— Пляски? — озадаченно повторила я. — Догонялки? А посерьезнее что-то нельзя?
— Еще раз духи потребовали в обет отдать им волосы дочерей королевских.
Я потрогала голову.
— Это уже проще.
— Если кратко, то они сами попросят, что пожелают, если твое предложение не понравится.
— Вот и ломай голову теперь, — буркнула я. — Куда деваться, буду пробовать.
— А сама привязка к амулету происходит так…
Следующие несколько минут сестра подробно описывала мне последовательность ритуала, а я старательно запоминала, жалея, что негде записать. Впрочем, ничего сложного там не было.
— Я и Ангелине напишу, — сказала Василина в конце своего рассказа. — У нее-то точно выйдет. И Поле позвоню. И еще… если у меня с амулетами получится, я пришлю тебе несколько штук, Марин. Только придется подождать, пока я их сделаю… И, уверена, Ани тоже сделает для тебя и Дармоншира…
— Спасибо, — голос мой охрип, на глаза навернулись слезы. Потому что она заботилась обо мне, хотя эти амулеты в армии Рудлога были бы не лишними. — Пойду экспериментировать, Васюш. И передай Яснице, что когда мы увидимся, я ему подарю бочку розового масла.
Сестра повторила огнедуху мои слова, и я прощалась уже под довольное фырканье и урчание, напоминающее гул огня в печной трубе.
После разговора с сестрой я прежде всего зашла к леди Шарлотте — она ушла отдохнуть и выпить чаю в свои покои, — и я, опустившись напротив нее в кресло, сжала руки и сбивчиво, не понимая вообще, что хочу от нее услышать и даже боясь думать в сторону какой-то надежды, рассказала про змей, и про ветер, ставший вдруг ураганным, и про похолодевший браслет Люка.
Свекровь слушала меня, то и дело поднося ко рту чашку с чаем. Одета она была в свободное фиолетовое платье, глаза ее были темными, огромными, страдающими. Я видела в них отражение своей боли, и тяжело было добавлять еще — от глупых надежд. Но у кого мне было спрашивать?
— Я не знаю, что думать, — закончила я, едва удерживаясь от того, чтобы не начать снова расчесывать руки. — Вы говорили, что браслеты становятся лечебными в крепком браке. А не помните, действовал браслет у вашего отца после смерти вашей матери?
— Действовал, Марина, — ответила леди Лотта сочувственно, и у меня внутри все оборвалось. Хотя я ведь понимала, что пытаюсь поверить в невозможное. — Отец не снимал его до смерти. Он ведь не женился повторно. И маму любил, очень любил.
— А почему мог похолодеть браслет Люка? — упрямо продолжила я, вглядываясь в нее и ругая себя за то, что бережу, тревожу, заставляю и ее переживать еще больше.
Свекровь поставила чашку и вдруг, закрыв глаза, с нажимом потерла переносицу. А когда открыла — глаза ее были покрасневшими, влажными. И губы — горько изогнутыми, и лицо — почти белым.
— Я не знаю, Марина, — сказала она тяжело. — Не помню такого у отца. Но ведь браслет наследие Инлия, часть его стихии, а первопредок наш змееподобен. Может, и ветер, и змеи почувствовали родственную стихию? Не знаю, не знаю, — она прерывисто вздохнула, — но я понимаю тебя и тоже хочу верить в то, что мой сын жив. Пока не нашли его… тело, мы ведь имеем возможность верить…
Я подсела к ней на подлокотник кресла и крепко обняла ее — уже не скрывающую тихих слез. Насколько разными мы были по темпераменту, настолько комфортно мне было рядом с ней, естественной в своем достоинстве и терпении.
— Я поеду сегодня на форты, — сказала я ей. Свекровь подняла голову и вопросительно взглянула на меня. — Я могу помочь им, леди Лотта.
Я ждала, что она скажет о риске, о том, как я безответственна по отношению к семье и детям, мягко упрекнет меня, попросит остаться, но она только покачала головой и проговорила:
— Ты должна понимать, что именно ты сейчас — госпожа Дармоншира, Марина. Твои решения не оспариваются. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.
Я тоже на это надеялась.
* * *
Поднявшись в свои покои, я отослала Марию и принялась лихорадочно рыться в шкатулках с драгоценностями. Перед тем как рисковать, нужно было выяснить, получится у меня хоть что-то или нет.
