Вскоре позади остались горы ржавого хлама, и мальчишка вышел к мастерской – длинной, похожей на ангар для военной техники, постройке, в правой части которой располагались автомойка и сама мастерская, а слева жил сам Стив. Питер пересёк площадку с бензоколонкой, был облаян из будки большой косматой собакой. Она лениво побрехала на незваного гостя, но из убежища под дождь не вылезла. Видимо, решила, что мальчишке и так хватит, а ей самой мокнуть ни к чему.
У ангара стоял крытый брезентом грузовичок, в открытых воротах мастерской виднелся чей-то сияющий хромом седан. Питер деликатно покашлял и окликнул:
- Мистер Стив!
Внутри ангара что-то громыхнуло, покатилось, послышалась возня. Питер прислонил велосипед к стене и заглянул через порог.
- Мистер Стив? – осторожно повторил он.
- Что надо? – отозвался знакомый бас откуда-то из-под земли.
Мальчишка подошёл к седану, присел на корточки и заглянул под него. Хозяин мастерской с фонариком возился под машиной в ремонтной яме.
- Здравствуйте, я… - начал было Питер, но Стив тут же перебил его:
- Вали. Занят.
Питер набрал полную грудь воздуха, как будто перед прыжком в воду, и выдохнул:
- Нет. Я должен с вами поговорить.
- Занят, - раздражённо рыкнул он. – Завтра в три.
- Это срочно.
- Вали!
На языке хромого Стива это значило «Чёртов маленький ублюдок, если ты прямо сейчас не уберёшь отсюда свою задницу, я погоню тебя пинками до самого порта, и ещё добавлю какой-нибудь железкой для скорости». Обычно слово с делом у Стива не расходилось. Питер это прекрасно знал, но отступать не собирался. Он сел прямо на грязный пол рядом с ремонтной ямой, вытянул заляпанные рыжей глиной ноги и упрямо сказал:
- Я подожду тут.
- Ты глухой? – прорычал Стив из-под машины. – Вали вон!
По пояснице мальчишки стукнула гайка. Отлетала и покатилась по полу. Питер проводил её усталым взглядом, вздохнул и подумал, что следующий брошенный в него предмет точно будет покрупнее.
- Мистер Стив, - заговорил Питер спокойным тоном. – Пропал мой друг. Вы можете кидать в меня чем угодно, но выслушайте. Я точно знаю, что вы знаете его. И возможно, поможете мне. Его зовут Йонас. Йонас Гертнер. Никто, кроме меня, не знает, что он работает у вас. И я никому об этом не говорил. Он мой единственный друг, мистер Стив. Я очень беспокоюсь, что с ним что-то произошло. Я ехал сюда полтора часа из деревни, чтобы попросить вашей помощи.
- Вали. Я его не знаю.
Питер закрыл лицо руками. Усталость и изматывающий страх за друга навалились разом. Хотелось лечь на пол и неподвижно лежать так – среди масляных пятен, оброненных гаек, воняющих бензином тряпок и обычного мусора, что вечно тащится на ботинках с улицы.
- Вы его знаете. Он выше меня на голову, худой и светловолосый. Почти рыжий. – монотонно продолжил Питер. - Ему тринадцать, и он немец. Он единственный немец, которого вы не прогнали взашей два года назад. Носит красную бейсболку и любит футболки с логотипами клубов. Они у него всегда ношенные, и Йон говорит, что это его свойство: вещи на нём сразу стареют. Он помогает вам на мойке, а вы учите его водить машину. Вы не можете его не знать. А я не могу уйти, понимая, что не добился вашей помощи.
Из ямы донеслось бормотание, в котором Питер разобрал только «по ушам» и «догоню». Мальчишка вздохнул едва слышно, подтянул к себе ноги и расстегнул сандалии.
- Я действительно не боюсь вас, мистер, - сказал он, стягивая с себя мокрые грязные носки и хмуро разглядывая покрасневшие от холода ступни. – Вы меня можете даже убить и закопать в вашем легендарном подвале. Мне гораздо страшнее от мыслей о том, что я могу больше никогда-никогда не увидеть Йонаса. Если я поверю в то, что вы говорите мне правду, сдамся и уйду. Йону некуда идти. Он дружит только со мной и с вами. И с Кевином, но к нему бы он точно не пошёл. Или он ушёл в никуда. А я не хочу в это верить.
- Нет у меня никакого подвала, - отчётливо проговорил Стив и умолк надолго, гремя чем-то под железным брюхом машины.
