Обмывшись в лохани, смыв с лица, шеи, рук пыль дорожную, принялась расплетать косу. Евгастья по привычке хотела было подсобить расчесать волосы, но её опередила старшая Белолюба. Та и не стала настаивать на своём против слова главной. Но даже это не отвлекло Мирину от мыслей о княжиче. Образ Арьяна так и стоял перед взором и не уходил. Глаза его, орехового цвета, обведённые, будто углём, чёрной каёмкой и такими же тёмными ресницами, имели взгляд хищный и вместе с тем сытый, окутывали теплом. Княжна вспомнила, как спокойно возле него делалось и неспокойно одновременно. Невеста у него ревнивицей оказалась. Оно и понятно, почему, завидного жениха себе подобрала княжна Орлецка, и всё же Мирина как-то не верила ни ей, ни в её чувства. Вздохнула тягостно, ощущая на голове гребень, мерно скользящий по волосам. Отбросила эти мысли, а вместо них пришла тревога более насущная. Что же говорить матушке? Ведь то, что была она в лагере валганов, вскоре откроется. И как бы ни думала, ни вертела в уме, а признаться в том придётся. Опасалась, как бы хуже от вранья не стало.
Управившись, Белолюба вплела в косу ленту — знак того, что девушка обещана уже жениху, и Мирина не стала противиться тому, понимая, что желание княгини таковым и осталось — выдать за Вортислава, будто невеста и не пропадала никуда. Значит, увидит его за столом общим. Что ж, тем лучше.
Чернавка под тихий напев привязала в завершение накосник тяжёлый, положила гребень в ларь и отступила.
— Спасибо, — очнувшись от раздумий, ответила Мирина. — Теперь ступайте. И Евгастью с собой возьми, устрой девочку, покажи место, где жить будет, да расскажи всё.
— Как велишь, княжна, — склонила девка голову и, поманив притихшую чернавку за собой, вскоре вышла за дверь, оставляя княжну в одиночестве.
Поднявшись, Мирина прошла к оконцу, выглянула наружу, да только ничего не увидела, кроме кровли терема да макушек березняка и дубрав, а за ними затуманенной сизой знойной мглой дали, в которой серебрилась жемчужная река. И всколыхнулось всё внутри. Она дома. Даже не верилось. Пройтись бы по двору к саду, босыми ногами на землю ступить, чтобы силой вновь напитаться от родных мест, соединиться с ней, сродниться вновь… Но лучше дождаться застолья и встречи с родичами сперва — это главнее, а прогулку оставить назавтра. Помалу полуденная жара всё же сморила в сон, отяжеляя веки и всё тело размягчая, делая неповоротливым, разнеженным, да после пути долгого не хватало сна крепкого. Мирина прилегла на постель да так и провалилась в небытие, и спалось ей так крепко, так сладко, безмятежно, как она и не надеялась давно, уж не верилось ей в отдых такой полный. Впервые не вскочив в испуге от того, что проспала, она проснулась сама, спокойно, потянувшись сладко, разминая тело, по которому волной пролилась приятная нега, а не ломило болью от неудобного положения. И удивилась, когда поняла, что уже и день пролетел, и вечерние лучи поползли на щёку, щекотали кожу, слепили ласково, не обжигая глаз. Такого бодрого духа давно не чувствовала.
И всё же, когда первая волна блаженства спала, а тело немного пробудилось, вернулось беспокойство внутреннее. Порой матушка Световида не скупилась на брань и крепкое слово, а тут даже недовольства не проявила, не укорила, не ругала. Княгиня встретила падчерицу сдержанно, а сама была сухая, беспокойная, будто так и ждала её возращения со дня на день. Может, всё-таки прошёлся слух, что объявилась пропажа? Ведь и Всеслава, невеста Арьяна, грозилась грязью облить. Неужели молва злая о пленении вперёд неё успела прийти? Мирина плечами передёрнула, дрожь меж лопаток прошлась от таких догадок, и ком тошноты подкатил к горлу.
Мирина откинула покрывало, опуская ноги на пол, просыпаясь окончательно.
