- В следующей сцене грабли объединяются! – провозгласил Йон. – Они строем маршируют к местному пабу и рыхлят алкашей!
- Сперва они рыхлят бутылки с пойлом, - вставил Кевин. – И страшно трещит юбка барменши. Как в «Психо», когда героиню убивают в душе.
- У неё не было юбки, - возразил Йон.
- Но было страшно!
- Давайте трещать юбкой! – одобрил Питер и скомандовал: - Я записал. Дальше!
Кончился первый лист, за ним щедро выданный второй, третий… Мальчишки смеялись, махали руками, шумели, заставляя посетителей оборачиваться. Взрослые кто улыбался, кто хмурился, кто-то попросил хозяйку кафе приструнить пацанов.
- Лето короткое, мистер, - улыбаясь, ответила она. – И детство такое же. Пусть шумят и смеются. Им будет, что вспомнить, когда они вырастут и станут как мы.
За окном шумела улица, солнце играло в прятки среди облаков и ветвей старых дубов, гудели машины, спешили по своим делам серьёзные хмурые взрослые, а трое мальчишек увлечённо писали сценарий самого гениального фильма ужасов за всю историю киноискусства. Йонас и Кевин сидели плечом к плечу, наперебой диктовали Питеру всё новые и новые приключения героев, а Питер, позабыв обо всём, записывал, а в перерывах на горячие споры рисовал на полях комиксы про ожившие грабли. И всем троим было так хорошо, как могло быть только в тёплый июльский день школьных каникул тысяча девятьсот шестьдесят второго года.
Офелия (эпизод семнадцатый)
В выходные мальчишки собрались у Питера. Сперва погоняли по лужайке мяч, Йонас пытался объяснить Кевину суть футбола.
- Футбол – это не бестолковое бегание туда-сюда, - перебрасывая мяч с колена на колено, рассказывал он. – Это целая стратегия. Мы втроём сейчас не сможем выстроить такую сложную систему, по которой играет команда. А хотя… Пит, побудь пока арбитром.
Йонас отошёл на другой край лужайки, встал с мячом напротив Кевина.
- Вот смотри. Я играю против тебя. Как будто бью пенальти.
- Кого бьёшь? – переспросил Кевин.
- Пенальти. Это когда игрок одной команды и вратарь остаются один на один. И игрок пытается заколотить удар с одиннадцати метров. А задача вратаря – поймать мяч. Казалось бы, всё просто, да? – Йонас крутанул мяч на пальце.
- Ещё бы. Забить, когда тебе никто не мешает – раз плюнуть, - махнул рукой Кевин. – Особенно когда я не умею играть.
- Ага, тогда давай наоборот. Вратарём буду я. Гол засчитывается, если мяч улетит вот сюда.
Йон поправил кепку, бросил мяч Кевину и обозначил руками пространство, где находились бы за его спиной ворота. Питер отмерил одиннадцать шагов, указал Кеву место, с которого он будет бить, и отошёл в сторону.
- Готов? – спросил Йонас, вставая в «воротах».
Кевин посмотрел на него искоса, прикидывая, как бы ударить по мячу, чтобы тот попал в цель, кивнул. Положил мяч у ног и обернулся на Питера:
- Бить можно с разбегу, да?
- Можно, - согласился тот.
Мальчишка снял очки, спрятал их в нагрудный карман, зачем-то взъерошил и без того растрёпанные кудри. Отошёл назад, ещё раз прицелился и с разбегу пнул мяч. Йонас быстро отступил на полшага влево, и мяч оказался у него в руках.
- Не честно! – объявил Кевин. – У тебя руки длинные! И я играть не умею.
- Ну, конечно, ах-ха! – закатил глаза Йон. – Не словил бы – ты бы радостно сказал, что руки у меня из жопы. Суть-то не в том. Ты прицеливался перед тем, как ударить, так?
- Угу.
- А я смотрел туда, куда смотрел ты. И понял, куда полетит мяч, когда ты долбанёшь. Ты анализировал меня, а я – тебя. Понял?
Кевин кивнул, водрузил очки на нос, поморщился.
- Значит, футболисты ещё и сумасшедшие все, - изрёк он.
- Сфига ли? – вскинулся Йонас.
- Сколько игроков в команде? Одиннадцать и вратарь, да? Ну так вот, если всех анализировать – сдуреешь.
- Всех не надо. Надо доверять своим и смотреть, когда тебе кто-то пасует. А потом гнать к чужим воротам и долбать по ним при первом же удобном моменте. Да, это сложно, стратегии команда вырабатывает подолгу.
