Экаддон наклонил голову.
— Один из моих талантов. Но ты пришел сюда, чтобы выяснить, встану ли я рядом с тобой, если ты, Малогарст и Аксиманд решите разорвать легион на части. Если тебе по–прежнему нужен ответ, вот он: мне плевать. Плевать, прав Малогарст или ты, согласится Аксиманд, или нет. Мне плевать. Это твой бой, не мой.
— Как раньше на Хтонии?
Экаддон пожал плечами.
— Да, именно так.
— Но если до этого дойдет — ты будешь с нами или с Кривым?
— Я буду там, где был всегда — с самим собой и с Луперкалем, — ответил Экаддон, покачав головой. — Но ты, брат… Если ты решишь, что все, кто не с тобой — против тебя, у тебя останется еще меньше друзей, чем есть сейчас.
Кибре приподнял подбородок.
— Малогарст утверждает, что он помогает Магистру Войны, что его планы и колдовство необходимы, — эти слова не заставят тебя задуматься, какой из путей стоит поддерживать?
Теперь настала очередь Экаддона смеяться.
— Ты же меня знаешь, Фальк.
— Капитан Кибре, — прорычал он, но затем кивнул. — Впрочем, да, знаю. Просто хочу убедиться, что это так и останется. Ты всегда был хорошим солдатом, Калус.
Фальк Кибре развернулся и зашагал прочь; гул и скрежет его брони растворились в тенях. Экаддон смотрел, как капитан Юстаэринцев уходит, а потом повернулся обратно к пустому кругу тренировочной арены.
Он повел плечами, чувствуя, как расслабляются мышцы.
— Повторить предыдущие параметры тренировки, — приказал он и услышал, как сервиторы–контроллеры защелкали в ответ. — Увеличить агрессивность боевых сервиторов до максимума.
— Принято, — отозвался сервитор–контроллер. Экаддон перебросил нож из руки в руку. Кибре всегда был умен, но прямолинеен. Он принял ответ Экаддона, но даже не подумал задать на самом деле важный вопрос.
Пятнадцать боевых сервиторов загромыхали вперед. Взревели цепные клинки, поднялись силовые плети и поршневые копья.
Вопрос был не в том, что Экаддон считал правильным, или кого считал правым. Его это не заботило. Вопрос был в том, кто сможет дать ему то, что он хочет?
— Активация, — прорычал он, и сервиторы бросились вперед.
Лайак
Оркус был поруганным миром.
Он никогда не был красив. Некогда над большей частью его лесов клубились облака. В морях и океанах плескались угрюмые воды цвета отравленного вина. Лед покрывал его полюса, простирая свою холодную хватку резких ветров к горным хребтам в более низких широтах. Люди–колонисты обнаружили этот мир в одну из бесчисленных эпох Долгой Ночи. Оркус не был добр к своим приемным детям. От поколений, пытавшихся вести жизнь на его поверхности, остались лишь крохотные горстки человеческих существ, пребывающих в постоянном страхе перед чем–то неясным. Когда Великий Крестовый поход нашел их, итераторам удалось установить, что измученные, одетые в шерсть люди верили, будто живут на краю царства мертвых, будто они прокляты.
Они были правы, конечно же. Глядя на поверхность Оркус, встающую перед ними, Лайак задумался: остановились ли хоть раз несшие Имперскую Истину, чтобы спросить себя: не видят ли те, которых они пытаются «просвятить», истину? Оркус был миром, расположенным на окраине иного царства.
Теперь он лежал в небесах, словно расколотый череп на поле сражения забытых богов. Континентальные пожары содрали леса с его поверхности. Термические заряды обратили ледяные шапки в пар. Клубящиеся облака серого пепла стали его погребальным саваном. Только горы остались прежними, когтями впиваясь в пронизанный молниями мрак. Орбитальные станции кольцом окружали Оркус, а корабли медлительно скользили в пропыленном космическом пространстве планеты, принося воинов–пилигримов на съедение ее темной пасти.
— Был ли в сожжении этого места иной смысл, помимо ритуального посвящения? — спросил Лайак, глядя, как серые вихри атмосферы Оркуса мчались навстречу их опускающемуся челноку. — Повелитель, — добавил он.
