— Рори! — на мгновение мне кажется, что всё, что сейчас было — это сон. И это бесконечное серое марево вокруг меня — это тот дождь. Я несусь, что есть сил, точно ему сейчас снова угрожает Омел. Только сейчас, мне кажется, может произойти кое-что гораздо хуже. Он сейчас сам для себя угроза.
Наконец я их нахожу за очередным поворотом. Рори сидит на полу, уткнувшись головой в колени, а рядом с ним сидит Хеймитч. Он не успокаивает, даже не говорит ничего. Он просто молча слушает его.
— Это всё… всё это, всё это было бесполезно, — шепчет Рори. Нет, он точно не плачет. Но это даже хуже. Я это уже поняла на примере Коры. Лучше бы сразу плакали. Зато я сама сразу же даю волю слезам и грохаюсь на пол рядом с ним и хватаю его за руку. От сердца немного отлегает, когда он отвечает ответным касанием.
— Всё стало таким бессмысленным, таким призрачным, к чему теперь всё, — продолжает он.
— Не говори так, пожалуйста, — безотчётно шепчу я. Меня снова начинает бить дрожь. Не могу найти нужных слов, а что самое страшное — причин, почему он не может так говорить.
— Они просто убили их. Почему? Из-за нас? Раздавили как надоедливых мошек, — в его голосе появлялась злоба.
— Мы для них всегда и были мошками, — внезапно даже для самой себя, срывается с моего языка. Я замечаю краем глаза, что Хеймитч зашевелился.
— Мошками, которым можно кинуть сухих крошек, чтобы молчали, а если что, так просто убить одним ударом. А те ничего сделать и не могут.
— Может, и сумеем, только нужно время и возможности.
— Скольких они уже убили? Кроме моей семьи? От всего дистрикта осталась жалкая сотня людей. А до этого? Каждый год — 23 ребёнка, плюс столько же тысяч, умирающих от голода по всей стране. Они убили всех их, — Рори приподнимает голову и смотрит на меня почти безумным взглядом. — Я так верил, что они все будут в безопасности… — шепчет он, снова утыкаясь в колени.
— Они убили и нас тоже. Превратили в жалкие пародии на нас самих, только и умеющих, что биться в бессильной злобе на самих себя, — вдруг говорю я буквально на одном дыхании. Всё то, что копилось во мне все эти дни, буквально рвалось наружу. — Мы уже даже не люди, какие-то тлеющие головни, — Рори снова поднимает голову и смотрит на меня. — Только, — нужные слова никак не приходят в голову, — только даже об них можно сильно обжечься.
Рори, молча, задумчиво смотрит на меня.
— Китнисс и Пит говорили мне, что пока всё ещё почти мирно, что они ещё хотели повременить, пока все дистрикты не подготовятся, но времени уже нет. Они это сами, думаю, прекрасно понимают, — он поднялся с пола, а я — машинально за ним. — Я пойду к ним. Найду брата. Надо бы и его как-то образумить… Надо ему объяснить… — уже сам себе бормотал он, уходя к лифтам.
— М-да… Такое ощущение, что умение подстрекать на бунт — это у вас семейная черта, — грустно улыбаясь, проходит мимо меня Хеймитч.
Я ещё какое-то время стою там, пытаясь переварить всё произошедшее. Я опять не сдержалась и наговорила какой-то ерунды. Как тогда, на Арене. В голове возникает глупая мысль, о том, что и я со своими глупыми размышлениями там, подлила масла в огонь, но я стараюсь как можно скорее прогнать её прочь. От таких мыслей становится страшно. Нет никакого чувства власти и значимости. Возникает лишь ощущение, что ты натворил что-то страшное и тебе за это влетит. Только это «что-то» не испорченная посуда, не разбитое окно. Нет. Это самая настоящая катастрофа.