За дверью и с улицы шум поднялся вечерний, и тревога объяла вновь, и хотелось отделаться от неё, от всего отречься, а не выходило. Едва только княжна поднялась, как появилась в двери Белолюба, в руках её покоились наряды для вечернего празднества. Хоть в том Мирина не нуждалась, но раз так нужно, то лучше всё исполнить, ведь недаром старается княгиня, видимо, не терпится ей поскорее за Вортиласлава дочь отдать, пока ещё чего не натворила, пока покладистая. Платье княгиня велела достать самое нарядное, расшитое мелким бисером да узорами витиеватыми, с широкими рукавами, да настолько длинное, что по полу подол скользил. Волосы же чернавка туго в косу переплела, повязала таким же расшитым бисером венцом, ещё девичьим.
— Какая красота!
Мирина резко обернулась, дрогнули колечки на висках с висящим на них жемчугом. Годимира так и замерла в дверях, а у Мирины из груди сердце едва не выскочило от неожиданного выкрика, хотя должна была сразу догадаться, кто к ней может заглянуть без предупреждения да приглашения. Сестра младшая княгини-матушки совершенно не похожа была на Световиду. Тёмная коса через плечо, в ней лента красная — родичи той ещё осенью сговорились отдать княжну за Желибора, среднего сына князя Сбыслава Веромиловича из соседнего городища. Годимира росточка маленького, чуть пониже самой Мирины, на белом лице яркие губы, будто выкрашенные вишнёвым соком, маленькие, пухлые, вечно улыбающиеся, и глаза такие же, будто смеющиеся, лукавые, как у лисицы. Порой сомнение брало, что гордая величавая Световида и пылающая, как купальский костёр, Годимира родные меж собой, но родичи сестёр верные, честные люди, говорят, что Годимира в прабабку батюшки пошла, переняв все черты её, о том и матери их сон вещий был. Возраст младшей был такой же, как и у Мирины только вот сблизиться они настолько сильно, чтобы делиться душевными девичьими переживаниями, не могли, порой Мирина уставала от её плещущей через край силы да живости. Это изматывало, она любила больше покой и тишину, а Годимира, как бурлящий огонь неустанный, и такая же, наверное, непредсказуемая. Огонь-то ведь обжечь может, как и холод Световиды, и в этом и было, пожалуй, сходство их, общая черта.
— Здравствуй, Годимира, — поздоровалась Мирина, уж не зная, радоваться ли её появлению в покоях.
Та, не дожидаясь приглашения, прошла вглубь, спровадив чернавку небрежным взмахом руки, пристроилась рядышком на лавке.
— А я вот не стерпела, пришла с тобой повидаться, — широко улыбнулась она, и сузились карие глаза, заплясали в них отблески догорающего на окоёме заката, лучи которого прямиком ложились сквозь всю светёлку, освещая бурым светом стену, делая тени девиц почти чёрными, глубокими.
«Странно, а чего же сразу не спустилась встречать, ещё утром?» — мелькнула и пропала у княжны мысль.
Годимира за руки взяла Мирину. Пальцы у сестры Световиды были всегда тёплые, но сейчас отчего-то влажные — неужели переживала так из-за их встречи? На Годимиру и не похоже было, чтобы из-за такого пустяка, как дочь Родонега, переживать сильно да волноваться. Раньше Мирина не больше её внимание привлекала, чем сундук в углу. А тут сама явилась.
— Световида рассказала, как ты изменилась, а меня же любопытство разбирает. И в самом деле, тебя не узнать. Раньше как воробушек, и не поймать тебя, — защебетала.
— А что же теперь? — не сдержалась Мирина, раздражаясь. Сама того не ожидала от себя, но с какой-то обидой сорвался вопрос.
— А сейчас… — живые глаза Годимиры забегали по лицу Мирины, по стану её, нигде не задерживаясь, — не знаю. Смелая, спокойная, — пожала она плечами круглыми, — девичья угловатость пропала.
Мирина моргнула, отводя взор, а жар-таки прилил к щекам, будто Годимира в самую душу её заглянула, догадавшись о том, чего теперь и не вернуть, не изменить. Будто узрела, кто её девичью честь забрал. О чём и сама Мирина предпочла бы забыть накрепко и никогда не вспоминать.