— Красиво, не правда ли? — произнес Лоргар. — Среди твоих братьев есть те, кто глядели на это место и говорили, что ощутили на лицах дыхание богов.
— Да, — сказал Лайак, тщательно проговаривая слово. Он чувствовал себя странно с тех самых пор, как Лоргар сообщил, какая роль будет отведена ему в плане по свержению Гора как Магистра Войны. — Они благословлены, — закончил он.
— Ты ни разу прежде не созерцал двери лабиринтовых путей? — спросил Лоргар, когда вид за арками окон шаттла превратился сплошной стеной клубящегося серого цвета.
— Я никогда не удостаивался подобной чести, — сказал Лайак.
— Это… нечто. Быть может, это тронет даже твою душу.
— Быть может, повелитель.
Лоргар смотрел на него, не мигая. Маска Лайака плотнее сжалась поверх лица. Кровавые слезы потекли из–под железных крючьев в щеках. Лайак выдержал взгляд примарха. Кроме них двоих на борту шаттла были только рабы клинка Лайака. Трюм мог вместить пять десятков легионеров в полной броне, но Лоргар повелел, чтобы они отправились к двери между мирами одни.
— Смотри, — сказал Лоргар, вновь повернув взгляд к тому, что находилось за облаками пепла.
Запустились высотные атмосферные двигатели шаттла, и его полет выровнялся. Облака поредели. Треснувший шпиль из черного камня вырос из мрака впереди. Челнок облетел вокруг каменного пальца. Зажглись прожекторы на его корпусе, прорезая тьму внизу. Облака вокруг вдруг исчезли, и сплошной их слой наверху казался крышкой, приколоченной к небу. Внизу был только чистый воздух. Вспышки молний освещали крутые склоны черных гор, вздымающихся вокруг, пока они опускались всё ниже. Нескончаемым потопом лился черный дождь.
Челнок повернул, проходя между двух утесов. Лайак уловил промельк огней, горящих где–то в широкой долине внизу. Они миновали просвет между двумя горами.
И тут земля ушла вниз, и продолжала всё отдаляться. Вопреки собственной воле Лайак ощутил всплеск головокружения. Перед его глазами простерлась бесконечно глубокая тьма.
Открытая рана зияла на коже планеты. Резаки и взрывчатка разрушили половину горы, оставив вместо себя коническую шахту, достаточно широкую, чтобы вместить боевой корабль. Сплавившиеся кристаллы блестели на ровных стенах. Громадные металлические опорные конструкции спиралью уходили вглубь расселины. Паутина балок и кабелей удерживала их на гладком, точно стекло, камне. Конструкции были усеяны факельными башнями, испускавшими раскаленное добела пламя в наполненную дождем темноту. Трупы принесенных в жертву висели на цепях под платформами. Сооружения, венчавшие их, были, казалось, сделаны из плоти самой горы: храмы, оружейные, хранилища – черный камень их крыш был весь покрыт высеченными словами.
Но Лайак мог видеть, что темнота простирается дальше даже самых глубоко расположенных конструкций. Пока он смотрел, молния ударила в одну из стен шахты и разрушила ее. На мгновение перед ним возник образ языка, высунувшегося из пасти огромного зверя.
Челнок запустил двигатель, чтобы удержаться точно над провалом и начал опускаться. Факельные башни, салютуя, выдохнули голубое пламя. Строения, расположенные на опорах, росли, и Лайак осознал, что бездна под ними скрадывала их размеры. Тут были святилища и залы собраний, способные вместить манипулу Титанов или десятки тысяч пехотинцев. Здесь была промежуточная станция на дороге к чужацкому измерению, известному как Паутина. Боевые машины, солдаты и снаряжение прибывали сюда, благословлялись жрецами изначальной истины, а следом спускались во мрак пространства лабиринта.
Брешь в Паутине не была создана Несущими Слово. Она была древней, остатком войны между древними расами, давно погибшими. Но боги помнили, и их демоны направили Лоргара к Оркусу, равно как к иным планетам, где двери между мирами можно было заставить отвориться вновь. Некоторые врата погрузились на дно океанов. Пустыни и кости мертвых городов окружали другие. Инопланетные джунгли разрослись поверх двери на Ласиль X, задушив ее под лианами метровой толщины. На Оркусе дверь ожидала в темноте, вдали от света мира над ней — ожидала, выпуская в мир странные сны. А затем Лоргар нашел ее, и его слуги прокопали в горе дыру прямо к ее пасти.
