- Ты чего такой? – спросила Агата, не сводя с него внимательных глаз.
- Какой? – не понял Питер.
Агата откинула за плечо завитые локоны, повела плечами. Ситцевый сарафан в мелкий синий цветочек сидел на ней, как на вешалке. Но сегодня Питеру не хотелось говорить сестре гадости.
- Ну… Ты такой довольный и таинственный, будто проглотил солнце, и оно теперь сияет у тебя внутри, - сказала сестра, хрустя стеблем сельдерея.
- Ешь больше маминых пирожков – и солнце будет внутри тебя, - улыбаясь, ответил Питер.
Агата лишь вздохнула и потянулась за следующим стеблем. Питер никогда не понимал, как можно в таких количествах есть эту гадость. Ладно огурцы и помидоры – свежие они действительно вкусны. Но пакость вроде сельдерея, будь он хоть трижды полезен для здоровья, он ни за что не стал бы есть. «Лучше есть вкусности и быть солидным. Особенно когда вырасту, - поглядев на тощие руки сестры, решил он. – Греметь костями – у, кошмарище!»
Внезапно Питеру в голову пришла прекрасная мысль. Настолько прекрасная, что он одним большим глотком допил всё, что оставалось от какао и выскочил из кухни с воплем, адресованным сестре:
- Кто последний, тот и моет посуду!
Грохоча босыми пятками по полу и ступенькам, раскинув руки и гудя, как заправский бомбардировщик, Питер промчался по дому на чердак. Там он не без труда выволок из угла ящик со старыми игрушками, уселся перед ним и открыл крышку.
Питер очень любил этот ящик. Сюда отправлялись все надоевшие игрушки, которые не были поломаны. Мама тщательно хранила их, а Питер обожал два раза в год устраивать «ревизию»: он доставал по одному всех обитателей ящика, протирал от пыли тряпицей и выстраивал в ряд. Любовался, вспоминая, кто подарил ту или иную машинку, механического барабанщика с облупившимся носом, сколько было изначально солдатиков в наборе и куда подевался прицеп от здоровенного броневика. Броневик принадлежал ещё Ларри. Когда Питер подрос, они с братом даже спорили, бывают ли на самом деле прицепы у броневиков. Питер говорил, что не бывает, а Ларри гнул своё: «Это мой броневик, у него всё возможно, ибо он – секретная разработка!»
На дне ящика жила лошадка. Старая, ещё папина. А может, даже дедушкина. Лошадка была деревянная, размером с кошку. Её можно было возить за собой на верёвке: к копытам скакуна крепились деревянные колёса. Лошадка была вороной: выкрашенная чёрной краской и покрытая лаком. Лак местами облупился, но краска оказалась очень стойкой. Хвост и грива были сделаны из толстых верёвок с распушенными концами. На спине красовалось плоское красное седло, в котором Ларри и Питер катали зверей и солдатиков, а Агата – своих многочисленных кукол. Лошадка за долгие годы успела побыть и просто лошадью, и троянским конём, и пароходом, и летающим конём Пегасом и даже грузовиком. Питер вытащил её из ящика, бережно погладил верёвочную гриву. К игрушкам он всегда относился, как к живым существам. Верил в рассказ бабушки о том, что у любимцев детей появляется душа.
- Здравствуй, - обратился он к игрушке. – Я хочу тебя кое с кем познакомить. Мне кажется, вы друг другу понравитесь.
Он достал из ящика пару пластмассовых пупсов, с которыми раньше играла Агата. Один был голый, на другом были намалёваны трусы и майка. Питер подумал, и голого отправил обратно. Мальчишка закрыл ящик тяжёлой крышкой, задвинул его на место, взял под мышку пупса и лошадку и поспешил в сад.
Агата паслась в кустах смородины и ела красные прозрачные ягоды.
- Они ещё незрелые, - скривился Питер, проходя мимо неё. – Дристать будешь.
- Питер Палмер! – вскинулась сестра. – Что за слова? Вас воспитывали на свалке?
- Где бы меня не воспитывали, дристать предстоит тебе, а не мне, - скорчил рожу мальчишка. – Или ты чувствуешь себя настолько леди, что думаешь, это тебя защитит?
Вместо ответа Агата запустила в него мелким камушком. Потом заметила игрушки у брата в руках и спросила:
- Это ты куда куклу и лошадь потащил? Пит, не смей их жечь!
- Ты меня совсем дураком считаешь? – фыркнул он. – Лошадка – семейная ценность! А в куклу ты всё равно никогда играть не будешь. И она страшная.