"Амулет для привязки огнедухов можно создать только из драгоценных камней, происходящих из раскаленных глубин Туры, — сказала Василина. — Лучше всего алмаз или хризолит. Тогда они могут питать духов и быть им домом, как пламенный эфир. Хотя камни раз в шестьдесят дней все равно рекомендуется несколько минут подержать в огне".
Люк за короткое время нашего брака ухитрился подарить мне столько камней — отдельно и в украшениях, — что они не помещались в шести шкатулках и частью лежали в ящике будуара.
"Не всякий камень подойдет, мелкие бесполезны, нужны крупные, не меньше ногтя на мизинце. Желательно необработанные, но если их нет, то можно взять и шлифованные. Чем крупнее камень, тем больше духов к нему можно привязать, тем сильнее они могут быть и тем дольше они могут там находиться без подпитки".
Из крупных бриллиантов у меня был только камень на обручальном кольце, которое запоздало надел мне на палец Люк. Но с этим кольцом я бы не рассталась ни за что. И я перебирала драгоценности, понимая, что большую часть даже не помню — я так зла была на мужа, что после дарения бросала их в ящик, не глядя, и, видимо, потом уже Мария находила их и клала на место.
Увы, все бриллианты были небольшими, а хризолит я выявить из россыпи украшений с зелеными камнями всех оттенков не смогла. Не была я знатоком самоцветов. Я побродила по комнате, думая уже спускаться к леди Лотте и спрашивать, не знает ли она код к сокровищнице замка Вейн, но решила все же попробовать с обручальным кольцом. В конце концов, оставлю его себе, будет у меня кольцо с привязанным огневиком.
"Принцип привязки к амулету похож на привязку к дому, — говорила сестра, — но вместо имени нужно назначить слово, по которому ты будешь вызывать огнедухов".
Я вышла в гостиную, взяла с полки толстую свечу и, поставив на столик меж кресел, зажгла ее. Ножом для бумаг, морщась, надрезала ладонь, и окунула желтоватый бриллиант в кровь. И затем выполнила все точно так, как объяснила Василина, — сунула кольцо в свечу и, глядя, как моя кровь с гулом, словно пламя горелки, вспыхивает на алмазе, проговорила:
— Стихия от стихии моей, велю тебе в камень этот войти.
Огонь свечи расширился, окутывая и кольцо, и мою руку. Замелькали в нем крылья-искорки, загудели… но кровь моя на камне быстро выгорела, и исчезли огнедухи, не успев проникнуть в бриллиант и оставив меня разочарованной. Может, все получится, если для них будет больше огня?
Я поспешно растопила камин, и несколько раз повторила все то же, но с пламенем над разгорающимися дровами. Бесполезно — дело было не в огне. Моя кровь смогла защитить камень от сгорания, но оказалась неспособной настолько усилить его, чтобы он смог заменить огнедуху источник родственной стихии. И никакие обеты не помогали.
Порезы на ладони щипало, но боль эта отрезвляла и придавала злости. Я расстроенно вернулась в спальню, чтобы положить кольцо обратно в шкатулку, оглядела разбросанное по столу богатство — почти все здесь подарил мне Люк, почти все он прикладывал к моей коже и смотрел жадными темными глазами — и, содрогнувшись, отвернулась. Пусть Мария уберет. Я не могу здесь больше находиться.
Среди камней синей змеей вилась та самая сапфировая нить, которую муж надел на меня в этой самой спальне в утро своей смерти.
Раздражение от неудачи вылилось в лихорадочное желание действовать дальше. Я распахнула двери покоев и попросила гвардейцев, терпеливо ожидающих в коридоре, помочь мне.
И минут через пятнадцать мы уже поднимались наверх, в одну из четырех башен замка Вейн. Я сжимала в руке нож для бумаг, зажигалки и флакон найденного у меня апельсинового масла, а охранники несли бутылки с керосином и выданные Ирвинсом большие керосиновые лампы, которые были заправлены. Лампы эти, по его словам, остались еще со времен старого герцога.
Наверху, вокруг черного, пахнущего окалиной и маслом орудия, направленного в сторону фортов, гулял ветер. Двое бойцов, дежуривших на площадке башни, увидев наше появление из люка и поклонившись, отошли чуть в сторону. Я попросила поставить лампы подальше от ящиков со снарядами — у каменного бортика башни, который был высотой мне по пояс. Сама зажгла фитили в лампах; открутила у одной стеклянный верх и конус горелки, оставив огонь стелиться по стене, сунула в него руку и попросила:
— Отзовись, стихия от стихии моей.