Лайак осознал, что Лоргар наблюдает за ним, когда опустились к самой нижней платформы круглой шахты.
— Притягательно, не так ли? — спросил примарх.
Челнок подбросило, когда пришли в действие посадочные двигатели. Он повернулся вокруг своей оси и сел на широкую платформу, выступающую из стены шахты. Дверь в его нижней части отъехала вверх. Ветер ворвался внутрь, принося запахи дождя и пепла. Лайак ожидал увидеть на посадочной площадке просителей, толпящихся в ожидании, — нечто подобное всегда следовало за Лоргаром, точно тень, — но вместо этого там находились лишь десять фигур, закутанных в алые одеяния с капюшонами, стоящих полукругом. Капли дождя шипели в метре над ними, обращаясь в пар еще в воздухе. Жаркое марево дрожало вокруг них, размывая и искажая их очертания. Некоторые были высокими и худыми, как палки, другие — приземистыми и раздутыми. Некоторые выглядели почти людьми. Все они ярко вспыхивали в испещренном рунами зрении маски Лайака. Шепот на бесчисленных языках дышал ему в уши, когда он глядел на них. Впервые за долгое время он чувствовал себя в замешательстве.
Это были Оракулы Пепельной Святой. Все до одного были священными прорицателями, чтившими Благословенную Госпожу и читавшими в потоках варпа. Они пользовались покровительством примарха и ценились почти столь же высоко, как Потерянная Святая Пантеона. Мало кто из Легиона хоть раз видел Плачущих, как называли их некоторые. Лайак никогда не встречал их сам и думал о них, как о потакании сентиментальности. Теперь он осознал, что ошибался.
Десятеро в алом поклонились, когда Лоргар подошел к ним. Любые другие смертные простерлись бы на коленях, прижав лица к мокрым камням платформы. Эти же просто опустили головы на три удара сердца, а следом подняли их вновь.
— Ваше святейшество, — прозвучал голос одного из десятки. Для ушей Лайака голос казался женским, однако надтреснутым и разбавленным обертонами, от которых начинали пылать защитные знаки, выгравированные на изнанке его брони. — Вашим появлением дышала кровь умирающих, и ваша воля записана огнями шторма.
— Благоприятные знамения, — сказал Лоргар.
— Знамения благие и недобрые одинаковы перед ликом вечности.
Лоргар едва заметно улыбнулся.
— В точности так, — сказал он. — Я не узнаю твоего голоса. С кем я говорю?
Фигура не ответила, но повернула голову под капюшоном к Лайаку. Тот напрягся.
— Вы взяли с собой своего пустого человека, — сказала она.
Лайак почувствовал, как жалят железные крючки его маски, и как удлиняются серебряные клыки, будто у хищника, оскалившегося на соперника.
— Он будет моим попутчиком, когда я перешагну порог.
— Чего вы ищете? — спросила облаченная в капюшон, вновь посмотрев на Лоргара.
— Я ищу моего потерянного брата. Я ищу ангела невоздержанности, что когда–то был Фулгримом.
Десятеро одетых в алое зашипели, закачали головами под красным бархатом. Перед глазами Лайака вокруг них вспыхнули ауры, мерцающие серым смятением и синим страхом. Некоторые воздели руки. Лайак мельком различил тонкие пальцы и бумажно–белую кожу.
— Избранник Совершенства…, — проговорила самая высокая из фигур. Его голос был высоким и резким, точно звук соприкосновения осколков стекла. — Пройти по такому пути… Даже ступить на него…
— Я знаю, что лишь немногие способны перенести подобное путешествие. Вот почему я и взял только нескольких. Я тоже читал предзнаменования. Мне понадобится проводник.
— Конечно же, лорд Аврелиан, — произнесла та, что заговорила с ними первой, и подняла руки, сбрасывая капюшон. Голова под ним была выбрита начисто; черты оказались юными, женскими, не испорченными шрамами. Сделанные сажей татуировки окружали ее глаза и струились по щекам, точно неровные дорожки слез. Сами же глаза были мутно–белыми. Сила пылала сквозь них. Лайак осознал, что она слепа.
