его таким. Он даже не кричит на неё, а рычит, почти как животное.
— Рори, — совершенно неожиданно шепчу я. Конечно же, он меня не слышит. — Рори, — в какое-то мгновение мне кажется, что тот, известный мне человек, исчез. Но он оборачивается. Омел, извернувшись, приподнимается на колени, хватает что-то, лежавшее рядом, делает резкий удар, от чего Рори тут же хватается за руку, и убегает, едва заметно пошатываясь. Где-то на другой части поляны оставшиеся профи, словно испуганные собаки, разбегаются. От резкого поворота голова снова идёт кругом, а мир вокруг покрывается плотной пеленой непроницаемого дыма.
Чьё-то частое дыхание. Кто-то берёт меня за плечи и подтаскивает к дереву. Кто-то, копошась, пытается предложить мне воду, а я, как есть сил, пытаюсь дать понять, что мне не нужно. Кто-то подползает к дереву, а я, точно слепая, на ощупь пытаюсь понять, кто это.
— Зря ты не взяла нож, — говорит Рори. Его голос сорван, он тяжело дышит. Я молчу, стараясь не двигаться и дышать как можно ровнее. Он продолжает: — Может, и не сбежала бы.
— Что… у тебя… с рукой, — спрашиваю я. Моё зрение постепенно возвращается ко мне, и я вижу алое пятно, растекающееся по его куртке.
— Я же сказал, что ты зря нож не взяла.
Спустя какое-то время к нам подходят остальные. У Коры и Эртера в руках вода. Ларс наготове держит копьё. Шестая, до этого державшая в другой руке топор, без раздумий, бросает его на землю. Приглядевшись, я вижу такие же алые пятна на нём.
— Всё бунтуешь? — протягивает бутыль она. Я качаю головой, так, чтобы не вызвать очередной приступ. Она передаёт её Рори, и тот с жадностью, словно забыв об Играх, едва ли не поглощает половину.
— Герой, имей совесть, — с укором говорит она. Тот возвращает.
— А ты предлагала самим их искать, — слабым голосом шепчет ей Рори. Шестая ничего не говорит.
Я, немного осмелев, пытаюсь немного изменить положение. Рори чуть придвигается ко мне. Я даже не в силах встать и найти хоть что-то, чтобы его перевязать. Ларс, вымотанный, лежит рядом. Я вижу ссадину у него на ноге — видимо, падал. Эртер тоже тут: особенно ему в этот раз не досталось, если не учитывать пару ссадин на лице и руках.
— Одно хорошо: я всё же надавала этой Четвёртой, — доносится голос Коры. — С трудом ушла. Не удивлюсь, если у неё начнётся заражение, если ей не кинут лекарство.
— Что ты сделала? — не слишком понимая, переспрашиваю я.
— Она от неё топором отбивалась, — доносится голос Эртера. — Та с Третьим их окружили, правда, мальчик струсил и убежал раньше времени.
Мне не хочется думать о том, что всё же произойдёт с этой девчонкой. От одной слабой мысли тут же становится мерзко. Хотя, я прекрасно понимаю, что иначе быть просто не может.
— Больно? — спрашиваю я, пытаясь осмотреть рану Рори.
— Бывало и хуже, — отмахивается он. Обманывает. Вижу, как изредка жмурится от боли. Чуть приподняв края ткани, вижу, что рана почти такая же, какая и в своё время досталась Эртеру. Но только в этот раз по краям видны грязные следы. Видимо, нож был весь в грязи. Я смутно пытаюсь понять: тот ли это был нож, который Омел бросила в меня, или другой.
Вокруг слишком тихо. Лишь раздаётся едва слышимый шелест высоко в деревьях. Неожиданно что-то светлое спускается на нашу поляну.
— Быть не может, — шепчу я. Эртер подходит и берёт посылку в руки. Насколько я могу рассмотреть она в этот раз значительно меньше.
— Прим, это вам, — удивлённым голосом произносит он, демонстрируя знак на крышке — «12».
Я даже не нахожу слов.
Открываю и едва сдерживаю эмоции. Повязки, бинты, пузырьки… И какая-то маленькая серебристая коробочка. Тщательно осматриваю содержимое, и тут же принимаюсь за дело. Рори старается смотреть на меня, улыбаясь, хотя я вижу как ему больно. Рана оказывается несколько серьёзнее, чем мне показалось сначала. В коробочке оказывается мазь. Отчего-то мне кажется, что она подобна той, что присылали моей сестре на её Играх. Я стараюсь делать всё предельно осторожно, чтобы не усугубить положение.
— Не надо так осторожничать, — замечает он. — Ты боишься даже просто меня коснуться, — голос его снова срывается. — Если хочешь, чтобы я отвлёкся, то расскажи что-нибудь. Или спой.
— Ты знаешь, что из меня рассказчик так себе, а певец тем более.
— Пожалуйста, ты знаешь, что я считаю иначе, — он почти шепчет. — Просто спой, что придёт в голову. Поможет куда лучше.
Какое-то время я молчу — слышно только далёких птиц в небе. А потом слова сами срываются у меня с губ:
— Придёшь ли ты к древу у реки,
Повесили где убийцу троих,
Странные вещи бывают тут порой,
У виселицы ночью увидимся с тобой.
Спустя пару мгновений я осознаю, что я пою, но остановиться уже не могу. Рори, видимо, не знает этой песни, а остальные – тем более. Я стараюсь петь как можно тише, но иногда срываюсь – петь всё же мне непривычно. Рори покорно молчит, а все остальные с любопытством смотрят на меня. В какой-то момент Кора тоже берёт кое-какие вещички из ящика и начинает повторять за мной, обрабатывая раны брата и Эртера.
