"Дочка перестала разговаривать после того как на наших глазах иномиряне убили моего мужа и брата. Мы прятались под кроватью… они ушли, не заметив нас… возможно, ее мог бы посмотреть виталист? Ей всего семь лет… "
Люди писали Люку обо всем на свете, делились своими историями и бедами. И все надеялись на него, хотя большинство писем стоило направлять в мэрии городов и администрации районов, в центр распределения беженцев и прочие инстанции. Но обращались к нему.
"Милорд, пишут вам фермеры из Остоука. Не хватает топлива для сельскохозяйственной техники… мы смогли засеять только десятую часть полей… осенью мы получим низкий урожай картофеля и нечем будет снабжать армию… "
Скрипнула дверь — в кабинет вошла Мария с широким подносом, сделала книксен и начала расставлять завтрак на столике у окна.
Я взглянула на часы: действительно, уже восемь утра. Завтрак я велела принести сюда, чтобы не терять время и сразу после него отправиться в лазарет сменить Кэтрин на обходе. В десять плановая операция с доктором Лео, и если не будет осложнений, а с драконами их не будет, то закончим за два часа. И дальше… дальше целый день пустоты.
"Госпожа герцогиня…"
Первое письмо, адресованное мне.
"…мой сын рассказал, что после ранения находился в лазарете замка Вейн… говорил, вы лично помогали хирургу на операции… ваша светлость, как мать благодарю вас и целую ваши руки и руки доктора… он один у меня… храни боги вас и вашего супруга, его светлость герцога Дармоншира… мы здесь в Миллоу каждый день льем жертвенное масло за ваше здоровье… сын мой снова ушел на форты… сердце болит… "
Я уронила письмо на стол и закрыла лицо руками, не обращая внимания на встрепенувшуюся Марию. Сколько таких сыновей, мужей, братьев, отцов, родных, любимых, находилось сейчас на фортах в ожидании наступления иномирян, которое почти наверняка станет фатальным? Наши командиры, которые бились рядом с моим мужем, наши рядовые, для каждого из которых он был надеждой на победу — и теперь из-за меня надежды нет ни у них, ни у Дармоншира. И кроме них несколько тысяч бойцов из Бермонта и из Эмиратов, чей флот, выстроившись вдоль берега, стал дополнительной линией обороны.
Что я могла для них сделать? Что?
Посмотрела на свою руку — над красными полосами на изодранной коже под двумя брачными браслетами виднелись голубые вены. Погладила их кончиками пальцев. Перевела взгляд на стопки писем.
Все эти люди, когда писали свои просьбы, знали, что у них есть защитник. Знали, что их дети, родные, знакомые вместе с моим Люком отстояли Дармоншир. Верили, что вот-вот начнется наступление и иномирян загонят в ту дыру, откуда они пришли.
Я лишила их возможности верить. Враги отчего-то не нападали, выжидали, но стоит им ударить — и даже я понимала, что и с подкреплением из Эмиратов и Бермонта форты сметут. Без Люка нам не выстоять. Одна надежда: Василина в первом же разговоре со мной сказала, что если удастся уничтожить основные силы иномирян в котле под Угорьем и заставить их отступать обратно к порталу у Мальвы, то несколько батальонов рудложской армии будут отправлены к нам на помощь, чтобы защитить западную границу Рудлога. Слишком много если… если рудложцы победят, если Дармоншир будет к тому времени еще не захвачен…
— Моя госпожа, все готово, — позвала Мария. Она стояла у столика и с тревогой смотрела на меня. — Может быть, позвать господина Ольверта? Вы бледны…
Замечательная практичная Мария.
— Не нужно, — сказала я, порвав первое из писем, отложенных на выброс, и кинув его в пепельницу. — Можешь идти.
Когда она вышла, в пепельнице образовалась уже горка из бумаги, и я, щелкнув зажигалкой, подожгла ее. Пламя взметнулось чуть ли не до потолка, как будто ждало свободы, и я протянула в него руку и позвала, чувствуя, как ласково гладят пальцы языки огня:
— Отзовись, стихия от стихии моей.
Пламя мгновенно свернулось клубочком, и из него выпорхнула переливающаяся алая птаха размером с ворону с огненным хохолком. Села мне на ладонь, вопросительно склонив голову с белыми сияющими глазами, как и в прошлый раз, загудела что-то непонятное.
