Дисциплинированные, подумал Вольк. Эти окопы были захвачены врагом днем раньше, вместе с еще десятью километрами линий обороны вдоль склонов горы. Солдаты–люди, удерживавшие эти секции, дрогнули, когда у них закончились боеприпасы. И потому теперь Железные Воины пришли, чтобы вернуть то, что потеряли смертные.
Аргонис открыл огонь. Вдоль кромки окопа прогремели взрывы. Трое солдат исчезли. Кровь и хромированный металл разлетелись в стороны. Никто из Железных Воинов не стрелял. Вольк уловил отблеск зарядных спиралей на парапете.
— Плазма! — выкрикнул он.
Руны прицела мигали красным перед глазами. Он нажал на спуск болтера — один раз. Снаряд ударил в плазменный пистолет ровно в тот момент, когда тот готов был выстрелить. Взрыв превратился в сферу сияющей голубой энергии, превращающей в пыль рокрит, плоть и металл. Дисплей шлема Волька потускнел. Он добрался до края окопа и спрыгнул вниз. Один из смертных двинулся было к нему. Вольк впечатал приклад болтера ему в лицо. Из разбитых линз брызнула кровь. Вольк наступил на упавшее тело. Аргонис был рядом с ним, стреляя вглубь окопа. Заряды болтера разлетались шрапнелью от бронированных стен.
— Отходим влево! — крикнул сержант. Взвод подчинился, разбиваясь на пары и рассыпаясь по окопу; их клинки и руки были окрашены красным. Аргонис был единственным, кто стрелял из своего оружия. Хтониец двигался с плавной жестокостью, убивая на своем пути, без труда вливаясь в атаку Железных Воинов.
— Зачем ты здесь, брат? — выкрикнул Аргонис, ныряя в укрытие, когда окоп накрыло крупнокалиберным огнем. Вольк бросился в другую сторону. Снаряд ударил его в левое плечо; он почувствовал, как разрываются мышцы — гильза ввинчивалась под броню. Янтарные руны прицеливания кружились поверх глаз, ища цель. Он выстрелил дважды. Первый снаряд с ревом скрылся в окопе. Следующий он направил в рокритовую стену. Взметнулись осколки и пыль. Аргонис уже двигался вперед под их прикрытием. Еще больше снарядов пронеслись мимо. Вольк метнулся следом.
— Чтобы запомнить, — рыкнул он через вокс.
— Запомнить что?
— Что мы оставляем, — ответил Вольк.
Аргонис был в трех шагах впереди, когда они вынырнули из облака пыли. Крупнокалиберный пулемет торчал из амбразуры в пласталевом заграждении, тянувшемся вдоль окопа. Вольк заметил блеск шлема стрелка. Выставив плечо вперед, он бросился в атаку. В нормальной обстановке они использовали бы гранаты, огнеметы и ураган болтерных снарядов, чтобы смести огневую позицию. Роскошь подобных средств осталась лишь в памяти.
Пулемет открыл огонь, но пули ушли слишком высоко. Вольк успел на секунду удивиться, отчего стрелок целится так небрежно, прежде чем на него обрушился удар топора.
Ультрамарин всё это время ждал в нише, вырубленной в стене окопа. Вольк заметил бы его, но пулемет дал очередь как раз вовремя, чтобы обеспечить Ультрамарину преимущество внезапности. Силовое поле вспыхнуло по краю падающего сверху лезвия. Вольк извернулся, вскинув руку. Он был в невыгодной позиции и утратил равновесие. Он осознавал всё это ясно, как в остановившемся мгновении, глядя прямо в алые линзы шлема Ультрамарина. Золотые лавровые ветви были выгравированы на висках воина; и на каждом пальце, сжимающем топор, — крохотные орлиные крылья.
Болтерные снаряды ударили в Ультрамарина. Сапфировое и золотое разлетелись осколками. Воин содрогнулся. Вольк бросил весь свой вес вперед. Лезвие топора прочертило дугу. Плечом Вольк ударил Ультрамарина в грудь и толкнул на стену окопа. Рокрит треснул от столкновения. Кровь брызнула из–под разбитой брони на правом боку воина. Он был ранен, и был один, но он был сыном Ультрамара.