Пламя плеснуло выше моего роста — и соткалась из него крохотная огнептица. Она настороженно зависла надо мной — пламенные перышки ее трепетали на ветру, хохолок сыпал искрами.
— Смотри, что у меня есть, — сказала я, надрезая себе ладонь и морщась от боли. — Хочешь?
Птица порхнула мне на руку так быстро, что я увидела только ярко-алый след. Она набрала в клюв кровь, заполнившую ложбинку ладони, и задрала голову, словно пила воду.
— Я назову тебя Искрой, — проговорила я, гладя ее по хохолку. Птаха невозмутимо поглядела на меня сияющими белым глазами — после третьего глотка она выросла до размеров крупной вороны, и мне показалось, что во взгляде ее появилась осмысленность. А вскоре на моей руке уже переступал лапами огромный пламенный сокол.
Я осторожно пересадила его на целую руку, а сама подошла к бортику башни, мазнула по ней раненой ладонью…
— Храни стены эти и людей этих, как хранил бы меня, Искра.
Дух, укоризненно полыхнув глазами, поклонился мне, принимая приказ, — и рассыпался искрами, взвился ввысь, огненной стрелой заметался вокруг башни. Мне стало его вдруг очень жалко — он потерял свободу, а я знала, как важна свобода.
Я покосилась на встревоженных артиллеристов, на снаряды, на гвардейцев, лица которых выражали желание как можно скорее увести меня отсюда. Я их понимала: одно движение крыла — и у Вейна не будет башни, у Дармоншира — герцогини, а я не только погибну из-за непродуманности своих поступков, но и стану причиной смерти четырех ни в чем не повинных бойцов.
— Иди сюда, — крикнула я в небо. — Искра.
Дух стремительно снизился, завис перед бортиком, расставив крылья — шириной метра полтора, не меньше.
— Не приближайся к снарядам и оружию, — приказала я, указывая на них для верности рукой, — а если увидишь рядом с ними огонь или искры — потуши. Не задевай людей. Им ты будешь помогать. Защищать замок и меня от врагов. А здесь для тебя всегда будет гореть огонь и стоять сытная еда. Видишь? — я подняла бутыль с апельсиновым маслом и льстиво заглянула духу в сияющие глаза. — Это очень вкусно. Станешь хорошо служить — тебе каждый день такое давать будут.
Огнекрылый сокол печально загудел, медленно поводя крыльями в воздухе и оглядываясь через плечо, как будто хотел улететь.
— Я тебе друзей в другие башни подселю, — продолжала уговаривать я, чувствуя себя приручающей норовистую кобылку, хотя могла приказать, выбора у него уже не было. — Сможете играть вместе. И когда не будет врагов рядом, летай, где хочешь, только чтобы когда нападали на нас, ты был здесь, и по зову на имя свое являлся. Ну, — я открыла бутыль и налила масла на целую ладонь, — не обижаешься? Вку-у-у-сно. Ну, красивый мой, хороший, давай, давай…
Сокол повисел еще немного в воздухе, совсем по-человечески вздохнул и сел на мою руку. Обернулся фырчащим искрящимся котом, вылакал масло, и, спрыгнув на каменный пол, огненной дорожкой метнулся к одной из ламп и нырнул в нее.
Я медленно вытерла рукой, на которой не осталось даже запаха апельсина, мокрый лоб и с облегчением вздохнула. Ну, хоть на такую привязку моей силы хватило.
* * *
В лазарете было очень тихо. В операционных не горел свет, и это было непривычно. Только из процедурных доносились голоса.
Из свободных виталистов я обнаружила только Энтери — остальные либо отдыхали, либо были заняты на процедурах, а дракон, одетый в зеленый халат и шапочку, забавно выглядевшую на его красных волосах, убранных в короткий хвост, сидел на месте дежурной сестры. Видимо, Кэтрин отошла по делам и не постеснялась попросить подменить ее. Впрочем, Энтери не выглядел недовольным. Он вообще по складу своему был крайне спокойным и терпеливым. И добрым.
— Поможешь мне? — попросила я после обмена приветствиями и протянула ему руку. Энтери посмотрел на мою ладонь, чуть нахмурился, но пальцами над порезами провел: они тут же затянулись, оставив едва заметные белые шрамы.
