«Никто меня не любит, все хотят моей смерти… — думала она, — Что ж! Заблужусь в этом лесу, и пусть дикие звери съедят меня…»
На дороге показался какой-то велосипедист с бидонами. Поравнявшись с Дашей, он притормозил. Это был Володька, Ларискин ухажёр. Тот самый, который с «пиписным лицом».
— Дашка, ты чего тут одна?.. Ты что, плачешь? Тебя кто-то обидел?
Володя поставил свой велосипед на обочине и обнял плачущую девочку. Та зашлась в рыданиях ещё громче.
— Никто меня не любит!..
— Как это никто, а я? Я-то тебя не люблю разве?
Даша аж плакать перестала, глядя на него снизу вверх.
— Ты Лариску любишь, а не меня…
— Лару само по себе, а тебя я, может, ещё больше люблю.
От этих слов Даше становится теплее на душе, и в то же время, она испытывает жгучий стыд за то, как давеча смеялась над ним с Лариской.
— Жалко, что ты не мой брат…
— А хочешь, я им буду? А ты будешь моей любимой младшей сестрёнкой…
— Знаешь, мне так стыдно, — Даша погладила Володьку по стриженой голове, — Ты такой хороший… А мы с Лариской тебя ещё хотели гусиными какашками накормить…
— Ну не накормили же, — рассмеялся Володька.
Глава 9
Валя не находила себе места. Надо ж было такому произойти! Она даже не сразу поняла, как это всё случилось. А когда очнулась, было уж поздно — девчонки и след простыл.
— Даша! Даша!!! — плача, кричала она, бегая по краю леса, но не решаясь зайти вглубь.
— Да успокойся ты, — лениво бросил Леонид, — В кустах где-нибудь отсиживается. Надоест — выйдет. Я купаться пойду…
— А если нет? Если она ушла в лес и заблудилась?!
— Да ну! Чего там блудить? Будет идти по дороге — куда-нибудь выйдет. Не пять лет же ей!
— А если она придёт домой раньше нас и всё расскажет Людке?
— Не расскажет, — отмахнулся Леонид, — А расскажет — конца света не случится.
— У тебя так всё просто, я прям поражаюсь!..
— А жизнь вообще простая штука. Усложняют всё только дураки.
Он привычным, молодым движением худощавого тела забежал в озеро, поплыл кроллем. Валя, откинув с глаз густую «лошадиную» чёлку и защищаясь ладонью от солнца, осталась стоять на берегу, невольно любуясь шурином.
Как и не было этих восемнадцати лет… Он всё такой же. Красивый и циничный. Таким Валя увидела его впервые, когда они с сестрой-двойняшкой Галей, Дашиной мамой, закончили школу и собирались в город, поступать в институты. Тогда-то и приехал к старшему брату Славке погостить его приятель из Выборга, с которым они вместе служили во флоте. Это был красивый, белокурый и зеленоглазый молодой моряк. С редким, экзотическим именем — Лёня.
Вскружил моряк голову девчонке. Наивная и романтичная Валя влюбилась в него по уши. А сестра Людмила, тем временем, тоже не дремала. Не нравилось ей, что Валька крутится возле этого парня, который приглянулся ей самой.
И она решила действовать по-быстрому. Для начала Людмила не поленилась съездить в райцентр и купить билеты в город для обеих сестёр на несколько дней раньше, чем они планировали.
— Ничего, поедете раньше, — безапелляционно сказала она тогда, — Пока устроитесь, пока то да сё… Нечего вам дома делать, задницы просиживать…
В институт Валя не поступила — провалила экзамены. Оно и понятно — не формулы и не учебники были у неё тогда на уме. Едва узнав, что в списках её нет, она, не сильно расстроившись, поспешила обратно домой. Но, когда вернулась в родную деревню, Лёни там уже не было, да и Людки тоже. За тот месяц, что Валя отсутствовала, они успели и расписаться, и укатить к нему в Выборг.
Валя плакала тогда. Предательство сразу двоих — любимого парня и родной сестры — было для неё слишком. А тут ещё мать с отцом насели, скандалили:
— От дура дак дура! Всю жисть в навозе хошь прокопаться?! — кричала баба Нюра, — Ня поступила она! Галя поступила, а она нет! Ум-то, ум-то у тебя исть иль нет, дубина ты стоеросова?!
— Я так скажу! — басил дед Лёша, стуча кулаком по столу, — Не бушь учиться — язжай вон из мОвО дому! ДармОедОв мы не пОтерпим! Вот мой сказ!
