- Но я остался, - горько сказал он, обращаясь к Офелии. – Прости меня, я ничем тебе не помог. Думал, что с тобой поиграют. Думал, будет просто музыка. А сам даже не смог за тебя заступиться.
Ему показалось, что русалка вздохнула, но он помнил из прочитанной книги, что водяные оттудыши не вздыхают, да и дышат, оказываясь не в воде, редко и поверхностно, почти незаметно для глаз. Питер сел по-турецки, поморщился от боли в отбитом крестце.
- Я посижу с тобой. Хочу увидеть, как ты нырнёшь, превратишься в белый подводный цветок и растворишься в глубине. Это так красиво. – он помолчал, наблюдая за медленным перемещением полупрозрачных белых лент в воде, и признался: - Знаешь, я хотел бы прямо сейчас стать взрослым. И кем-нибудь, чьё слово – закон. Чтобы сказать – и все послушались. Я бы приказал отвезти тебя домой. И поехал бы с тобой сам. Пусть там война. Я не испугался бы. Я нашёл бы твою реку и вернул тебя туда, где пасутся водяные кони.
Офелия закрыла глаза и легла на воду лицом к небу. И медленно-медленно погрузилась под воду. Питер ещё долго сидел у края, вглядываясь туда, где она исчезла. Как будто утонула и унесла с собой что-то очень тонкое и важное, чему нет имени и – самое горькое – возврата.
Офелия (эпизод шестнадцатый)
В четверг Питер едва не забыл про кафе.
После первого занятия Офелии с тренером им овладела непонятная, гнетущая тоска, чувство собственной беспомощности. Он слонялся по дому, бездумно жевал булочки, который таскал из кухни, всякий раз, когда проходил мимо. Не хотелось ни рисовать, ни читать, ни слушать радио. Йонас не приходил уже два дня, и Питеру казалось, что он чем-то очень сильно обидел своего лучшего друга. А сесть на велосипед и съездить в деревню мальчишке было отчего-то страшно. Ему казалось, что если он приедет, его встретит какая-нибудь плохая новость. Ему даже ночью снился дом тётки Йона, весь в колышущихся тенетах плотной серой не то пыли, не то паутины. И в глубине что-то ворочалось, скрипя досками пола. После этого сна Питер панически боялся приехать и понять, что это ему не снилось.
Он залезал на чердак, трогал старые вещи, часами сидел на дощатом полу, рассматривая старые фотографии в толстых альбомах в бархатных переплётах. Замирал, любуясь танцем пылинок в редких солнечных лучах под мерное тиканье часов, доносящееся из отцовского кабинета внизу. И представлял, как земля с её лесами, реками, белыми скалами, городами и людьми отдаляется, из плоской и бескрайней становится махонькой и круглой, как ёлочный шарик, а Питер на чердаке дома летит куда-то в незнакомые миры. Где есть супергерои, где Офелия может говорить и гулять по суше, задевая пышной белой юбкой полевые цветы в мягко траве, а он сам совсем не толстый и абсолютно не неуклюжий, а сильный и решительный. И играет в футбол за сборную Великобритании. А Офелия, Йонас и Кевин сидят на трибуне и за него громко болеют.
Мечты прерывала мама, заглядывающая позвать сына к столу. Питер вздыхал, улыбался фотографиям бабушки, деда и папе в военной форме, бережно убирал альбом в картонную коробку и спускался есть.
Старшие за столом оживлённо беседовали. То мама и Агата обсуждали новый выпуск модного журнала, выбирая, какое платье пошить на выход в свет, то папа и Ларри спорили о футболе, актуальности магнитолы в последней модели семейного авто, которую выпускал «Роллс-Ройс». Когда иссякали чисто-мужские и чисто-женские темы, начиналось обсуждение грядущего папиного отпуска.
- Питер, ты хотел бы пожить в Лондоне недельку? – пытались вовлечь его в разговор родители. – Зоопарк, музеи, кино, рестораны… Съездим на выставку ведущих автопроизводителей.
Он рассеянно кивал, ковыряя вилкой остывшую еду в тарелке. Как-то ему расхотелось куда-либо ехать, но обижать родителей правдой он не решался. А ещё Питер откровенно удивлялся, как можно уехать и оставить Офелию одну. Да, можно попросить горничную или шофёра кормить её. Но… это было бы нечестно.
«Собак можно взять с собой, - размышлял Питер, пережёвывая безвкусный кусок свиной отбивной. – Они тоже будут путешествовать, видеть новое, гулять по большому городу. А Офелия тут как прикованная на цепь. В маленьком пруду. И у неё есть только я и книжки. И мячик».