Вольк вытащил меч. Клинок был тяжелым, коротким, с убийственно заточенным острием. Он ударил вверх и вперед, целя в сочленение под мышкой. Ультрамарин извернулся. Навершие силового топора врезалось в правый глаз Волька. Он ощутил, как его удар скользнул по нагруднику Ультрамарина. Замахнувшись, он въехал локтем по лицевой пластине Ультрамарина. Раскололись глазные линзы. Треснул керамит. Ультрамарин оттолкнул его и поднял болтер. Кровь стекала по щекам его белого шлема. Вольк знал, что случится следом, даже если между ними разверзнется пропасть. Ультрамарин готовился выстрелить.
Силовой нож Аргониса отнял кисть Ультрамарина чуть выше запястья. Вольк вогнал острие меча в шею воина. Вулканизированная резина и кабели разошлись под давлением, и острие ударило в плоть. Вольк почувствовал, как лезвие ткнулось в заднюю часть воротника доспеха. Полилась кровь. На мгновение Вольк принял на себя вес мертвого тела врага. Он сорвал гранату с пояса Ультрамарина, высвободил клинок, повернулся — и бросил гранату в амбразуру, откуда стрелял пулемет. От взрыва металлические пластины выгнулись наружу. Двое Железных Воинов, вооруженных заостренными молотами, пробежали мимо.
Вольк наклонился и принялся избавлять мертвого Ультрамарина от гранат, патронов и оружия. Аргонис стоял над ним, держа в руках нож и болтер.
— Вот это ты хочешь помнить — как сражался, будто падальщик, голодный до пуль?
Вольк выпрямился и поглядел на того, кто когда–то был ему другом.
— Четвертый Легион бился за Императора там, где не стал бы никто другой. Мы тяжко трудились, и убивали, и проливали кровь в забытых углах. Нами пренебрегали — вечно покорными, вечно обойденными. Примарх верил, что наша судьба может быть иной, что нам достанется иное место в том будущем, которое создаст Гор. — Вольк указал окровавленным клинком на алое с золотом Око Гора на броне Аргониса. — Я хотел напомнить себе, что ничего не меняется.
— Достигнут предел расхода боеприпасов, — раздался по воксу голос сержанта. — Готовность к отступлению.
Вольк двинулся мимо Аргониса, возвращаясь вдоль окопа к границе, откуда они начинали. До приказа Магистра войны о сборе на Улланоре им удалось бы удержать пространство, которое они только что очистили. Теперь они вынуждены будут его оставить. Не пройдет и дня — и в крепости не останется достаточно войск, чтобы укомплектовать линии обороны там, где они еще держались. Вот во что превратятся битвы повсюду вдоль границ Ультрамара: каждая победа — только отсрочка, и всё более краткая.
— Это преддверие победы, — сказал Аргонис из–за спины Волька. — Даже если отсюда этого увидеть нельзя — победа близка.
— Действительно? — произнес Вольк. — Это говорит вера или надежда? — Он отвернулся. Черный дым наползал на окоп с нижних склонов горы. По воздуху прокатился дрожащий гул далекого взрыва. — Мы повинуемся, брат. Итог был только сном, и что означают сны?
Часть вторая, в которой империю охватывает огонь
V
Экаддон
Он сделал вдох и на секунду прикрыл глаза. Кровь стекала по лицу и плечам, не успев еще свернуться. Его сердца уже возвращались к спокойному, размеренному ритму. Он сожалел, пожалуй, лишь об одном человеческом свойстве, что он утратил — о чувстве утомления, сбившееся дыхание, бешеный стук единственного сердца в груди.
Генетическое возвышение, превратившее человека в воина Легиона, отняло это.
Он открыл глаза. Останки пятнадцати боевых сервиторов лежали вокруг него. Из их плоти сочилась кровь, а из механических частей — масло. Все они были изготовлены недавно — из хорошего, сильного материала, отобранного среди рабов с нижних палуб. Все они были убийцами, ставшими хищниками, чтобы не превратиться в добычу. Механикум оставили им полные двигательные функции и те части мозга, что отвечали за боевые инстинкты. Усилители агрессии, грубые нейропротезы и имплантированное оружие продвинули их способности далеко за рамки обычной эффективности, в сторону бесчеловечной резни. Именно этого, и не меньше, он требовал от техножрецов, и они выполнили запрос полностью.
И всё же… Следовало признать, результат его разочаровал.