— И уеду! — рыдала Валя, — Уеду, куда глаза глядят, а жить с вами не буду!..
И уехала. Работала то уборщицей, то продавцом. Даже квартиру однокомнатную смогла получить, конечно, не с неба манного. Мужчины к ней ходили. Она их принимала, понимая, что самой не выжить. Но каждый раз после очередного визита мылась с мочалкой — и всё никак не могла отмыться от мерзких чужих запахов. Тем не менее, продолжала принимать их, словно мстя самой себе за растоптанную любовь свою…
А потом как-то зарубцевалось. Перегорело. А теперь вот снова вспыхнуло синим пламенем.
Глава 10
Всё началось со дня рождения близнецов, который праздновали в начале лета.
С утра баба Нюра стелила на стол праздничную скатерть. Готовила на горячее пюре картофельное с молоком — «мятку», как она его называла. Яишню жарила с салом и с зелёным луком. Резала в тазик «мурцовку» — редис и зелень, щедро сдобрив растительным маслом. И посылала деда Лёшу в погреб за самогоном да за бережёной с осени банкой солёных огурчиков.
Сёстры-именинницы надевали свои лучшие ситцевые платья. Наряжались и Даша с Лариской. Приходили в гости соседи.
Праздник был в самом разгаре, когда разомлевшая от самогона и обильной еды баба Нюра, глядя на дочерей, горделиво произнесла:
— От, у нас родова-то не хужа других… Все дочеря красивыя… И Валя красивая, и Галя красивая, и Людмилочка…
— Да все вы гоблины! — вдруг выпалил Леонид и зафыркал, сдерживая смех.
Баба Нюра так и застыла с открытым ртом. Обалдев от такого хамства, сёстры тоже не нашли, что ответить. И лишь Леонид, думая, вероятно, что он удачно сострил, с невозмутимым видом продолжал уплетать яичницу.
— Ты гляди, како хамло бессовестно! — едва отойдя от шока, заворчала баба Нюра, обращаясь к сидящему рядом деду Игнату, — Мне нахал энтот сразу не понравилси! Дак нет жа — выскочила замуж, тьфу! Привяла зятя…
— Вы, мамаша, в Японии были когда-нибудь? — дёрнул Леонид тёщу за рукав.
Та недоуменно уставилась на него:
— Чаво?..
— Там специально для вас гора такая есть, Нарайяма называется. Очень рекомендую.
— Чаво, чаво он такое говорит-то? — вид бабы Нюры, растерянной, со сбитым набок платком и открытым ртом, был бы смешон, если б не был так жалок.
— Я говорю, мамаша, что там таких вот, как вы, бестолковых старух, отводят на вершину горы на корм птичкам. Очень правильный, надо сказать, обычай…
Баба Нюра уставилась на зятя испепеляющим взглядом. По всей видимости, назревал крупный скандал.
— Один дурак глупость сморозил, а другая слушат, — вступился дед Игнат, — А ты, Леонид, тут свои сентекции не шибко-то разглагольствуй. А то будет тебе тут и Нарайяма, и говна полна яма. В городу у себя умствовать будешь…
— Косный вы народ. Уж и пошутить нельзя, — фыркнул тот.
— Ты шути-шути, да знай меру! — выговаривала ему потом жена Людмила, когда все уже легли спать.
— А то что? — невозмутимо хмыкнул Леонид, — Разведёшься со мной? Ну так давно пора.
— Ага, разбежался. Не дождёшься!..
— Тогда не о чем и говорить.
Вышел из избы, постоял немного в огороде. Возвращаться в постель к опостылевшей жене ему не хотелось. Он полез на сеновал, лежал в душном сене, грыз соломинку. Неприятно поморщился, когда услышал, как кто-то босыми пятками лезет к нему наверх. «И тут уединиться не дают, да что ж такое-то…»
Скрипнула дверь. Леонид провёл в темноте рукой, нащупал чью-то полную ногу.
— Кто это?
— Я, — отвечала Валя, плюхаясь рядом с ним на сено. — Это я.
Глава 11
Со стороны дороги зарычали мотоциклы Валерки и его друзей. Вячеслав, что сидел позади сына на мотоцикле, неловко слез с него, как только Валерка притормозил возле берега.
— Ну, что тут у вас?
— Дашка пропала, — отвечала Валя, и снова расплакалась, — Убежала в лес — и с концами…
— Искали?