— Это ведь ты прилетала тогда? — спросила я осторожно. — Ты стала гораздо больше.
Птица кивнула-поклонилась, покачивая хохолком. Ткнулась мне в ладонь клювом, чуть поцарапала лапой, и я как-то вдруг поняла, что она имеет в виду — это из-за моей крови она подросла.
— Тогда здравствуй, — я почесала ее под клювом. — А ты можешь вырасти еще больше?
Птица, загудев, взлетела, коснулась крыльями догорающих писем — и, словно впитав пламя, разбухла до размера крупного сокола. И внешний вид поменялся — кривой клюв, хищные лапы. Она снова приземлилась мне на руку — места не хватало, и одной лапой она вцепилась в ладонь, а второй обхватила меня у локтя, оставаясь невесомой и покалывающей родственной энергией.
— Какая ты красивая, — сказала я с восхищением. — И долго ты можешь поддерживать такой размер?
Птица мотнула головой. И без слов было понятно, что нет.
— А если я дам тебе еще своей крови, — продолжила я, — долго?
Огнедух задумался, переступил на моей руке.
— Час? День? Сутки? Или ты навсегда станешь больше? И если я попрошу тебя охранять замок, например, ты сможешь появляться, когда сюда прилетят враги? Они боятся огня…
Птаха гудела, тщетно пытаясь мне что-то объяснить, касалась крылом моей головы — мелькали перед глазами картинки: ароматическое масло, кровь в горсти, кровь на стене, — но я ничего не могла понять. Она уже на глазах становилась меньше, пока снова не сдулась до размеров вороны. Я погладила ее по переливающимся перышкам, вздохнула тяжело — и тут вспомнила, что у сестры есть говорящий огнедух по имени Ясница.
Отпустив своего помощника обратно в огонь и затушив бумагу, я набрала на телефоне номер Василины и, когда она ответила, попросила ее задать Яснице несколько вопросов.
— Хорошо, — тихо сказала ее величество, — но чуть позже, Марин. Я перезвоню. Сейчас у меня встреча с парламентом.
— Конечно, — ответила я, первый раз за последние дни чувствуя в душе нетерпение, чувствуя что-то помимо боли. — Буду очень ждать, Васюш.
Василина перезвонила во второй половине дня, когда я закончила ставить дневные уколы, обходя бойцов с тележкой, на которой лежали шприцы и ампулы с назначенными лекарствами. Я, откатив тележку к стене, вынула телефон из кармана и, увидев, кто звонит, поспешно нажала на "ответить". И пошла через холл к дверям, ведущим на крыльцо.
— Марина, какая же ты умница, — проговорила сестра в трубке. — Я сейчас столько об огнедухах узнала благодаря твоим вопросам.
— Это Алинки на вас нет, — вздохнула я с улыбкой. — Она бы давно уже энциклопедию составила.
— Я уверена, у нее будет еще такая возможность, — твердо, но с угадываемой грустью ответила Василина. — Марина, Ясница сказал, что у тебя получается вызывать только молодых и неговорящих огнедухов, потому что ты не старшей крови. Но они понимают все, что ты говоришь, а за кровь твою будут служить безо всяких условий как дочери Красного. И ты была права, — добавила она, — чтобы они подросли и могли дольше находиться вне огня, их нужно напоить твоей кровью.
— А сколько ее потребуется, ты не спросила? — поинтересовалась я тихо. В холле все общались приглушенно.
— Говорит, что молодой огнептице нужно трижды обмакнуть клюв в кровь и потом еще трижды, и станет она размером с сокола. Но все равно без огня они долго не смогут — до двенадцати часов солнечным днем и в два раза меньше ночью или в пасмурную погоду.
— Ну, это лучше, чем ничего, — проговорила я. У выхода как из воздуха появились два моих гвардейца; один из них открыл передо мной тяжелую дверь, и я вышла на крыльцо. — Василина, а он не ответил, можно ли их приспособить к охране дома или ворот? Как тер-сели у Ангелины охраняют сокровищницу?
Снаружи было жарко, зелено и людно: после обеда санитарки помогали выйти на прогулку тем больным, которым доктор разрешил потихоньку подниматься; кого-то вывезли на колясках, которых у нас было всего три. Я увидела Тасю, жену Энтери — она, поддерживая солдата на костылях, открыто улыбнулась мне, помахала, и я подняла руку в ответ.