- Не вздумай её поджигать!
- Не буду, - отмахнулся Питер и побежал к пруду.
Он присел на корточки у воды, поставил на краю дорожки лошадку, усадил пупса.
- Офелия! – позвал он негромко. – Офелия, смотри, что я принёс!
С противоположной стороны пруда, у ограды, что-то плеснуло. Под самой поверхностью заскользило, направляясь к Питеру, светлое пятно. Он в очередной раз удивился, как быстра Офелия в воде. Пруд она пересекала секунд за пять-семь, когда торопилась. Раз – и русалочка уже вынырнула в паре метров от места, где её ждал Питер. Радостно разинула рот, махнула рукой: «Привет!»
- Привет, Офелия, - Питер присел на корточки, указал на игрушки: - Смотри-ка, что у меня тут.
В чёрных глазах русалки зажёгся интерес. Она приблизилась к ограждению, положила пальцы рук на бетонный край берега. Вопросительно склонила голову набок: «Что там? Что это?» Питер взял в руки пупса, поднёс поближе к Офелии:
- Это игрушка. Как мячик. Только похож на человека.
Офелия отпрянула, на лице отразилось удивление: тонкие брови вверх, рот буквой «О», ушки торчком. Русалка сложила ладони, изображая нечто круглое, потом указала на куклу и оскалилась.
- Ты говоришь, что это не мяч? – улыбнулся Питер. – Ну, как бы да. Только с ним играют, как с мячиком. Можно плавать. Можно просто таскать.
Она внимательно слушала, подёргивая розовыми кончиками ушей. Питер разглядел у неё в волосах тонкую голубоватую прядь, а рядом ещё одну – розовую.
- Ух ты, у тебя цвет в волосах появился! – воскликнул он. – Очень красиво. Ладно. Офелия, это игрушка. Возьми?
Он протянул ей пупса – медленно, чтобы не испугать. Офелия замерла, изучая игрушку красными точками зрачков и принюхиваясь. Взгляд переместился на Питера, и русалочка уверенно указала сперва на мальчишку, потом на куклу.
- Ага, почти человек, - кивнул Питер. – Бери, не бойся. Это тебе.
Офелия неуверенно закрутилась на месте, резко ушла под воду, вынырнула и указала на Питера. Тот нахмурился, не понимая, что она пытается ему сказать. Русалка снова повторила действие, подплыла совсем близко, заглянула мальчишке в лицо.
- Я не понимаю, - растеряно пожал плечами Питер.
Он осторожно положил куклу на воду. Офелия заметалась, тут же подставила под игрушку ладони, подхватила.
- А! Ты думаешь, что это человек, и что он утонет? Нет, не бойся. Отпусти, он будет плавать.
На то, чтобы убедить девочку-цветок в том, что пупса не надо тут же спасать, Питер потратил несколько минут. Он говорил, ложился на спину на дорожку, показывая, что нет, не утонет, но стоило ему бросить игрушку в воду, как Офелия тут же пугалась и несла её обратно. Питер вспотел и сдался.
- Ладно, раз ты так боишься, что этот человек утонет, мы возьмём лошадку.
Он усадил выловленного из воды пупса в стороне, взял деревянного скакуна и поставил его на край перед русалкой, повилял его верёвочным хвостом.
- Это конь. Как келпи. Келпи ты знаешь. А этот келпи скачет по земле.
Питер покатал лошадку туда-сюда, вызвав у Офелии море изумления на лице. Она следила за игрушкой, как кот за мышью – не отводя взгляда ни на миг. Конь проскакал вдоль берега и пошёл на водопой. Офелия бережно потрогала и голову, и хвост, и верёвочную гриву, и красное седло. Потрогав, она обнюхивала свои пальцы, проводила ими по ладони, снова тянулась трогать. Похоже, эта игрушка её очаровала.
- Конь, - повторял Питер. – Лошадка. Смотри, у него колёсики крутятся.
Когда Офелии удалось покрутить колесо, как показывал Питер, явилась Агата.
- Пирожок, ты что творишь? – ахнула она. – Отойди от края немедленно!
- Отстань, отмахнулся брат. – Мы играем. Офелия знакомится с нашей семейной лошадкой.
Агата подошла поближе, и Офелия настороженно прижала уши и отплыла в сторону. Питер недовольно засопел, косясь на сестру: пришла тут, всё испортила.