— Да я тут оборалась вся. Нет её нигде, не откликается!
— Так, — Вячеслав озадаченно потёр переносицу, — Раз не откликается, то сами мы её не найдём. Одно из двух: либо она пошла по дороге домой — и тогда, если мы поедем за ней, то увидим.
— Либо?..
— Либо ехать в деревню за подкреплением. В любом случае, надо ехать.
После долгих споров решено было ехать на мотоциклах Валерки и его друзей. Но четверых им было не увезти, поэтому встал вопрос, кто один останется на берегу, на случай, если Даша выйдет из леса к озеру.
— Я не останусь, — сразу же заявила Лариска.
— И я не останусь. Как я одна потом пойду через лес? — сказала Валентина.
— Чёрт, развели бурю в стакане воды из-за какой-то паршивой девчонки! — проворчал Леонид, — Езжайте, чего уж… Я и пешком дойду.
— Ларка, садись! — Толька Ежов, Валеркин приятель, хлопнул рукой по сиденью своего мотоцикла.
— Нет, с тобой не поеду, — отказалась та.
— Ой-ой, какие мы нежные!
— Ко мне тогда садись, а с Толяном батя поедет, — предложил Валерка.
— Не-ет…
— Тогда пешком пойдёшь! — взорвался дядя Слава, — Нашла время для капризов!
— Нет, я поеду, — сказала Лариска и невольно сделала шаг к мотоциклу смугленького парня.
Толька Ежов понимающе заржал.
— Смотри, Артурыч, краля-то наша на тебя, походу, запала.
Лариска вспыхнула алой зарёй — хоть прикуривай.
— По коням! — скомандовал дядя Слава.
Тётя Валя, подмигнув Лариске, уселась всей своей тушей позади Тольки Ежова. Дядя Слава сел позади сына. Лариска конфузливо переминалась с ноги на ногу, не решаясь подойти к мотоциклу Артура.
— Поедешь? — спросил он её, не оборачиваясь.
— Да.
Мотоциклы дружно взревели и исчезли за соснами, оставив за собой облако пыли.
Глава 12
Людмила с утра была в дурном настроении. Всё её бесило, всё было не по ней: и плохо помытые с вечера ложки, на которых налипли крапинки засохшей каши, и буркотящее радио деда Игната за тонкой деревянной перегородкой. Но главное, что заставляло её клокотать — это то, что её муж и Валька повели детей на озеро без неё. В то время, как ей, Людмиле, пришлось остаться дома по ещё более выбешивающей её причине: на трёхчасовом автобусе должна была приехать сестра Галя с мужем, отчего Людмила была, мягко говоря, ну совсем не в восторге.
— Прутся сюда в путь-не в путь! — шипела она, ожесточённо гремя на кухне сковородками, — Мало того, что девку свою сюда сбагрили, так ещё и сами навязались, как снег на голову! И так тут, как селёдки в бочке — ещё и Гали-дуры с её пентюхом тут недоставало…
— Ну, ня надо, Люда, ня надо! — осаживала её баба Нюра, — Ить сестра ж она тебе!
— В гробу и в белых тапках видала я этих сестёр! — закричала та. — По мне так лучше и вовсе бы их не было! Всю жизнь меня только и делали, что объедали да опивали! А всё вы с отцом… настрогали! Куда надо было рожать столько детей?!
— Окстись ты, нехристь, типун тебе на язык! — рассердилась баба Нюра.
— Я не собираюсь ложить их в своей комнате! Слышишь ты? Не собираюсь!!! — кричала Людмила, будто её режут. — Пускай хоть в коровнике спят, хоть на сеновале! А не нравится — пускай валят обратно в свою Москву! Я их сюда не приглашала!
— А ты что, хОзяйка тут, что ли? — забасил, входя, дед Лёша.
— Да, хозяйка! Хозяйка! — отрывисто гавкнула она, и её узкие маленькие глаза налились кровью, делая её с её вытянутым худым лицом и стриженой головой ещё больше похожей на злобную раненую крысу.
Рокот подъехавших к дому мотоциклов и шум голосов за окнами прервал их полемику. Старики во главе с Людмилой вышли на крыльцо.
— А где же Лёня? — был первый её вопрос, когда она не увидела в числе возвратившихся собственного мужа.
— Остался на озере. Дашка пропала, — объяснил Вячеслав, — Она не возвращалась?