- В науке тоже всё разрабатывается годами! – упрямо гнул Кев. – И выверяется всё до мелочей. А что не выверяется, то приводит к катастрофе! Потому наука круче спорта.
- Хватит вам, - Питер подошёл, забрал у Йонаса мяч. – Наука и спорт разные, как можно их сравнивать? Это как шницель и яблочный пирог. И то, и другое вкусно, но они вкусные по-разному.
Йонас и Кевин переглянулись, спор прекратили. Горничная заглянула на лужайку, поставила на стол поднос с кувшином лимонада и тремя стаканами. Мальчишки потянулись к источнику освежающего напитка.
- Дождь натягивает, - вздохнул Кевин. – Не погуляешь особо.
- Завтра будет солнечно, - заверил Йонас, шумно отхлёбывая лимонад. – Можно рвануть на рыбалку. Пит, как мысль?
- Я «за». Офелия любит свежую рыбку, - согласился Питер.
Кевин поставил на поднос опустевший стакан и оглянулся в сторону пруда:
- Питер, а можно на неё посмотреть?
- Конечно. Только я не знаю, придёт ли она к нам. Последние дни она как будто плохо себя чувствует.
Йонас поправил сползающую лямку комбинезона, сунул поглубже в карман готовый выпасть секатор.
- Ты свисток видел у этой… Миссис Отвратная Помада?
Питер кивнул.
- А что за свисток? – полюбопытствовал Кевин.
- Ультразвуковой. Ты его не слышишь, но ультразвуком общаются многие живые существа, - пояснил Йонас.
- Я знаю, - отмахнулся Кевин. – Летучие мыши, например.
- И часть оттудышей. Ну так вот, если ты такой умный, то ответь, что делают ультразвуковые волны с башкой русалки?
Йонас сощурился и пытливо уставился на Кевина, склонив голову к плечу. Кевин поскрёб пятернёй в шапке кудрей и предположил:
- Если они восприимчивы к ультразвуку, то в башке должна быть паника.
- Почти угадал. Они восприимчивы. Но нет, не паника будет. Они с ультразвука тупеют. Временно. Становятся очень послушными, почти цепенеют. Им всё равно, что кругом творится.
Йонас поглядел на Питера, стоящего рядом, и добавил:
- Так их и ловят. Загоняют, окружают стальной сетью и глушат ультразвуком.
- Откуда ты всё это знаешь? – подозрительно спросил Кевин.
- Жил там, где до «пятна междумирья» - полчаса ходьбы, - ответил Йонас.
- А где именно?
- Научгородок с номером вместо названия.
Кевин приподнял брови, сложил руки на груди – как профессора в телевизоре.
- Ага. С номером. Как у русских, да? Ну, у них секретные объекты с номерами все, - с нажимом сказал он.
- Да, как у русских.
- Врёшь, - резко сказал Кевин. – В Европе даже секретные объекты имеют названия.
- Кев, перестань, - вмешался Питер. – Йонасу нет смысла врать. Значит, есть секретный городок с цифрами, а не именем.
- Он немец. Они все вруны.
Йонас хмыкнул, покачал головой и пошёл к пруду. Питер окатил Кевина рассерженным взглядом, дёрнул за рукав бледно-голубой рубашки.
- Кев, ну что за дела? – спросил он. – Что ты его цепляешь всё время? Какая разница, откуда он родом? Он мой друг! И как мне казалось, он становится и твоим другом тоже. Так же классно в кафе было…
Кевин кончиком указательного пальца поправил очки.
- Мне не нравится, что он всё время врёт, Питер. И про грабли, и про то, что жил рядом с «пятном». Хочет казаться крутым и таинственным? Фу.
- А с граблями-то что не так? – удивился Питер. – Йон постоянно по хозяйству возится, тётка его заставляет. Мог и правда граблями так…
- Включи башку, друг. – Кевин поглядел в сторону пруда, где Йонас одиноко стоял на мостках. – Ты видел шрамы? У граблей зубцы толстые, подумай, какие следы от них были бы. А это оставлено чем-то тонким. Сечёшь?
И не дожидаясь ответа Питера, мальчишка тихо и ядовито продолжил:
- Так вены режут. Левая рука как раз, от ладони до локтя. Не поперёк, а вдоль. Он псих, похоже.
Питеру захотелось наорать на Кевина, обвинить его в том, что он со своими журналами про секретные эксперименты и научные теории совсем с ума сошёл, что он упёрся в то, что Йонас – немец, и для еврея это повод включить ненависть на полную катушку. Но Питер не был бы собой, если бы сделал так. И он просто сказал:
- Он мой друг. И я ему верю. Перестань, Кев.