Я иду в сторону лифтов, попутно пытаясь прислушаться к тому, что там происходит. Дрожь, отступившая на мгновение, вновь возвращается. Возникает навязчивое желание спрятаться и скрыться ото всех. Я отчаянно пытаюсь отогнать подобные мысли. Я нужна маме и Китнисс. Я нужна Рори. В конце концов, может, я и врачам понадоблюсь в качестве помощника. Хотя, с такими дрожащими руками…
Я уже почти вхожу в зал, как чуть ли не сталкиваюсь с небольшой группкой каких-то людей из Тринадцатого в их извечных серых комбинезонах. Я стараюсь даже не смотреть на них, несмотря на то, что они явно обратили на меня внимание. В зале слышались чьи-то голоса. Кажется, это один из местных врачей. Позади меня раздаётся звук прибывшего лифта и чьи-то шаги. Наверное, Тринадцатые уехали. Я оборачиваюсь, чтобы проверить свою теорию, и вижу, что остались только женщина и мужчина. Видимо, не хватило места. Мужчина смотрит на потолок, что-то бормоча (насколько позволяет мне услышать расстояние) об осадках, а женщина смотрит на меня. Причём, не случайно. Я тут же разворачиваюсь на каблуках и спешно ухожу. Вроде бы ничего и не произошло, но внутри остаётся странное чувство беспокойства. Я списываю это на все только что произошедшие события и даже не придаю никакого значения этой странной женщине.
Но, что-то было в её взгляде не так. Так на меня смотрела Омел. Или я всё же преувеличиваю? Кажется, у меня начинается паранойя.
Я стараюсь найти то место, куда Китнисс вела маму. Нужно рассказать ей обо всём. Я отчаянно ищу их среди остальных, но перед моими глазами так и стоит взгляд той женщины с длинными сероватыми в свете ламп волосами.
========== Глава 24 ==========
Когда я сама пришла в зал, то люди уже постепенно расходились. Я нашла там только Пита, который, видимо, ждал меня. Он сказал, что Китнисс увела нашу маму, а сам он остался там, чтобы потом проводить к ним. По дороге к медицинскому отсеку он мне и пересказал всё, что произошло в наше отсутствие.
Сейчас врачи отвели на осмотр всех новоприбывших, чтобы обработать раны и ожоги. Часть жителей Двенадцатого так и оставили в медицинском отсеке. Те были слишком измотанными, чтобы даже задавать вопросы. Впрочем, пока нас не было, президент Тринадцатого — Альма Коин — крайне коротко ввела их в курс дела. Обошлась парой формальных приветствий, сообщила, что их осмотрят врачи, а потом каждой семье выделят отдельную квартирку. И после прибавила, что всех, по желанию и состоянию, смогут распределить на различные работы, а детей — в местную школу. Об остальном особенно жители Двенадцатого знать даже и не хотели. Правда, нашёлся кто-то, кто спросил насчет того, в безопасности ли они тут, на что Коин уверила их в том, что у них имеется бункер, способный выстоять даже ядерную бомбардировку.
— А ты, ты нашел кого-нибудь… из своих? — робко спрашиваю я. Разговоры об родне Пита всегда считались малоприятной темой у нас в семье. Даже несмотря на всё то, что с ним произошло, отношения у них были почти никакие. Как я сама могла судить, он их не навещал, когда жил с нами, они не навещали его; лишь редко молчаливо приветствовали друг друга, случайно встретившись на улице.
— Нет, — голос Пита твёрдый, он даже не смотрит в мою сторону. — Думаю… — начинает он и осекается. — А что случилось с Рори? Он поссорился с Гейлом? Что произошло? — резко переводит он тему.
— Ты не говорил с ними? — удивляюсь я.
— Нет. Коин заставила торчать всё это время в её компании.
— Гейл единственный, кто выжил из всей семьи, — слегка подрагивающим голосом говорю я.
— Понятно, почему он так себя вёл, — бормочет Пит.
— Как «так»?
— Это он и спрашивал про бункер, — бросает он.
— А Рори ты видел?
— Да, убежал вслед за братом.
Разговор как-то не складывается. Я пытаюсь найти хоть какую-то тему, что не будет столь болезненной, но получается крайне плохо.
— Как ты думаешь, как всё это произошло? Как они бежали? — наконец спрашиваю я.
— Насколько мне известно, у Китнисс и Хеймитча была какая-то договорённость по поводу тебя, чтобы он успокоил твою маму в случае чего. А ещё как-то она просила Гейла о том, чтобы он, если такое потребуется, увёл людей. Они тогда много кричали.
— Я думала, что они вообще не разговаривали друг с другом.