— Можно, — обрадовала меня Василина, и я нетерпеливо постучала носком туфли о камень крыльца. — Только поблизости для них всегда должен быть открытый огонь и еда, горючее что-то: масло, спирт, нефть, уголь, бензин. Ясница говорит, что больше всего они любят масло, а сытнее всего им от нефти. А чтобы привязать огнедуха к конкретному строению, нужно дать духу имя, а затем мазнуть по стене своей кровью и сказать: "Храни стены эти и людей этих как меня".
Я, уже спустившись по крыльцу на залитый солнцем луг и отойдя от замка, с сомнением покосилась на свою ладонь. Поить, еще и по стене мазать… Боюсь, что для задуманного мне просто не хватит крови…
— И про смену хозяина ты спрашивала, — продолжала сестра в трубке. — Чтобы они кого-то другого слушались, так и надо приказать: "Слушай такого-то как меня и на имя свое откликайся ему".
— Звучит довольно просто, — я задумчиво подставила лицо легкому ветерку. То, что я хотела сделать, было рискованным, но не глупым. Точно не глупым. И нужным.
— Это не все, Мариш, — прервала мои размышления сестра. — Запомни: молодые огнедухи в битвах быстро теряют силу и развеиваются. Хватает их на десять-двадцать ударов, на десять-двадцать уничтоженных врагов. Они не погибают, потом возрождаются в огне того дома, к которому прикреплены. Но им надо долго в нем купаться, не появляясь и не откликаясь. Не меньше шести суток, чтобы снова набрать силу, — она помолчала и настороженно позвала: — Марина?
— Угу? — рассеянно откликнулась я, глядя в ту сторону, где находились фортификации. Двадцать фортов… за сколько дней я справлюсь? И будет ли у меня это время?
— Зачем тебе это? — поинтересовалась ее величество. — Ты хочешь огнедухов привязать к замку?
— К замку, да, — вздохнула я.
— Это хорошая идея, — голос ее повеселел, — и мне будет за тебя спокойнее. У нас-то тут они уже стаями летают. Но учти, что им нужно строго запретить опускаться ниже человеческого роста, иначе расшалятся и могут спалить кого-нибудь.
— Учту, — пообещала я, снова разглядывая свои вены под брачными браслетами. Дул легкий ветерок, раздувая края халата, прохладным потоком скользя по рукам, по браслетам, — и вдруг усилился он, взвыл, чуть не сбив с ног, заревел…
И я замерла от неожиданности — потому что увидела, как вокруг, на разном расстоянии от меня, подняв головы из стелющейся по земле травы, застыли змеи, штук пятнадцать или двадцать. Они смотрели на меня глазами-бусинами, а я, медленно поворачиваясь, замечала все новых гадов.
Похолодел браслет, и затих ветер. Наступила тишина, и тут же как по команде змеи опустили головы и поползли к морю.
— Марина? — тревожно проговорила сестра. — Что-то случилось?
— Не знаю, — сказала я, глядя то на свою руку, то на колышущуюся траву вокруг. Поднесла запястье к губам, попробовала каждый браслет губами. Мне не показалось — похолодел браслет мужа, — и я задрожала, опускаясь на корточки и тяжело дыша. Ибо только что сообразила — ведь и мой браслет действует до сих пор. Вновь подняла голову отчаянная надежда: что Люк мог спастись с такой кровопотерей и ранами, что его не унесло приливом и он где-то есть, живой. Если он не умер от удара о камни, от ожогов… мог ведь он обернуться и улететь?
Я каждый день и каждую ночь задавала себе этот вопрос и заставляла себя не думать, не верить, не надеяться. Только не после того как работая в скорой и операционных, видела последствия аварий листолетов, когда людей от ударов разрывало на куски. Не после того как видела искореженный, сплющенный, выгоревший листолет Люка. Даже при том, что он не был обычным человеком, выжить там было невозможно.
И еще я точно знала: если бы он сумел обернуться и остался жив, он бы прилетел ко мне. Раненый, умирающий, искалеченный — он бы прилетел ко мне. Без вариантов.
— Марина? Марина, — голос Василины пробился сквозь шум в ушах, и тут же я разглядела своих гвардейцев, поспешно направляющихся ко мне — я остановила их движением руки, показывая, что не нужно подходить, попробовала встать и от слабости завалилась на спину, в траву.
— Марина. Что с тобой? — глухо и обеспокоенно кричала сестра в трубке.