Вот уже третий день Офелия грустила. Питер несколько раз пытался поиграть с ней, приносил журнал о путешествиях и разных странах, но русалочка или сидела в гроте, или плавала вдалеке, у решётки, отделяющей пруд от речки. Вечером в среду обеспокоенный мальчишка пошёл к отцу:
- Пап, с Офелией что-то не так, - сообщил он. – Она не выходит играть. И всё время торчит у забора.
- Думаешь, она заболела?
Мистер Палмер отложил книгу, встал с мягкого кресла и в шлёпанцах пошёл в кухню. Питер поспешил за ним. Отец вытащил из холодильника рыбу, отложил несколько рыбёшек в миску.
- Как думаешь, она может есть не только это? – спросил мальчишка.
- Я не уверен. Но полагаю, что русалки едят то, что могут найти в воде.
Они спустились по дорожке к пруду. Сиреневые мягкие сумерки придавали воде неповторимый тёмный цвет и какое-то особенное, едва различимое свечение в глубине.
- Я тут подумал… Офелия же речная русалка. А по берегам растут деревья. Может, она ест яблоки, когда те падают в воду?
Отец присел на корточки у ограждения, пожал плечами.
- Я не знаю, растут ли вообще яблони в её мире. Пусть ест рыбу. Это надёжнее.
Офелия приплыла, когда её позвали. Нехотя, медленно, поникнув головой и опустив тряпочками уши.
- Привет, - окликнул её Питер. – Ты чего прячешься? Я волнуюсь. Ты не заболела?
Отец сказал, что русалки не понимают человеческой речи, что Офелия выглядит нормально, что скорее всего, она так протестует против занятий с миссис Донован. Потом кинул ей рыбёшку – Офелия её поймала и съела. Без аппетита, без радости. Мистер Палмер хлопнул сына по плечу, заявил, что раз она ест, значит, здорова, и увёл в дом.
И когда в четверг после завтрака Питер размышлял над тем, может ли кто-то есть, когда у него что-то болит, в его комнату заглянула Агата.
- Пирожок, там тебя Йонас у ворот высвистывает, - сообщила она. - Выйди уже к другу.
Питер охнул, подскочил на месте, бросился к тумбочке у кровати и зашарил там в поисках коробки с карманными деньгами.
- Агата, мы с друзьями в кафе сегодня! – крикнул он сестре, пробегая мимо неё к выходу из дома. – Маме передай, что я к ужину вернусь!
- Только не тресни! – съязвила Агата ему вслед.
Красная бейсболка Йонаса маячила среди кустов жасмина у ворот. Питер так торопился к нему навстречу, что дважды едва не упал, споткнувшись об собственный велосипед. Перед другом он предстал взъерошенным и пыхтящим.
- Привет, Пит-Сегодня-Тормозит, - усмехнулся Йонас. – Всё отменяется?
- Нет, конечно! – поспешно откликнулся Питер. – Привет. Поехали? Если успеем раньше Кевина, нам достанется самое вкусное!
Йонас крутанул бейсболку на пальце, надел её козырьком назад и запрыгнул на велосипед. Питеру что-то в нём показалось странным. Сегодняшний Йонас не был похож на себя прежнего. Вроде, те же шутки и приподнятое настроение, но что-то в нём было не так.
- Пит, ты едешь? – крикнул он, постепенно разгоняясь.
- Подожди! – воскликнул Питер и поднажал на педали, догоняя друга.
Поравняться им удалось только за деревней. Йонас оглянулся, сбросил скорость, и Питер быстро догнал его.
- Ты чего сегодня такой? – пропыхтел Питер, морщась от тяжести в мышцах.
- Какой? – приподнял брови Йон.
- Странный. Умотал вперёд, будто ты не со мной. А перед этим два дня где-то болтался. И ушёл перед этим, ничего не сказав. Йон, что не так?
Йонас опустил голову, покосился куда-то в сторону, где за обочиной колыхалась спеющая пшеница.
- Пит, ты не при чём, - глухо ответил он. – А последние два дня я работал в автомастерской. Мне деньги нужны были. Хотя бы на то, чтобы с тобой в кафе сходить.
И тут Питеру стало чудовищно стыдно. Ему-то родители чуть ли не каждый день дают деньги на карманные расходы, а Йонас на себя зарабатывает сам. Ещё и тётка у него деньги отнимает регулярно. А он, Питер, что за друг, если этого не помнит?