Двое некоторое время разглядывали друг друга.
— Я не знаю тебя, — произнес Лоргар, и Лайаку показалось, что в голосе примарха сражаются сомнение и уверенность.
— Как можете даже Вы знать каждого, кто служит вашей воле? — произнесла слепая. — Я зовусь Актеей. Я — оракул этих дверей. Я пройду с вами и буду вашим проводником.
У Лайака возникло чувство, что Лоргар собирался поспорить с этим, но спустя мгновение он кивнул.
— Мы благословлены.
— Возможно, — сказала Актея. — Это не начертано.
Вольк
Пертурабо следил за потоками холодных данных из сердца «Железной Крови». Вокруг него с потолка свисали экраны. Тактическая информация прокручивалась по ним бесконечным каскадом. Эти дисплеи были не из тех, что преобразовывали детали в карты и графики; это были необработанные данные со всего флота под командованием «Железной Крови». Показатели двигателей, готовность заряда орудий, погрешности позиций, статус экипажа — всё это проходило по экранам в необработанном виде. Пертурабо уже час впитывал эту информацию, при этом шевелились только его глаза. Время от времени расположение экранов менялось, но Повелитель Железа в центре их оставался недвижим. Автоматы его Железного Круга выстроились около него неровным кольцом. Зеленые лучи сенсоров вспыхивали в их глазах, непрестанно сканируя окружение.
Вольк вернулся с поверхности после своего последнего наземного боя на склонах горы. Окопная грязь, забившаяся в царапины на его броне, выглядела неуместно в этом стерильном окружении. Лишь один раз прежде он бывал в стратегиуме Железной Крови. Тогда, как и сейчас, он был потрясен тишиной. Другие, кто видел его легион в качестве разрушителей крепостей и слышал Железо в их имени как рев пушек, удивились бы спокойствию этого места.
Помещение было круглым, его пол был разделен на ярусы, так что ряды панелей управления поднимались из открытого пространства в центре к куполу из голого металла. Сотни сервиторов сидели за пультами, опутанные трубками и проводами; их кожа стала серой за годы, проведенные в вечном полумраке. Сервы в черной униформе бесшумно скользили между ними. То тут, то там техножрецы в белых мантиях склонялись над контрольными панелями, с негромким пощелкиванием металлических рук нажимая на клавиши и поворачивая ручки регулировки. Все они выполняли свои задачи, не произнося ни единого лишнего слова. Стратегиум был погребен глубоко в недрах «Железной крови», и ведущие к нему коридоры охранялись пулеметными турелями и манипулами кибернетика.
На других кораблях центр командования располагался бы на мостике. Там звездный свет падал бы через огромные обзорные окна, но не на «Железной Крови». Еще задолго до первых столкновений этой войны Пертурабо держал внутренность корабля полностью закрытой от вида космоса снаружи. Частичтно из чистой практичности: иллюминаторы создавали уязвимые точки на корпусе и не давали никаких преимуществ в битве. К тому же, их отсутствие позволяло сфокусировать разум. Все, что тебе нужно видеть — прямо перед тобой, и пусть ничто не отвлекает тебя. Последней же причиной, как подозревал Вольк, стал урок, извлеченный из осадного искусства и повторенный за последнее десятилетие в сражениях с воинами, обладавшими теми же исходными способностями, что и Четвертый легион, — типичный мостик, расположенный высоко на корпусе корабля, оказывался слишком легкой мишенью.
— Все элементы на своих местах, — сказал Пертурабо, его голос был тихим, но слышен по всему залу. — Начинайте первую фазу.
— Повинуемся, — отозвались сервы. Гул систем управления слился с бормотанием экипажа, передававшего приказы. Вибрация корабля басовой нотой поднималась из–под пола, отдаваясь в ногах Волька. Он попытался прочитать и осмыслить данные, бегущие перед Пертурабо, но вскоре был вынужден признать поражение. Их было попросту слишком много. Он занимал достаточно высокий пост в иерархии легиона и прошел множество уровней ментальной подготовки, позволяющей его разуму функционировать на таких уровнях тактической сложности, которые свели бы с ума большинство смертных. Но это было подобно попытке напиться из водопада. Он мог считать общие показатели и получить смутные впечатления о реальности за пределами корабля, но не более того.