Другие могли предпочитать меч, или болтер, или топор вроде того, которой он держал сейчас в руке, но именно нож был душой убийцы. Таков был урок Хтонии, один из тех, что выучивали по приглушенным крикам умирающих в темных тоннелях, в другой жизни. Остаток мира, что породил его, и короткого детства, сделавшего его тем, кем он был. Это было… истиной. Только брат по крови, пришедший вместе с ним в Легион и вставший рядом, возможно, превосходил его в этом способе убийства.
Он повел плечами и зашагал через зал, расплескивая босыми ногами лужи крови и масла. Он вернул топор на оружейную стойку, ненадолго включив силовое поле перед этим, чтобы сжечь кровь на клинке. Он был обнажен до пояса, и татуировки и метки, покрывавшие кожу, растягивались, когда он по очереди напрягал и расслаблял мышцы. В основном это были геометрические знаки, ломаные линии языка хтонийских банд. Не самый изощренный язык, но кто заботится об изощренности, когда главная цель – напугать. В полумраке или полной тьме тоннелей Хтонии эти знаки читали на ощупь едва ли не чаще, чем глазами — линии, глубоко врезанные в камень или металл острием клинка. Это был язык ударов, созданный убийцами. Калус Экаддон находил это в равной мере и забавным, и уместным.
Он взглянул на стойку с оружием. Он был хорошим убийцей, и был им всегда. Это была именно та вещь, что так легко давалась ему в детстве, она же позволила ему выжить и затем принесла ему всё, что он знал. И гордость, и статус — какой уж был, — и братство – все они брали начало от лезвия ножа или дула пистолета.
Отойдя от стойки, он вытащил кинжал из ножен на бедре. Генератор силового поля крепился к основанию клинка, но в остальном это было то же самое оружие, которое он принес с Хтонии: прямой клинок, сходящийся к острому кончику, бритвенно–острый, с кровостоком, идущим вдоль тупой стороны. В навершие была вбита зеркальная монета, отполированная до гладкости. Он прокрутил нож между пальцами, меняя хватку с прямой на обратную, и открыл рот, собираясь вызвать следующую волну сервиторов.
Двери зала для тренировок лязгнули замками, открываясь. Экаддон обернулся, глядя, как раздвигаются в стороны их створки. Фальк Кибре шагнул внутрь. Вибрирующий гул терминаторской брони действовал Экаддону на нервы, пока Вдоводел приближался к нему. Экаддон не двинулся, удерживая на лице привычную полу–ухмылку.
— Брат, — Кибре остановился. Даже без брони он был огромен; в доспехах же он превращался в гору угольно–черных пластин и покатых углов.
— Фальк, — отозвался Экаддон. — Если ты пришел проверить свои умения, ты оделся чересчур нарядно.
Кибре коротко рыкнул — или, возможно, это был смех — и прошел мимо Экаддона, раздавливая в кашу тела сервиторов тяжелыми ботинками. Он обошел арену по краю, поворачивая голову и разглядывая останки.
— Опасаешься, что теряешь хватку, брат? — наконец спросил Кибре, пиная отрубленную голову носком ботинка.
— Главное — чтобы клинок в хватке оставался острым, а иначе она ничего не стоит.
— Верно, — проворчал Кибре. — Верно… — Он кивнул на нож в руке Экаддона: — И ты им всё это сделал?
Экаддон покачал головой.
— Это для следующей партии.
— По–прежнему любишь свои детские игрушки, да, братец? Я слыхал, будто ты чуть не убил воина, который пытался отобрать у тебя этот нож — еще на Хтонии, когда тебя забирали в легион. Говорят, ты выколол ему глаз.
— Зря говорят, — отрезал Экаддон.
— Врут, значит… — протянул Кибре. — Кто это подобрал тебя тогда в тоннелях? Сеянус? Старик Вполуха?
— Ты знаешь, кто это был, — осторожно ответил Экаддон.
Взгляд Кибре снова упал на нож в руке Экаддона и метнулся выше — к серебряному шнуру и обсидиановому диску на его запястье. Вырезанный на диске круговорот перьев, когтей и глаз невозможно было разглядеть в полумраке тренировочного зала, но он знал, что узор был там — эхо того узора, что являлся ему во снах. Он привязал амулет на руку на время тренировки, но позже собирался снова надеть на шею. Он всё еще не привык к его весу и прикосновению к коже.
— Верность… — произнес Кибре, взвешивая слова. — Наступают тяжелые времена, времена испытаний. — Экаддон отметил, как он подчеркнул последнее слово.