— Тут скорее, Мадж поспособствовала. Она встретила нас, когда гуляла в компании Гейла и рассказала, как всегда, о том, что узнала от своего отца. Она уже давно подслушивала его разговоры, видеодоклады, а потом рассказывала Китнисс. А тогда рядом оказался Гейл. Насколько я помню, она сказала ей, чтобы она в крайних случаях, сообщала всё это ему, чтобы он успел что-то сделать. Я смутно помню, что тогда было, — довольно нескладно поясняет Пит. Видимо, сам не хочет о том вспоминать. Мы почти дошли до медицинского отсека, как вдруг до меня доходит одна из фраз.
— Подожди, — говорю я, — какая договорённость с Хеймитчем? Китнисс знала, что меня заберут? Или она это в последние минуты ему говорила? — я мало чего понимаю. Последнее вряд ли может быть правдой: Китнисс тогда была на грани истерики, а Хеймитч был слишком пьян для подобных соглашений.
— Потом, — обрывает меня он. — Тут уже не до таких разговоров, — говорит он, открывая двери.
Ещё сегодня утром тут царила стерильная чистота и молчание. Сейчас же тут всюду грязные следы и слабые крики, доносящиеся из кабинетов. Отчего-то возникает странное ощущение, что это — только начало.
— Всё нормально? — спрашивает Пит, заметив, что я отстала. Я прогоняю эти мысли и догоняю его.
Маму временно поместили в палату неподалёку от Коры. Она сидит на койке и, поплакивая, о чём-то говорит с Китнисс, пока ей обрабатывают ожог на руке. Время от времени она отвлекается и начинает советовать медсестре, какое лекарство ей лучше наложить.
— Прим, — шепчет она, заметив нас. Я протягиваю ей руку, которую она тут же крепко сжимает. — Что же тогда произошло? Я думала…
— Мы их вытащили с Питом, — отвечает за меня сестра. — Я думала, что Хеймитч тебе хоть что-то рассказал.
— Я не особенно ему поверила. Решила, что он снова сорвался и начал бредить, — немного виновато бормочет она. — Как же я рада, что всё это кончилось, — говорит она, глядя на нас. — Не хочу помнить, о том, что произошло. Только так не хочется сидеть без дела, — продолжает мама, поправляя завернувшийся край несколько неровно наложенной повязки.
— Не волнуйся, им врачи нужны, без работы не останешься, — слегка улыбается Китнисс. — Когда закончите, пройдите в эту комнатку, она наша. Прим тебя проводит, — говорит она, протягивая ключи с номерным брелком.
— А ты? — несколько испуганно спрашивает она. Мне кажется, что она до сих пор боится того, что они снова начнут отдаляться друг от друга.
— Нам с Китнисс нужно идти, Коин просила зайти, — вмешивается Пит.
— Коин, — успокоившись, говорит мама, — это которая говорила? С прямыми серыми волосами?
— Да, — кивает он, а у меня снова подкатывает дрожь к горлу. Значит, это её я тогда увидела…
— Ну, Прим, расскажешь мне, что тут было без меня? — доносится ласковый голос мамы. Китнисс и Пит уже ушли. А я начинаю кратко, без всяких упоминаний моих истерик, пересказывать все эти мучительные дни ожидания…
***
Мы находимся в нашей комнатке, или отсеке, если говорить, как местные. Мама с удивлением осматривается вокруг и то и дело говорит, о том, что совершенно не может привыкнуть к отсутствию окна.
— Ночью, наверное, омерзительно темно, — шепчет она, а я неожиданно осознаю, что даже не замечала этого.
Нам выдали одну из самых возможных больших комнат. Тут две двухэтажные кровати и даже собственная крошечная ванная. Я же задумываюсь о том, что теперь Рори точно к нам не подселят — и не только из-за отсутствия ещё одной кровати — скорее, из-за брата.
— А что тут ещё у них есть? Чем они вообще занимаются? — мама задаёт тысячу разнообразных вопросов. И, к моему огромному счастью, ни одного про Арену. Она уже на примере Китнисс знает, что о таком лучше не заговаривать ни в каком виде. Я подробно рассказываю ей, как попасть в местную столовую, в какое время они питаются, на каком этаже библиотека и больничный отсек — словом, всё, что знаю сама и по обрывкам чужих фраз.