- Пит, я сейчас маму позову, - угрожающе начала Агата, но он перебил её:
- Не смей. Или я расскажу всем, как ты свои сиськи трогаешь перед зеркалом.
- Ах ты!..
От возмущения лицо Агаты пошло пунцовыми пятнами. Она плюхнулась на скамейку, с ненавистью глядя на младшего брата.
- Я сам не видел, мне рассказали. Если это тебя утешит, - развёл руками Питер и отвернулся к воде: - Офелия, иди сюда! Играть. Смотри, что покажу.
Он усадил пупса верхом на лошадь и продемонстрировал плавающей в стороне русалке.
- Ты ещё и куклу мою ей отдал, - трагически простонала Агата. – Я тебя ненавижу.
- Ненавидь, - спокойно отозвался Питер, не оборачиваясь. – От этого зубы портятся. А кукла твоя ей не понравилась, вот.
Агата фыркнула, сложила руки перед грудью, но никуда не ушла. Затихла и с интересом принялась наблюдать за Офелией. Та снова подплыла к Питеру, высунулась из воды по грудь и крутила колёсики коня.
- Видишь, человек может ездить на лошадке, - объяснял Питер. – Вот такие мы странные существа, да?
Похоже, русалочке больше нравилось изучать игрушки наощупь. Питер подумал, что в воде невозможно найти что-то, похожее на верёвку и повращать колесо – и потому Офелия трогает и трогает гриву коня и вертит то одно колёсико, то другое. И восторженно улыбается, сверкая мелкозубой хищной улыбкой. Когда Офелия осторожно потянула лошадку себе, Питер на мгновенье поколебался: не испортит ли? Не разгрызёт?
- Офелия, - серьёзно обратился он к русалке. – Это не еда, понимаешь? Я дам её тебе, но мне она будет нужна обратно.
Русалка покивала, бережно принимая игрушку, и Питер разжал пальцы. Офелия нырнула, прижав деревянного коня к себе, вынырнула поодаль.
- Пирожок, ты зачем отдал?.. – ахнула Агата, но Питер показал ей кулак, и сестра послушно села обратно на скамью.
Офелия попыталась покатать лошадь по воде, но та заваливалась на бок. Русалочка растерялась, оставила игрушку, сделала несколько кругов около неё. Оглянулась на Питера, словно прося помощи. Тот опустился на колени, положил ладонь на воду, показал, как она погружается, покачал головой и оскалил зубы: «нет». Потом повозил рукой по шероховатым плитам дорожки и покивал: «да!».
- Ты что – её понимаешь? – удивилась Агата, незаметно подошедшая к брату.
- Да, мы разговариваем, - важно ответил Питер. – Её очень легко понять, если хочешь.
Тем временем Офелия с лошадкой в руках доплыла до островка с гротами. Она бережно поставила игрушку на край бетонной площадки, снова обернулась.
- Ага, - кивнул Питер. – Ты всё правильно делаешь. Теперь повози её.
Когда деревянные колёса коня зашуршали по берегу островка, Агата пришла в восторг:
- Ой, да она смышлёная! Смотри – играет!
Она захлопала в ладоши, и этот звук напугал Офелию. Русалка оставила игрушку и с громким всплеском ушла под воду.
- Ну вот, - протянул Питер огорчённо. – Спасибо, Агата.
- Извини. Я настолько удивилась, что не смогла сдержаться. Не думала, что она такая… непримитивная.
- Да она умнее тебя. Просто в её мире нет того, к чему привыкли мы. Вот я и знакомлю её с разными предметами, - гордо заявил Питер. – А папа её всё на подзыв тренирует. Будто она собака. А Офелия умеет играть, удивляться, у неё есть эмоции.
- Она так страшно открывает рот, будто готовится прыгнуть и отхватить тебе руку, - призналась Агата, поглядывая опасливо на водную гладь.
- Она так улыбается, - с укоризной произнёс брат. – Больно нужно ей прыгать и кусать, сама подумай. Кто к ней с добром приходит, того она с добром и принимает.
Питер посадил пупса у ограждения и повернулся к сестре:
- Не говори родителям, что мы играем. Если нам это запретят, Офелия останется совсем одна.
- Пит, я боюсь, что… - начала она тоном мамы.
- Выключи взрослую, - устало попросил мальчишка. – Она просто хочет с кем-нибудь дружить. А ваши идиотские страхи всё портят. Я тоже был дураком и боялся. И никому не было при этом хорошо. Ни мне, ни ей. Страх заставляет людей делать то, о чём они потом будут долго жалеть. Если не станут мерзавцами, поддавшись страху и наплодив монстров внутри своих голов. Офелия такая же, как ты и я. И её не бояться надо, а учиться понимать.