Кевин поджал губы, как обиженная девчонка, развёл руками: ладно, мол, попробую по-другому.
- Я тоже твой друг. И я честен. Да, этот малый мне не нравится. Спроси себя: знаешь ли ты, кем он был до того, как стал твоим другом? И зачем он врёт?
Питер глубоко вдохнул, досчитал про себя до десяти. Хлопнул Кевина по плечу и скомандовал:
- Пошли к пруду.
Йонас сидел на мостках с самого краю и смотрел в воду. Футболка над правым плечом хвасталась свежей дыркой по шву, бейсболка валялась на досках рядом с хозяином. В ней лежал завёрнутый в фантик кусок любимого леденца Йонаса – полосатого, красно-белого. Питер залез в карман шорт, выудил пяток карамелек с начинкой и добавил их к леденцу.
- Это для Лу, - сказал он и уселся рядом с Йоном.
- Ах-ха, - задумчиво откликнулся тот.
Кевин помялся и тоже сел на мостки – рядом с Питером.
- А кто это – Лу? – спросил он доброжелательно.
- Собака моя, - равнодушно ответил Йонас.
В руках он держал срезанную веточку, которую тщательно обстругивал лезвием секатора. Тонкие полоски коры ложились на бежевую ткань комбинезона, потёртого на коленях. «Обиделся, - подумал Питер. – Вот как бы их помирить?»
Над прудом чертили воздух стрекозы. Пролетая над мальчишками, они едва слышно трещали прозрачными жёсткими крыльями. «Сейчас Кев скажет, что они – вылитые мессершмитты», - подумал Питер, провожая одну из стрекоз взглядом. Она спикировала на водяную лилию и замерла на нежно-розовых лепестках. Тёмная гладь рядом с ней всколыхнулась, взметнулась тонкая бледная рука, и стрекоза, стиснутая в кулаке, исчезла под водой.
- Видели? – встрепенулся Кевин. – Вон там. Пит, это она? Русалка?
- Она, она.
Питер нахмурился, всматриваясь в глубину. Офелия схватила стрекозу. Дело даже не в том, как молниеносно она это сделала (а стрекозу так просто не поймать!). Дело в том, что она убила её. Делала ли она это раньше? Питер же не всё время видит, чем она занимается. А если это началось после тренировок?
Офелия вынырнула посреди пруда, поглядела в сторону мальчишек, приподняла уши-плавнички. Питер окликнул её, помахал рукой – и она ответила взмахом маленькой ладони с едва видными перепонками между пальцами.
- Я пойду, - вздохнул Йонас.
Он оттолкнулся руками от края мостков, проехался на попе по доскам спиной назад, вскочил. Кевин покосился на него, еле заметно пожал плечами и отвернулся. Сделал вид, что ничего интереснее русалки для него не существует.
- Йон, побудь ещё! – попросил Питер, чувствуя, что не может подобрать правильных слов. – Не уходи. Давай Офелии мячик покидаем? Она это любит.
- Мне надо идти.
- Хватит тебе, - не выдержал Кевин. – Прям обиженный такой. Ты мужик или как?
- Тебе какая разница? – глухо ответил Йонас. – Для таких, как ты, я нацистский выкормыш, ясно?
- Ребята, хватит! – воскликнул Питер. – Никто тут не нацистский выкормыш! И не пархатый жидёнок! Вы – мои друзья, прекращайте! Что вы делите-то? Войну, которая почти двадцать лет как закончилась?
Уши и щёки Кевина заалели, он засопел и опустил голову. Йонас посмотрел на Питера, вздохнул, будто хотел что-то сказать, но передумал, и произнёс совсем другое:
- Дай кепку, пожалуйста. Пойду скормлю Лу твой подарок.
Питеру хотелось не просто плакать, а разреветься и разораться. Он резко повернулся, чтобы схватить красную бейсболку и бросить её Йону, и что-нибудь обидное сказать и ему, и Кевину, но… левое бедро, на которое почти улёгся Питер, вдруг съехало куда-то вниз, мальчишка взмахнул руками и соскользнул в воду.
У мостков было глубоко. Так глубоко, что Питер падал и падал, окружённый мириадами пузырьков, устремляющихся вверх, к стремительно отдаляющемуся свету, что дрожал над головой зыбким блёклым пятном. Мальчишка испуганно забарахтался, забился, отталкивая от себя воду, стараясь скорее всплыть. И прямо перед собой увидел Офелию в белом облаке лент и тонких узорчатых оборок. Впервые он видел её так близко, что мог рассмотреть и её лицо, и рисунок, похожий на упорядоченные дождевые капли на лентах, и тонкие запястья. А потом русалка указала сперва на Питера, потом на себя, и обвила мальчишку руками.