Питер сидел, обняв колени руками, рассматривал висящие на стене напротив инструменты, назначения большей части которых он не знал, и думал о Йонасе. О письме, которое не было прочитано. И о том, что Йонас, которого он, Питер, обидел, первым протянул ему руку. Записку он написал в тот же вечер, как они поссорились. А Питер просто свинья после этого.
- Знаете, мистер Стив… У вас же наверняка есть друг. Или был, - голос ломался, в горле стоял ком, который так хотелось выкашлять, да страшно было расплакаться. – Вот представьте себе, как это – потерять того, кого невозможно никем заменить. Кто тебе почти как родители и куда ближе, чем брат с сестрой. С кем можно говорить обо всём, кто любит то же, что и ты, чьи мечты ты знаешь - и мечтаешь почти о том же. Мы поссорились. Я обидел его, и… и прошла неделя. Неделя! А я даже не знаю, жив ли мой единственный друг… которому, может, и я был единственным…
Пока Питер, давясь словами, доверял незримому собеседнику всё, что накопилось на душе, в ремонтной яме стояла тишина. Но как только он смолк, громыхание возобновилось. Мальчишка с тоской подумал, что как только Стив вылезет, надо броситься к нему под ноги и не отпускать, пока тот хоть что-нибудь не скажет. Потянулось время. Тикали часы на запястье мальчишки, ползла улиткой секундная стрелка, а минутная, казалось, приклеилась к своему месту. Питер сидел, слушал, как работает Стив, и ждал, ждал, ждал… Время от времени он проваливался в зыбкую дрёму, вздрагивал от очередного грохота из ремонтной ямы и просыпался. И снова голова становилась тяжёлой, клонилась, клонилась… Окончательно он проснулся, когда Стив встряхнул его за плечо.
- Подъём. Домой марш, - пробурчал он из всклокоченной бороды.
Питер с трудом поднялся, вцепился хромому Стиву в руку и заверещал, как маленький:
- Мистер Стив, пожалуйста! Если вы хоть что-то знаете… Если он приходит к вам… Я не скажу полиции, я не выдам Йонаса, поймите! Я лишь хочу знать, что он живой, что он в порядке!
- Обувайся, - скомандовал хозяин мастерской, кивнув на размокшие сандалии, валяющиеся на полу.
Питер всхлипнул, но послушно обулся. Стив вытер руки ветошью, бросил её на стол, заваленный инструментами вперемешку с хламом и пустыми сигаретными пачками. Толкнул Питера в спину, направляя к выходу:
- Иди.
Мальчишка встал как вкопанный, и заорал:
- Йонас! Это Питер! Пожалуйста, если ты здесь, отзовись!
Крепкий подзатыльник взметнул ему волосы на макушке. Стив схватил Питера за руку и потащил прочь из ангара. Питер упирался, пытаясь высвободить кисть, но хромой Стив неумолимо волок его на улицу. у выхода Питер схватился свободной рукой за свой велосипед, тот завалился в лужу. Мальчишка извернулся и ударил по поросшему тёмным волосом запястью Стива кулаком.
- Придурок! – рявкнул Стив. – Двигай за мной!
Он протащил Питера до двери, вырезанной в стене ангара слева, встряхнул ещё раз, перехватив за плечо и скомандовал:
- Тихо тут!
Стив аккуратно повернул ручку двери, открыл и кивнул Питеру: проходи. Мальчишка с недоумением уставился на него и боязливо переступил порог.
В большой комнате было полутемно из-за задёрнутых неплотно штор на окне. Когда глаза Питера привыкли к полумраку, он разглядел и массивный письменный стол с множеством выдвижных ящиков у стены, и стеллажи вдоль стен, заваленные книгами и журналами, и фото в рамке, на котором красовались статные молодые люди в военной форме. Когда Питер сощурился, чтобы попытаться рассмотреть на фото Стива, с полки, у которой он стоял, сорвалось что-то маленькое и повисло, вереща, у него на рукаве. Питер повернул голову, чтобы разглядеть, что это, и мелкий фиолетовый пикси вскарабкался ему на плечо, не прекращая радостно вопить. Одно крыло малыша беспомощно висело, укреплённое самодельной шиной. Не узнать эту вёрткую жизнерадостную малявку Питер просто не мог.
- Лу! Это же ты? – воскликнул он. – А где же Йонас? Ты же с ним?
В дальнем углу комнаты заскрипел диван, и из-под лоскутного одеяла показалась растрёпанная светловолосая голова с заспанными ярко-зелёными глазами.
- Гитлер капут, - с усмешкой объявил Стив. – К тебе гость. Я не смог выпроводить.