— Ты имеешь в виду ваш спор с Малогарстом? — Кибре моргнул, и он ощутил вспышку удовольствия. — Я не состою в Морнивале, брат, но я ношу черное, как и ты.
— Мы оба — из Первой роты. Мы охраняем и наблюдаем, и мы слышим…
— Ему нельзя доверять, — сказал Кибре.
Экаддон приподнял бровь, снова улыбнувшись привычной наглой усмешкой.
— Магистр Войны доверяет ему.
Кибре сжал зубы и длинно выдохнул.
— Магистр Войны… в своем… уединении не может ни доверять, ни осуждать. Мы должны сделать это за него. Мы — его стражи.
Экаддон все еще держал бровь приподнятой.
— А что Абаддон? Что думает наш Первый капитан?
— Его нет здесь, но он бы согласился, — Кибре сделал паузу. — Аксиманд согласен.
— А Тормагеддон? — спросил Экаддон. — Как насчет этого существа? Выбрал ли он сторону? Потому что речь идет именно об этом, ты ведь не станешь спорить. Выбрать сторону, очертить границы? Он хочет воспользоваться каким–то колдовством, чтобы… что? Оживить Магистра войны? А вы с Аксимандом полагаете, что колдовские знания, полученные от таких, как Эреб или Лоргар, — слишком подозрительны, и что Магистр Войны очнется сам.
Кибре не ответил. Экаддон ухмыльнулся — широко и без всякого веселья.
— Ты не доверяешь мне. Ты не знаешь, буду ли я на твоей стороне, если ты прикажешь выпустить кишки Малогарста на палубу, так? — Оскалившись, он подбросил нож в воздух. Клинок прокрутился вокруг своей оси, падая. Он поймал его, подбросил снова и поймал другой рукой, и подбросил опять, ухмыляясь, глядя на блеск ножа. — Мы все — убийцы и предатели, разве ты не слышал об этом, брат? На моем личном счету — двести семь смертей от Исствана до Бета—Гармона: доказывает ли это, что мне нельзя доверять?
— Я серьезно, брат, — прорычал Кибре.
— Как и я, — сказал Экаддон, поймав падающий нож между пальцами. Он перехватил клинок крепче. — Я — капитан Налетчиков, я ношу черное Первой роты. Я много раз испытан кровью. Я стоял рядом с Воителем, рядом с тобой, и никогда не колебался, убивая по приказу нашего повелителя. Что из этого ты подвергаешь сомнению?
— Твою… ложу, — Кибре выплюнул это слово так, словно разжевал что–то горькое и острое.
Экаддон рассмеялся и отвернулся.
— Это не ложа, братец. Дни ложи давно миновали, ее цель исполнена. Ты наверняка помнишь, или, может, ты не можешь сказать? — Старые слова скрытности он обернул насмешкой — и увидел, как Вдоводел сверкнул глазами. Экаддон позволил своему удовлетворению отразиться в ухмылке. — Мы оба были там, и мы оба теперь знаем истину — нет больше никаких лож, никакого Эреба, что дергал за ниточки ради собственных целей. Мы все теперь принадлежим к одной ложе, и это — легион Магистра Войны. — Он усмехнулся шире, открывая черно–серебряные руны, вырезанные на зубах. — Все остальные мертвы.
— Твои Стервятники… — начал было Кибре.
— Воинские братства были всегда, еще даже на Хтонии. Ты должен бы это помнить, а? Стервятники не следуют за мной. И не следуют ни за кем. Они следуют принципам — воля, сила, власть. Это вопрос личных предпочтений, не всеобщих. Сам видишь, это даже не тайна. Я предложил бы тебе посвящение, но, полагаю, оно не будет тебе по вкусу.
Кибре задержал взгляд на усмешке Экаддона, затем покачал головой.
— Мне стоило убить тебя давным–давно, — сказал он.
— Тебе стоило попытаться, — сказал Экаддон. — Тогда нам хотя бы не пришлось вести этот разговор.
Оба они застыли без движения. Экаддон продолжал усмехаться, темные запавшие глаза Кибре смотрели, не мигая.
Потом Вдоводел рассмеялся со звуком, подобным выстрелу, и с ворчанием сервомоторов наполовину отвернулся, качая головой.
— Клянусь кровью, ты умеешь вызвать к себе неприязнь, — сказал он.