- Прости, Йон, - покаянно произнёс Питер. – Я дурак. Я забыл, что ты сам за себя…
- Ах-ха. Всё нормально. Давай наперегонки до поворота?
И словно исчезло что-то злое и тяжёлое, висящее над макушкой Питера и давящее. Йонас улыбнулся, и сразу всё стало как раньше. И мальчишки понеслись по дороге к Дувру, горланя песни, обгоняя друг друга и балансируя на железных конях, раскинув руки в стороны.
Остались за спиной три мелкие речушки, бархатные зелёные холмы по правую сторону от дороги, развалины заброшенной фермы. Ребята дважды останавливались попить из ручья и один раз – чтобы пропустить переходящее дорогу стадо медлительных чёрно-белых коров. Пастух – мальчишка чуть старше Йонаса – гордо проскакал перед друзьями верхом на пегой лошади, бросил на них высокомерный взгляд.
- Классно он – без седла верхом, - со сдержанным восхищением сказал Питер, глядя пастушку вслед.
- Ничего классного, - фыркнул Йон. – Жопу отобьёт. А будет так нос задирать – ещё и навернётся.
Он проехался по дороге обратно, выписывая «змейку» и рисуя в пыли на обочине зигзаги, повернул назад, разогнался, и в нескольких метрах от Питера поднял велосипед на дыбы.
- Этот конь ничем не хуже! – прокричал Йонас и взмахнул кепкой. – Ах-ха!
Последняя корова пересекла дорогу, косясь на мальчишек тёмным влажным глазом и позвякивая медным колокольцем, и ребята покатили дальше, распевая «Я поднимусь на крышу»:
- Я поднимусь туда, где воздух чист и свеж! Я уйду от бестолковой толпы и уличного шума и буду смотреть всю ночь на звёздное шоу! И ты, милая, можешь разделить это богатство со мной! Можешь со-о мно-ой! На крышу, ввысь! Идём, детка, идём на крышу за мной! Давай, детка, пойдём на крышу со мной!
Дувр встретил их мелким дождём, и в кафе ребята прибыли мокрыми и слегка охрипшими.
- О, а вон Кевин, - Питер углядел у окошка за столиком знакомую шапку буйных кудрей и помахал рукой: - Хэй-хо, Кев!
- Опозданцы, - с укоризной произнёс Кевин и отложил в сторону журнал, когда Йонас и Питер уселись напротив него. – Я думал, усну.
- Что читаешь? – полюбопытствовал Йон, кивнув на яркую обложку.
- «Нью сайенцист».
Кевин хмуро покосился на белобрысого мальчишку и недружелюбно произнёс:
- Это ты, что ли, беглый нацист?
- Это Йонас Гертнер, мой друг, - спохватился Питер. – А это Кевин Блюм, тоже мой друг.
- И еврей, - широко ухмыльнулся Йон, глядя на кудрявого в упор.
- Я сейчас встану и тебе двину, - мрачно пообещал Кевин.
Йонас расслабленно откинулся на спинку стула.
- Если я встану, когда ты соберёшься двинуть, ты не допрыгнешь, - развязно произнёс он.
- Давайте уже поедим, а потом пойдём подерёмся на улице? – с наигранным весельем предложил Питер.
Повисла тишина. Йонас и Кевин буровили друг друга недобрыми взглядами, и Питер ощущал себя меж двух огней. «Познакомил друзей на свою голову, - думал он. – И что теперь делать?»
- Ах-ха, - первым нарушил молчание Йонас. – Чур, стыкаться будем вон на том газоне. Там бархатцы, в них валяться приятнее. И я бью первым – как и положено нацистскому агрессору. Только сразу наповал. Идёт, очкарик?
- Да иди ты, - огрызнулся Кевин и надулся.
- Как дети малые, - с укоризной сказал Питер и пошёл к прилавку выбирать себе напиток и сладкое.
Когда он вернулся, таща поднос с пончиками, любимым мороженым Кева, яблочным штруделем для Йонаса и тремя позвякивающими бутылочками кока-колы, ребята уже передумали драться и перешли на следующий уровень выяснения отношений.
- Да фигня этот твой футбол! – кипятился Кевин, подавшись вперёд через стол. – Много ума надо, чтобы мяч пинать? Что он миру даст, а? Где прогресс?
- Прогресс – это здоровые, сильные люди, - приподняв бровь, монотонно гнул Йонас. – Если все уткнутся в книжки, то человечество скоро зачахнет. Но сперва превратится в общество тощих очкариков.
- Ты мои очки не оскорбляй, - гордо заявил Кевин. – Думаешь, футболисты твои очков не носят?