Питер в три прыжка пересёк комнату, свалился на жёсткий неудобный диван, толкнул друга в плечо и стиснул в объятьях так крепко, что Йонас охнул.
- Живой! – выдохнул Питер и торопливо произнёс самое важное: - Прости меня, друг.
Йонас сел, уставился на Питера удивлёнными глазами. Зевнул, почесал укушенную каким-то насекомым коленку. Попытался разгладить на груди мятую футболку с эмблемой «Баварии», покосился на стоящего в дверях Стива и спросил у Питера:
- Ты как здесь оказался?
Мальчишка пожал плечами и ответил:
- Я просто поехал в то единственное место, которое было в секрете от других. Сразу, как узнал. Йон, прости, что не приехал раньше. Я… я порвал твоё письмо, не прочитав, потому даже не сразу понял, что ты ушёл. И куда ушёл, не знал.
- Так я и не писал о том, что ухожу.
Стив прохромал к столу, плеснул в толстостенный прозрачный стакан воды из кувшина.
- Йон, я его не впустил бы. Ты знаешь. - сказал он, не глядя на мальчишек. – Но то, что он сказал – это многого стоит. Поверь. И не бегай хотя бы от него.
- Я знаю, мистер Фрейзер. Спасибо, - глухо отозвался Йонас.
Йон опустил голову, ссутулился. Питер зачем-то посмотрел на его левую руку: от шрамов остались едва заметные тонкие нити. И в том месте на ноге, где Йон поранил себя секатором, чтобы отвлечь Офелию, была ровная гладкая кожа. Питер изумлённо заморгал, встрепенулся, будто Лу цапнул его за палец, и встретился взглядом с Йонасом.
- Да. Нам надо поговорить, - твёрдо сказал Йон, вставая с дивана.
Он натянул мятые шорты, пошарил под столом в поисках кед, обулся и кивнул Питеру на выход. Обернулся на пороге и сказал Стиву:
- Мистер Фрейзер, мы посидим в грузовике.
- Угонишь – найду и пристрелю, - с усмешкой пообещал тот и залпом выпил стакан воды – как пьют очень крепкие напитки, до дна.
Офелия (эпизод двадцать третий)
Дождь барабанил по брезентовому верху грузовика, заливал лобовое стекло. Мальчишки сидели в кузове на перевёрнутых ящиках. Сначала говорил Питер. Долго, сбивчиво, хлюпая носом. Йонас слушал внимательно, молча кивая в знак согласия или хмурясь. И лишь один раз позволил себе перебить Питера:
- Не смей говорить мне, что ты плохой друг. Никогда. Или это значит, что ты совсем себя не уважаешь, или я считаю лучшим другом плохого человека. Ты понимаешь меня?
Когда Питер договорил, воцарилась странная тишина. Не такая, что повисает, когда нечего сказать, а та, что требуется тому, кто готов произнести что-то очень непростое и важное.
Йонас встал, прошёлся взад-вперёд, перешагивая через корзины, ящики и пустые мешки, изобилующие в кузове. Постоял у полога, образованного брезентом, посмотрел на дождь, взъерошил светлые волосы, тяжело вздохнул и вернулся к Питеру. Сел на ящик рядом с другом, достал из кармана шорт спички и мятую пачку сигарет.
- Я закурю. Иначе просто говорить не смогу, - глухо сказал Йонас, не глядя на Питера.
- Ты это давно? – спросил Питер, глядя, как Йон дрожащими пальцами выуживает сигарету.
- Нет. Стив не возражает.
Йонас прикуривал долго, извёл несколько спичек, чертыхаясь и неуклюже затягиваясь. Питер молчал. Когда видишь, что другу плохо, как-то не до морали.
- Слушай, если ты не хочешь – не рассказывай, - предложил он. – Я тебя принимаю таким, какой ты есть. Честное слово.
Лу чихнул, поморщился от сигаретного дыма и заполз в оброненную бейсболку. Угнездился там, посмотрел на мальчишек и заворчал.
- Прости, - обратился к нему Йонас. – Вернёмся в дом – дам тебе что-нибудь пожевать. Он вечно голодный. Представляешь, Пит?
Питер кивнул. Его не оставляло ощущение, что Йонас сейчас готов говорить что угодно. Кроме того, что решался рассказать.
- Ах-ха. Пит-До-Марса-Долетит, только не уговаривай меня вернуться к тётке. Я там задыхаюсь.
- Я и не уговариваю. Я хотел тебя найти, Йон. Тебе решать, что дальше.