— С чего вдруг? — хмыкнула Людмила и, ища, на кого бы ещё обрушить свой гнев, закричала на Валю:
— А ты, бестолочь, куда смотрела? Другим занималась?!
Уловив в словах сестры оскорбительный намёк, Валя расплакалась снова. В избе, между тем, поднялся страшный гвалт: кричали все разом, не слушая друг друга.
— Щас родители её приедут с минуты на минуту! Что мы им, интересно, скажем?
— Да найдётся она, сама найдётся! Жрать захочет — прибежит, как миленькая!
— В сельсОвет надО идти! В сельсОвет! — гундосил дед Лёша.
— Молчи, дурак! — хлопнула ему по губам баба Нюра.
Посреди всей этой кутерьмы взгляд дяди Славы случайно упал на окно. Он подошёл ближе.
— О! Вот и красавица наша!
Лариска бросилась к соседнему окошку. Лицо её вдруг недовольно вытянулось, делая её точь-в-точь похожей на свою маму, тётку Людмилу.
— Явилась, не запылилась…
Все снова высыпали на улицу и застыли в немом оцепенении.
У калитки стоял Володя с велосипедом. А Даша гордо восседала на его багажнике.
— Принимайте свою беглянку!..
Глава 13
Нет, это было уже чересчур.
Мало того, что эта маленькая поганка поставила весь дом на уши, мало того, что её мамаша с папашей прутся сюда, чтобы отнять у Людмилы и без того скудный кусок личного пространства в её с мужем комнате — так теперь она ещё и у Ларисы, единственной дочери, того и гляди жениха отнимет. Даром, что сопля, мелюзга — а туда же: вьётся вокруг Володьки. Перетягивает одеяло на себя.
— Ну, нет, маленькая дрянь! Этот номер у тебя не пройдёт! — сквозь зубы прошипела Людмила и, едва дождавшись, пока Володя уехал, перехватила Дашу в сенях.
— А ну, пошли во двор…
— Зачем? — испугалась Даша. Вид тёти Люды с перекошенным от гнева лицом был и впрямь страшен.
— Сейчас узнаешь…
Во дворе она сорвала ветку крапивы и, больно хлестнув ею Дашу по ногам, зажала в угол.
— Слушай сюда, сопля. Если ещё раз я увижу тебя рядом с женихом моей дочери… Я с тебя шкуру спущу. Поняла?!
Даша молча, со страхом глядела на тётку исподлобья. Та снова замахнулась на неё крапивой.
— И только попробуй кому-нибудь что-нибудь вякнуть…
Между тем, с крыльца послышались шаги; почуя приезжих, залаял на цепи Мухтар. В сенях снова поднялась суматоха.
— Счастье твоё, что мать твоя с отцом приехали. А то сидела бы ты у меня до вечера в чулане на голодном пайке, — сказала Людмила и, оставив Дашу, поднялась наверх.
Даша, хоть и ждала родителей, теперь меньше всего хотела с ними встречаться. Слёзы навернулись ей на глаза; она залезла под лестницу к Мухтару и обняла его, спрятав лицо в его мохнатой шерсти. Умный пёс понял всё без слов и сидел, не шелохнувшись. Даша не плакала. Словно в забытьи она обнимала собаку и мучительно прислушивалась к голосам, что доносились сверху, из сеней.
— Невоспитанный ребёнок. Трудный ребёнок, — выговаривала тётка Людмила отрывисто, словно откусывая слова. — Учинила сегодня фокус на озере. Всех чуть до инфаркта не довела!..
Скрип двери из сеней во двор заставил Дашу вздрогнуть всем телом.
— Доча, ты где? — окликнул её папа (ибо это был он). — Я тебе гостинцев привёз.
Какой болью сжалось сердце Даши от этих слов! Она не могла больше оставаться под лестницей и уже через секунду, плача, висела на шее у отца.
— Ну, ты чего? Соскучилась? — бедный, добрый папа, неужели он, после всего, что ему наговорили…
— Папка! Папочка! Прости меня! — рыдала Даша, осыпая лицо отца поцелуями.
— Ну, ничего, ничего… Я уже всё знаю, всё уже улажено, только ты, пожалуйста, больше таких вещей не делай… Хорошо?
— Я никогда, никогда больше так не буду!..
— Ну, пойдём наверх. Я там тебе шоколадку привёз. И ириски «золотой ключик».
Даша молча стояла, опустив голову.
— Ну, ты чего? Не хочешь ириски? Это же твои любимые!
— Пап…