— Ты порезала себя затем, чтобы… ? — проговорил он, отпуская мою руку.
Я вздохнула, думая, как объяснить. Нужно было спешить, но мне требовалась его помощь и дальше. И я решила сказать прямо.
— Чтобы привязать огнедуха к башне, Энтери. Это… — я махнула рукой, пытаясь подобрать слова, но дракон внезапно кивнул.
— Я знаю, как это. Нории мне рассказывал, что отдал твоему мужу амулет с привязанными водными духами, тер-сели.
Я открыла рот… и закрыла его.
— Ты не знала? — правильно понял мое замешательство собеседник.
Я покачала головой. Странно, что Ангелина мне не рассказала. Или она тоже думала, что я и так в курсе?
— Не знала. Но раз ты все понимаешь, могу я попросить тебя о помощи? Я собираюсь на форты… но без виталиста это бессмысленно. Я очень боюсь навредить детям… и себе, но привязать защитников обязательно нужно… раз уж я могу.
Дракон лишь внимательно посмотрел на меня зелеными глазами и кивнул:
— Дело правильное, сестра. Я помогу. Только Тасю предупрежу, и буду готов. Тебя отнести к фортам?
— Нет, — благодарно улыбнулась я, — не стоит рисковать. Поедем на машине. Спасибо, Энтери. Я пошлю за тобой, когда нужно будет выезжать.
Жак Леймин явно не знал, что мои приказы теперь не оспариваются. Ну или ему было на это плевать. Когда я позвонила, обрисовав свою идею и попросив предупредить командующего Майлза, чтобы на фортах подготовили источники открытого огня и миски с маслом, он предсказуемо и резко ответил:
— Ваша светлость, это крайне рискованно. Каждый день происходят нападения иномирян. Прошу вас, откажитесь. Себя не жалеете, детей пожалейте.
— Жак, — сказала я тихо и предупреждающе. Я могла бы сделать все и без него, но это было бы неправильно и небезопасно.
— Думаете, его светлость бы одобрил вашу идею? — произнес он жестко.
— Жак, — повторила я, мысленно призывая себя к терпению. — Скажите мне, что фортам не нужна та поддержка, которую могу дать я. Скажите, что это не позволит им продержаться немного дольше, и я откажусь.
Он молчал — в трубке я слышала покряхтывания и сипы, словно он набирал воздуха в легкие, чтобы сказать что-то — и не говорил.
— Уезжали бы вы в Рудлог, ваша светлость, — как-то по-стариковски потерянно и жалобно попросил он вдруг. — Поберегли бы деток, госпожа Марина. Ну не жили же еще. Хоть они бы… если уж его светлость…
Я закусила губу и заставила себя молчать. Он все сопел, думал, ворчал себе под нос, а я терпеливо ждала.
— Я сейчас позвоню Майлзу, — наконец, сдался он. — С вами поедут не только ваши гвардейцы и дракон, но и мои люди, и Тиверс — он сможет поставить и удержать щит на случай нападения по пути к фортам. И послушайте меня, ваша светлость. Я еще обсужу это с командующим, но, полагаю, разумно выехать ближе к ночи. В темноте стрекозы не налетят, а если начнется наземное наступление, мы успеем вывезти вас даже с последнего форта.
— Я всецело полагаюсь на вашу компетентность, Жак, — заверила я, чувствуя себя более взмокшей, чем когда приручала огнедуха. — Жду вашего звонка.
Мы выехали к фортам, когда село солнце, и прибыли в Первый уже в полной темноте. Постовой потребовал наши имена и, как полагается, доложил офицеру — и через несколько минут железная решетка ворот поползла вверх.
Командующий Майлз, уставший и сосредоточенный, тоже приехал в Первый форт, и после коротких приветствий мы прошли к широкой стене, утопающей во мраке.
— Специально к вашему приезду отключили прожекторы, которыми освещали заградительные полосы, — объяснил командующий, недоверчиво поглядывающий на меня. — Мы не увидим врага, если решит подойти, но и вас они не увидят. У них есть уже наше оружие, не стоит рисковать. И, прошу, если ваши действия связаны с огнем, совершайте их здесь, за стенами. Снайперу достаточно трех всполохов света, чтобы несколько раз прострелить пространство вокруг.