Агата прищурилась, пожала плечами.
- Папа в курсе твоих странных взглядов?
- Нет. Папины монстры старые и сильные, ещё с войны, - вздохнул Питер. – И взрослые никогда не слушают детей. Думают, что мы глупее. А глупый не тот, кто мало знает, а тот, кто слушает монстров в своей башке и всё понимает наоборот.
Агата взъерошила ему волосы, ткнула пальцем в кончик носа. Необидно, просто играючи.
- Вот станешь взрослым – забудешь все свои теории, - проговорила она назидательным тоном. – Будешь думать совсем иначе.
- А я постараюсь не забыть, - сказал Питер и сел на скамейку.
Сестра хотела что-то снова возразить, но тут над садом разнёсся крик миссис Палмер:
- Питер! Питер, срочно сюда! Бегом!
Мальчишка вздрогнул, испуганно моргнул. Щёки вспыхнули ярким румянцем, затем побледнели. Он вскочил со скамейки и неуклюже потрусил туда, откуда слышался мамин голос. Агата пробормотала себе под нос: «Интересно, что он такого натворил?» и пошла следом за братом. У кустов, где ведущая к пруду каменная лестница превращалась в дорожку, девушка оглянулась.
Русалка увлечённо катала по берегу островка деревянную лошадку, усадив на неё пластмассового пупса.
Офелия (эпизод двадцать первый)
Конни Беррингтон заметно нервничала и не выпускала сигарету изо рта, а молодой рыжий полисмен был растерян и, похоже, напуган.
- Миссис Палмер, - неуверенно обратился он к матери Питера. – Понимаете, ситуация очень серьёзная, я прошу вас помочь нам. Вас и вашего сына. Питер, вы же с Йонасом были друзьями?
Слово «были» ударило неожиданно больно. Питеру стало так страшно, что он схватился за мамину руку. «Были». Так говорят, когда человека уже нет. Нет человека – нет и дружбы, потому «вы были друзьями». Питер крепко-крепко зажмурился, стараясь отогнать от себя это страшное слово, не допустить и мысли о том, что с Йонасом что-то могло случиться.
«Йонас в порядке, - твердил он про себя. – Он в порядке, он живой, ему ничего не угрожает. Ничего не могло случиться»
- Почему «были»? – сухо спросила Оливия Палмер. – Что произошло? Кто дал вам право разбрасываться такими словами при ребёнке?
- Он пропал, - произнесла Конни, буровя миссис Палмер тяжёлым взглядом. – Констебль Хоран уже сказал вам.
Хозяйка дома, стоящая у ворот, отступила на шаг назад, сделала приглашающий жест:
- Давайте пройдём в гостиную. Я налью вам чаю.
- Я бы предпочла не тратить время на чай, - ответила тётка Йонаса.
Питер смотрел на неё, и ему хотелось орать: «Это вы во всём виноваты! Вы его ненавидите! Он уже давно хотел уйти!», но страх и разгорающееся чувство собственной вины приказывали мальчишке молчать. Полисмен склонился к лицу Питера и ещё раз спросил:
- Ты же его друг, так?
От него пахло табаком. И нечищеными зубами. В молодом человеке и то, и другое было одинаково противно. Питер сглотнул, отстранился.
- Мы друзья, - ответил он и добавил: - Но я ничего не знаю.
- Йонас подрабатывал у нас садовником, - вмешалась мама. – Последний раз приходил помочь мне больше недели назад. Больше я его не видела.
Питер не знал, что сказать. Ему хотелось только спрашивать, требовать, трясти взрослых за руки, выбивая те ответы, которые успокоят, убедят его в том, что всё хорошо. Что ничего не случилось.
- Питер, пожалуйста, - тётка Йонаса каждое слово произносила настолько чётко и вежливо, будто не двенадцатилетний мальчишка перед ней стоял, а как минимум Его Величество Георг Восьмой. – Скажи, когда ты видел его последний раз?
Отвечать не хотелось. Питер слишком хорошо помнил, как уходил в тот день с ручья. Бежал, стиснув зубы, толкая перед собой тяжёлый велосипед. И ругал последними словами двух дураков, которые не достойны были называться друзьями. И когда обернулся – единственный раз! – увидел, что Йонас стоит на тропинке и смотрит ему вслед.