Наш разговор прерывает чьё-то постукивание в дверь. Я открываю дверь и вижу там Эртера. Он несколько растерянно смотрит в сторону моей мамы, точно не ожидал её тут увидеть.
— Здравствуй, Эртер, да? — вежливо говорит она.
— Да, — несколько ошарашенный внезапным вниманием к своей персоне бормочет он, — здравствуйте. Прим, Китнисс просила за тобой зайти.
— Что-то случилось? — не понимаю я. — Куда идти?
— К Коре.
— Странно, она же говорила, что завтра, — Эртер только пожимает плечами.
— Иди, обо мне не беспокойся. Я тут пройдусь, осмотрюсь, проверю наших, — успокаивающе улыбается она. Я оставляю ей ключи и обнимаю перед тем как уйти.
— А почему ты не пришёл тогда, утром? — спрашиваю я, когда мы уже вышли.
— Не нашёл причин, чтобы быть там, — пожимает он плечами. — Я для них чужой. Им нужны вы, а не я.
— Я думала, что мы для тебя что-то да значим, — шепчу я.
— Вы и… ваши люди — разные вещи. По крайней мере, не сейчас, — добавляет он, развернувшись ко мне лицом и пожав плечами. Он резко поворачивается обратно и при этом задевает прохожего. Эртера точно ударяет током: видимо, он подобного совсем не ожидал. Взгляд быстро скользит по коридору, дыхание несколько учащённое: кажется, в нашей весёлой команде параноиков пополнение. Он едва слышно извиняется. Мужчина в сером комбинезоне по инерции проходит несколько шагов, а затем останавливается.
— Парень, поаккуратней, — возмущённо ворчит потревоженный Тринадцатый. Он, присматриваясь, подходит чуть ближе к Эртеру. — Э, да это же ты! Помнишь меня? Я Баст. Помнишь, три года назад, в лесу?
— Да, помню, — голос Эртера меняется. На губах — почти улыбка. Отчего-то мне кажется, что этот лесной знакомый много для него значит. Странно, что же тут может делать кто-то из Второго? Не мог же Эртер встретить его ещё где-то?
— Знал же, что ещё встретимся, — слегка смеётся Баст, хлопая Эртера по плечу. — Все дороги сюда ведут, — бормочет он, уходя.
— Откуда ты его знаешь? — спрашиваю я у Второго, провожая взглядом странного мужчину. Эртер не отвечает. Только повернувшись, я замечаю, что он уже на другом конце комнаты, и мне приходится бежать к нему.
— Будешь отставать — не скажу, — наигранно говорит он. — Потом, при остальных.
Мы подходим к лифту, и Эртер нажимает кнопку вызова. Затем — по его прибытии — отправляет нас в медицинский отсек. Этажи проносятся мимо нас почти единой стеной.
— Сколько их тут?
— Кого? — не понимает моего вопроса он.
— Этажей. Ты не задумывался об этом?
— Поначалу. Потом перестал. Слишком страшно о таком думать, — я лишь вопросительно смотрю на него. — Я о том, на что готов человек, чтобы спасти свою шкуру.
Двери лифта вовремя открываются, и мы выходим. Стоит нам направиться в сторону входа в палаты, как из соседнего коридора выходит Рори.
— Вовремя же вы, — слегка запыхавшись, говорит он.
— Как Гейл? — спрашиваю я, при этом внимательно изучая его лицо: сейчас выглядит он вполне обычно. Только в глазах немного нездоровый блеск. Явно не тот, что был утром.
— Ну, лучше, — бросает он. — Я сказал ему, что думаю. Ему ещё нужно всё это переварить. Он слишком подавлен. Слишком устал. Слишком привык, — последнее Рори произносит совсем шепотом. Что значило последнее «слишком»? Слишком привык к потере или слишком привык к своему прежнему положению? За последнее время он, действительно, слишком затих. Мне кажется, даже почти не охотился. Судя по рассказу Пита, наверняка не одобрял «шпионство» жены за её же отцом. Действительно, слишком привык.
В коридорах уже не так людно. Разве что только слышны редкие разговоры в палатах. Почти все люди из Двенадцатого, кроме вынужденных остаться, уже ушли получать жильё.