Один из гвардейцев осторожно помог мне подняться, и я перевела дыхание.
— Все в порядке, Василина, — ответила я, вцепившись в помощника. — Голова закружилась на минутку. Я у замка, тут со мной охрана, не переживай.
— Точно? — с облегчением переспросила она.
— Точно, — пробормотала я, под руку с гвардейцем направляясь обратно к Вейну. — Хочешь, дам трубку рядовому Шапину, он тебе подтвердит?
— Не надо, — она, кажется, улыбнулась. — Ты покажешься виталисту?
— Обязательно, Васюш.
— И ляжешь отдохнуть?
— Прямо сейчас лягу.
Вранье всегда мне удавалось. Сестра вздохнула. Поверила.
— Тогда иди. И береги себя, Мариш. И… еще раз скажу, какая же ты молодец, что придумала расспросить Ясницу. Сколько же еще в нем нужных знаний. Знать бы только, о чем спрашивать… сам-то он не сообразит, что рассказывать. Надо прямые вопросы задавать.
"Я-а-а умны-ы-ый, — обиженно загудело где-то в трубке. — Я со-о-бра-зи-и-и-ительный"
— Умный, умный, — ласково похвалила сестра.
— Он сейчас рядом с тобой? — с легкой завистью спросила я.
— Тут. Важничает, — с таким умилением, как другие говорят про котят, откликнулась Василина. — И масло кедровое лакает, заслужил. Рассказал мне после твоих вопросов кое-что. Я ведь с самого возвращения думаю, как бы отправить огнедухов в помощь войскам. Какой бы поддержкой они стали. Но отправлять их отсюда — а как узнают они куда лететь? И не натворят ли без управления дел похуже, чем инсектоиды? А самой участвовать в боях…
— Не вздумай, — забеспокоилась я. Мы с охранниками остановились у крыльца, и я прислонилась к теплой каменной стене. Гвардейцы отошли на несколько шагов, встали вполоборота.
— Пока в этом нет необходимости, — дрогнувшим голосом проговорила она, — но если понадобится, то я буду там. Мы это обсуждали на военных советах…
— И Мариан с этим согласен? — проговорила я с изумлением, задрав голову и наблюдая за неспешно парящими в небе чайками. Я часто теперь смотрела на небо.
— Он смирится, — тихо сказала Василина. — Если нужно будет, он примет мое решение. Но ведь страна воюет на два огромных фронта, на одном Севере сейчас десятки сражений и почти треть региона под оккупацией, а уж про Юг и говорить не приходится. Я просто не смогу и не успею все охватить, Марина, особенно если учесть, что огнедухам нужно время на восстановление. И я думала — как? А все оказалось просто.
— И как? — поторопила ее я.
— Я как раз хотела рассказать, когда ты замолчала. Ясница сказал, что старшая кровь способна заключить духов в оружие, или амулет, или украшение какое-то. Нужно назначить тайное слово, окропить кровью своей, заклясть в пламени, и потом хозяин амулета сможет призвать их без наличия открытого огня рядом, представляешь? Правда, есть ограничения. Я должна дать им обет и срок освобождения. Чем больше срок, тем весомее должен быть обет. И еще он сказал, что у прадедов наших сил хватало на шесть сотен огнедухов. Сама понимаешь, сколько веков прошло и как кровь наша разбавлена… дай боги, если на пару сотен меня хватит.
— Все равно это огромное подспорье, Василина, — проговорила я воодушевленно. — Ты мне опишешь принцип?
— Конечно. Только, — в ее голосе послышались извиняющиеся нотки, — Марин, он говорил только о старшей крови. Я не уверена, что силы твоей будет достаточно. Попробуй. Но если все получится, прошу, милая, не увлекайся. Нельзя тебе…
— Я буду очень осторожна, обещаю, — прервала я ее торопливо. — А о каких обетах речь? Мне в голову ничего не приходит.
— Ну, — смущенно проговорила Василина, — например, Ясница сказал, что в пик сезона нашего первопредка, в летнее солнцестояние король с огнедухами пляски устраивал. Жгли костры, прыгали через них, в догонялки играли всю ночь. Если король побеждал — еще год в услужении оставались. А если проигрывал, то каждому по алмазу вручить должен был, кровью красной окропленному. В знак свободы и чтобы всегда было у духов чем подпитаться даже вдали от огня.