Её прикосновения были почти невесомы. Как будто тело погружалось во что-то нежное и прохладное, и оттого страшное. Словно ленты, оборки платья, руки и почти скрытые под обилием кружев ноги русалки были из ила. Пряди волос Офелии прикоснулись к щеке Питера, и он вспомнил водоросли в реке, на которую отец иногда возил всю семью купаться. Щекотно и хочется скорее отпрянуть.
Офелия прикрыла глаза и потянулась носом к лицу Питера. Он перепугался ещё сильнее, задёргался. Русалка уставилась на него в упор и щёлкнула зубами. Нет, Питер не слышал звука – слишком жутко гремел в висках пульс. Щелчок нарисовало воображение. Щелчок и острые мелкие зубы, впивающиеся в его горло.
«Офелия, нет!!!» – взмолился он про себя, барахтаясь и стараясь вырваться из этих пугающих объятий, обвивающих, как высокая мягкая трава, словно водоросли, оттолкнуть русалку – податливую, прохладную, будто ил.
«Медуза… медуза… - расплывалось в голове. – Красивая, белая, опасная… опасная…»
Внезапно русалка вздрогнула, лицо её исказилось от испуга. Она отпустила Питера, закрутилась на месте, путаясь в своём белоснежном облачении, заметалась, словно её что-то душило, и исчезла в темноте. А Питер изо всех сил поплыл вверх – туда, где громадное небо кажется маленьким мутноватым пятном света.
Мальчишка вынырнул, хрипя и давясь воздухом, ринувшимся в лёгкие, и его тут же подхватили четыре крепкие руки. Вцепились в воротник рубашки, в плечи, потащили, удерживая под мышками… Питер хватался за чьи-то запястья, отталкивался от опор мостков, карабкался – и вот он уже сидит на мостках, мокрый и жалкий, и зубы выбивают дробь – не от холода, а от страха.
- Ты как? – спрашивал Кевин, заглядывая ему в лицо. – Пит, ты дышишь?
Громыхнула жесть, и на голову Питера выплеснулась вода.
- Ты сдурел? – хотел заорать он на Йона, но горло выдало лишь жалобный писк.
- Пацаны, - скороговоркой заговорил Йонас, ставя рядом с собой опустевшее ведро. – Слушай меня. Пит, ты в воду не падал. Мы с Кевом сцепились, ты схватил ведро, я отобрал и окатил тебя. Все услышали?
Кевин угукнул, энергично потряс головой. Питер молчал. Он смотрел на мостки рядом с собой. Доски, тёмные от частых дождей, словно кто-то обрызгал бордовой краской. Питер сглотнул, беспомощно заморгал.
- Пит, - Йонас обеспокоенно потряс его за плечо. – Эй, Палмер! Питер, ты чего?
Осоловевшим взглядом Питер глядел на мостки. Потом протянул руку, указал на валяющийся возле ведра раскрытый секатор. Лезвия по краю тоже были тёмно-красными. Питер захотел вскочить, убежать отсюда в дом, там звать на помощь, подвывая от страха срывающимся голосом.
- Откуда кровь? – еле слышно пролепетал он. – Вы что наделали?!
Чуть в стороне от сидящего Питера расплывалась маленькая кровавая лужа у босых ног Йонаса. Правая штанина комбинезона была высоко подвёрнута, на передней поверхности голени красовалась длинная резаная рана. Кровь стекала по ноге на доски тонкой извилистой змейкой, но мальчишка будто не замечал её. Кевин оттеснил Йонаса в сторону, опустился на колени и зажал рану смоченным в воде носовым платком. Мальчишка зашипел сквозь зубы, когда мокрая ткань коснулась кожи, побледнел, но яркие зелёные глаза остались спокойными.
- Очень больно? – спросил Кевин тихо.
- Ерунда, – отмахнулся Йон, не сводя глаз с Питера. – Пит, ты тут? Ты с нами?
- Это что…
- Ах-ха, с нами. Ты слышал, о чём я просил?
Питер кивнул. В доме хлопнула дверь: видимо, кто-то увидел его мокрым на мостках. Йонас схватил ведро, быстро черпанул ещё воды, вылил на мостки, смывая кровь. Присел на корточки, развернул вниз штанину и умоляюще прошептал:
- Ребята, если Палмер узнает – он её пристрелит. Молчите, я вас прошу. Я вам всё объясню, клянусь. Пит?