Придёшь ли ты к древу у реки,
Гдё мёртвый кричал: «Милая, беги!»
Странные вещи бывают тут порой,
У виселицы ночью увидимся с тобой.
Я практически шепчу. Однако что-то мне подсказывает, что где-то дома, многие жители нашего дистрикта прекрасно слышат слова этой старой, полузабытой песни. Или незабытой? Её запрещали: иначе почему мама так долго кричала на папу, когда увидела Китнисс, поющей её?
Придёшь ли ты к древу у реки,
Где я говорил, чтоб сбежали мы.
Странные вещи бывают тут порой,
У виселицы ночью увидимся с тобой.
И сейчас я действительно понимаю, за что её запретили. Отчего-то мне начинает даже казаться, что эта песня куда старее, чем мне думалось. Может, она даже сохранилась с Тёмных времён?
Рори, ничего не подозревая, сидит тихо, слушая. Мне даже кажется, что он особенно даже не задумывается о смысле слов. Или просто не подаёт вида. Мне кажется, что второе более вероятно. Иногда Кора, сидящая напротив нас, жмурится, точно что-то её ослепляет. Она недоумевая смотрит по сторонам, но никак не может найти источник её беспокойства.
Придёшь ли ты к древу у реки,
Наденешь ли шнурок со мною из пеньки?
Странные вещи бывают тут порой,
У виселицы ночью увидимся с тобой.
Я почти заканчиваю, как вижу, что Коралина весьма странно смотрит на меня. На её лице страх и удивление, недоумение и боязнь. Я мельком оглядываю себя, но никак не могу понять, в чём дело – или, может, что-то не так вокруг? Я, насколько мне позволяет положение и всё ещё кружащаяся голова, верчусь по сторонам, пока что-то сверкающее не попадает в поле моего зрения.
Только через несколько секунд я понимаю, что это сойка, висящая на разорванном вороте куртки.
Комментарий к Глава 19
Да, я нашла наконец-то время для проды)) Алилуйя)
P.S. в тексте есть весьма непрозрачная отсылка к песне Florence and the Machine “No light, no light”, поэтому советую её послушать во время чтения, ну, и конечно же, The Hanging tree:)
========== Глава 20 ==========
Какое-то время они смотрят на меня молча. Лишь Коралина, отчаянно борясь со своим любопытством, иногда бросает на меня многозначительные взгляды. Иногда мне даже кажется, что она хочет что-то сказать, но всё никак не соберётся. Отчего-то мне кажется, что взгляд Эртера переменился. Не могу понять его настроения, его мыслей. Порой он едва заметно улыбается. Он восхищён? Или радуется моей скорой гибели? Лишь Рори и Ларс воспринимают всё происходящее так, точно ожидали. Но в случае с Ларсом тут мало понятна причина: или он просто не понимает ничего (что маловероятно), или всё дело в его обычном восприятии вещей — он никогда особенно не позволял себе особенно проявлять эмоции, кроме тех моментов, когда это касалось общих с сестрой ярких воспоминаний.
А Рори… Отчего-то мне кажется, что он догадывался. Ему прекрасно была известна история брошки Китнисс. О том, что именно мне она её приколола на удачу, а я её отдала сестре в тот день, когда её увезли в Капитолий. Несложно догадаться, что в подобной ситуации этот талисман вновь перейдёт ко мне. Только… это ведь не совсем талисман. И это он тоже знает более чем хорошо.
— Значит, — доносится робкий, едва слышимый, голос Коралины. Она боязливо смотрит в мою сторону, слегка прищуривая глаза. — Значит, — сбившись, продолжает она, — ты, как и она…
Я молчу, не зная, что сказать. Скажу «да» — подпишу себе и всем моим родным смертный приговор. Скажу «нет» — опозорю их перед теми, кто прячется и верит. Перед теми, кто провожал наш поезд взглядом перед выстрелом.
— Я… я не знаю, — бормочу я. — Она дала мне его на удачу, — чуть громче прибавляю я. — Тогда, шесть лет назад, она сделала тоже самое, а я его ей вернула, когда она вызвалась вместо меня, — Кора понимающе кивает головой, хотя она по-прежнему смотрит на меня с сомнением в глазах. Эта простая правда — самое лучшее, что я могла сказать сейчас. Я мельком бросаю взгляд на Рори и вижу, как он, нарочно сильно моргнув, выразил одобрение. Значит, всё правильно. Я не наделала новых глупостей.
Когда мы относительно приходим в себя, то Рори сам перекалывает сойку на другую сторону воротника. Эртер, проверяющий состояние наших вещей, приподнимает голову и слегка улыбается. Что это значит? Эта его улыбка, она напоминает мне о нашём первом столкновении, тогда, ещё во время тренировок, в секции растений. Он тогда вёл себя абсолютно иначе, но эта едва заметная улыбка…
Рори поправляет ворот и осторожно срезает с моей помощью оторванную часть.
— Я не сомневался, — почти одними губами шепчет он, — после того, что мы видели. Она знала, что делала.
***
Ветер шумит высоко в кронах деревьях. Небо по-прежнему пепельно-серое. Где-то в вышине носятся какие-то птицы, передразнивая друг друга. Мы идём на то самое место, где мы нашли Эртера. Осталось уже немного, к тому же тут было и не особенно далеко. Все немного осмелели: Кора и Эртер обсуждают итог нашего «сражения», а Рори пристально высматривает добычу.