«Если ты не вернёшься, мне придётся с этим смириться. И с тем, что мы почти не будем видеться, - подумал Питер тоскливо. – Скорее всего, меня теперь под замок посадят. И велик отберут, и карманные деньги, чтобы я не мог уехать к тебе на автобусе»
- Пит, гляди веселее. Я буду приезжать поздно вечером. Если ты захочешь меня видеть, - подмигнул Йонас, стряхивая пепел с сигареты в мятую жестянку.
- Угу, - выдавил Питер и совсем поник.
Огонёк сигареты тлел в полумраке. Йонас молчал, глядя под ноги. И Питер молчал тоже. Вся радость от встречи с другом отступила куда-то. Вперёд вышла странная гнетущая тоска. Вроде, и сделал всё правильно, но от этого легче не стало. Как будто лекарство не помогло.
- Я с Офелией помирился, - неуверенно начал Питер. – Подумал над тем, что ты мне сказал, и сходил к ней. Ты был прав. Она не желает мне зла. Она была мне рада. Попросила, чтобы я её погладил. Сама.
- Да ну? И как ощущения? – хмыкнул Йонас.
- Странные. Когда она меня под водой обхватила, мне было противно. Она такая мягкая, как медуза. И холодная. А когда я её по голове погладил, мне было приятно. Будто погладили меня. Руки у неё действительно холодные. Но не медузьи. Просто она мягче, чем мы. Йонас, она может передвигаться по суше?
- Не далеко. Речные русалки очень нежные. Веточки, камни её сильно ранят. И вне воды её собственный вес давит, - отвлечённо отозвался он и выкинул окурок под дождь.
- Расскажи мне ещё о них. А я приеду домой и нарисую комикс.
Йонас усмехнулся тепло, но глаза остались грустными.
- Ах-ха, забились. Только лучше нарисуй не то, что я сейчас рассказывать буду. Ладно?
Питер пожал плечами: как хочешь, конечно. Йон подошёл к краю кузова, вытянул руку. Капли разбивались об его узкую ладонь, и казалось, что это маленькие волшебные существа разбегаются от него, стремясь найти укрытие на земле.
- В одном неведомом нам мире жила-была русалка, - начал рассказывать Йонас, глядя на дождь. – Она была совсем юная, беленькая. Даже уши не окрасились ещё. Ах-ха, она была речной. Неизвестно, где были её мама и сёстры, были ли у неё братья. Важно то, что река, которая служила ей домом, протекала по «пятну междумирья». И однажды пришли люди. Сперва одни: они смотрели на русалку издали, делали какие-то пометки в блокнотах. Её не трогали – и она не боялась. Привыкла. Перестала прятаться. Играла с их детьми, которые тайком от взрослых пробирались смотреть на неё.
- Это была наша Офелия? – насторожился Питер.
- Нет. Это была не она. Но очень похожа. – Йонас помолчал немного и продолжил: - Всё было хорошо. Люди приходили разные, их было много, русалка привыкла даже к тому, что её фотографируют. Дети, не боясь, купались в её реке. Приносили ей сладости, летом – яблоки. А потом пришли другие люди. Незнакомые, в одинаковой одежде. Они выловили русалку сетью, бросили в кузов машины и куда-то повезли. Русалка думала, что умрёт. Всё кругом гремело, тело сохло и болело, дышать с каждым вздохом становилось всё тяжелее. Но она выжила. Её привезли туда, где не было деревьев – только камни, свет и вода. Воды было мало, она не текла, а стояла между каменных белых берегов. День и ночь наступали, когда люди щёлкали какой-то штукой. Солнца не было. Луны и звёзд тоже.
Голос Йонаса звучал монотонно и глухо. Будто он зачитывал историю из книги. Питер слушал, не перебивая.
- А потом люди в одинаковой одежде принесли боль. На русалке резали платье, отхватывали целые ленты, оставляли её голодной, вынимали из воды, заставляли трогать лёд и огонь. Русалка перестала верить. Она забивалась на самое дно в углу бассейна, щёлкала зубами, когда к ней приближались люди в одинаковой одежде. И больше не приплывала, когда приходили другие люди. Она болела, и главной её болезнью были страх и постоянное ожидание боли. По ночам она смотрела в маленький прямоугольник в камне, через который было видно небо. Она мечтала о том, что воды станет больше, и получится выбраться. И там, за камнем, среди которого её содержали, будет река. И всё пройдёт. Но боли с каждым днём становилось больше, а надежды – меньше. Место надежды заняло отчаяние. Знаешь, Пит… Они сложнее нас устроены, оттудыши. И очень сложно словами передать, как и сколько они чувствуют.