Йонас тихо затрясся от смеха, закрыв лицо ладонями. Питер поставил поднос на стол и подмигнул Кевину:
- Тесла мог запросто испепелить футбольное поле вместе с игроками. А футболисты влёгкую затоптали бы Теслу. По-моему, они равны по крутости.
- Ты интересуешься Теслой? – спросил удивлённо Йонас, убирая руки от лица.
- Да. Я о нём всё знаю! – гордо объявил Кевин и подозрительно поинтересовался: - А ты что – слышал о нём?
- Да, мне отец про него много рассказывал. Ну и слухи ходили, что Анэнербе пыталась его работы внедрять в практику.
- Фигня твоя Анэнербе, - фыркнул Кевин, но взгляд его смягчился.
- Она не моя, но Тесла крут, - лаконично отозвался Йонас и потянулся к подносу: - Ух ты! Пит, да ты просто щедрющая душища! Мегагалактической доброты малый! Я тебе потом за штрудель отдам.
Рукав рубашки задался, и Питер увидел с тыльной стороны предплечья Йонаса тонкие розовые полосы шрамов, тянущиеся от локтевого сгиба к запястью. Шрамы не выглядели свежими, но Питер был готов поклясться, что три дня назад их не было. Точно: когда они играли в бадминтон у пруда, Йон был в футболке с дурацким Мики-Маусом. Это что – Лу его так поцарапал?
- Йон, - Питер толкнул друга коленом под столом. – Это что у тебя?
Йонас вздрогнул, взгляд его испуганно метнулся. Он поправил рукав и сунул в рот большой кусок штруделя. Принялся жевать, мимикой показывая, как ему фантастически вкусно. Кевин огляделся по сторонам, и пока никто из обслуги кафе не видел, быстро открыл бутылочку с колой об край скамейки. Ловко отхлебнув выступившую пену, он поднял бутылочку вверх:
- За торжество науки! – провозгласил он.
- Угум, - с набитым ртом согласился Йонас.
- Йон, я спросил, - спокойно напомнил о себе Питер и взял пончик.
Сахарная пудра щедро посыпалась на колени и рубашку. Йонас с помощью железной крышечки открыл колу себе и Питеру, запил яблочный десерт и только тогда ответил:
- Это результат тоста. Научный опыт был. Я почесался граблями.
Кевин рассмеялся, Йонас подхватил. Питер тоже усмехнулся, но в грабли не поверил. «Ладно, - решил он. – Я потом из него вытрясу правду. Может, при Кевине он не хочет говорить, но один на один со мной обязан быть честным!»
- Жалко, что про тебя не напишут газеты, - отсмеявшись, сказал Йонасу Кевин. – Я собираю вырезки про неудачные эксперименты. Твои грабли бы украсили мою коллекцию.
- Пит, нарисуй ему статью? С моим портретом, - подмигнул из-под растрёпанной чёлки Йон. – Ты крутой художник. Кев, ты в курсе?
- Само собой! Вся средняя школа за ним ходит и ноет, чтобы тот комикс нарисовал.
- Во-от! Мы сейчас быстренько статейку сочиним, а Палмер оформит. Идёт, мистер Палмер?
- Вам это будет стоить десять фунтов! – взрослым басом ответил Питер, старательно надувая щёки.
- Да вы грабитель, а не журналист! – возмутился Йонас, уплетая штрудель и запивая его кока-колой. – Приличные люди платят за интервью!
- А журналисты не оформляют статьи! Это делают редакторы! – со знанием дела объявил Питер и потянулся за вторым пончиком.
Кевин сунул в рот ложку мороженого и вдруг подскочил на месте:
- Я придумал заголовок! «Грабли мира против нацизма»! – завопил он.
- Не! – замахал руками Йонас. – «Бешеные грабли из секретного отдела Британии нападают на фермеров»!
- Слишком длинно, - возразил Питер. – «Безжалостные грабли» - во!
Творческий процесс закипел. Кевин прикинулся пай-мальчиком и выклянчил у хозяйки кафе лист бумаги и карандаш, а пока та рылась где-то в подсобке, Йонас ловко стянул сигаретную карточку из пачки, лежащей около кассы. Через полчаса лист покрывали каракули, в которых только обладатель недюжинной фантазии признал бы готовый сценарий к гениальному короткометражному фильму ужасов о страшной ночи, в которую ожившие грабли принялись истреблять жителей маленького городка. Йонас с завыванием излагал сюжет, Питер записывал, изнемогая от хохота, Кевин вносил ценнейшие коррективы.