— Где ты была, Мирина, и почему с тобой дружина князя Вяжеслава из городища Явлича прибыла?
Мирина вернула на неё взгляд, пронизав строгостью княжну насквозь. Уж перед ней отчёт не собиралась давать. Поднялась со скамьи, двигаясь чуть резче, чем хотелось бы, да только теперь не сдержаться. Не по нраву пришёлся вопрос свояченицы.
— О том я буду с матушкой говорить, — ответила, не глядя на Годимиру, прошла к двери, подхватывая плат, покрывая голову. Всё же ленту вплели, а значит, теперь уже непокрытой не пристало ходить.
Только к двери подошла, остановилась, ощущая, как вскипело всё внутри. И больше на себя разозлилась, что не смогла найти ответа достойного, что бежит. Повернулась.
— Идёшь?
Годимира, что сидела до этого окаменевшая, вдруг оживилась, и липкая улыбка вернулась на багряные губы.
— А как же, — подобралась.
Вместе, плечом к плечу, спустились на нижний ярус. За ними незаметно и Белолюба пристроилась, и Вида — проводить до горницы, всё, как и раньше бывало, кроме того, что сейчас рядом шла Годимира, будто страж какой. Может, и в самом деле боятся, что вновь сбежит, испугается ленты в косе? Тут уже Мирина заулыбалась, с улыбкой на лице так и вошла в душную горницу, наполненную светом и шумом голосов разных, мужских и женских.
Но улыбка её помалу сползла, когда разглядела она смолкших разом гостей, собравшихся здесь, и пальцы сами собой в кулаки сжались. За длинным столом, который выставили посередине горницы, были ещё не все, пустовала лавка в женской, левой стороне стола. Княгини Световиды не оказалось, сидели только сыновья — княжичи Нечай и Взрад, оба русоволосые, как отец Радонег, и голубоглазые. Мирина задержала взгляд на Нечае, тот даже сидел, как отец, одним локтем на стол опираясь. И защемило в груди — как напоминал отца, будто он сам был тут. И в самом деле, не узнать Нечая, раздался в плечах, и руки крепкие, жилистые, взгляд умный — всё это прибавляло ему мужественности, и всё же напряжённая поза, пусть и радость от встречи в глазах его вселяла в Мирину беспокойство. Она прошла вперёд, на ходу оглядывая старших мужей княжества. В самом конце сидели Мечеслав и Векула. Завидев княжну, оба выдохнули свободно, оживились, будто до сего мига сомневались, что она появится. Мирина приветливо улыбнулась седобородым осанистым старейшинам в высоких шапках. Она опустилась на лавку, где отведены были места для женщин, рядом примостилась Годимира, далеко не стала отходить. Мирина подняла взгляд, натолкнувшись на рысий прищур боярина Земибора, смутилась. Он о лишь оглядел её внимательно, да и не только он — все взгляды на неё были обращены. Рассматривали, как диковинную вещь какую, и так трудно было выдюжить, остаться спокойной под напором их внимания, что Мирину дрожь проняла от напряжения. И почему до сих пор не пришла княгиня? И Вортислава тоже нет.
Неловкое молчание затянулось. Земибор глянул на дверь, нахмурил густые, подёрнутые уж сединой брови. Вскоре на княжну уже никто не обращал внимания, заговорили меж собой, продолжая трапезу. Сидящая рядом Годимира зачерпнула деревянной ложкой икру, на хлеб намазала, подмигнула лишь Мирине, откусывая маленький кусочек. И смятение лютое взяло от непонимания того, что происходит здесь. Мирина некоторое время смотрела на богато уставленный яствами стол, ничего не видя перед собой. Нет, нужно повидаться с Истиславом, другом отца и побратимом верным, да Яреной, женой его, расспросить обо всём. Мирина встрепенулась от пронявшего осознания, что их за трапезу не позвали, было поднялась, но рука Годимиры легла на руку княжны, призывая не волноваться. Мирина хотела скинуть её руку, но за дверьми шум послышался, а следом появилась и Световида, взволнованная, побледневшая, и снова губ её бледных коснулась нервная улыбка. За ней, словно тень, следовал и Вортислав, возвышаясь едва не на две головы княгини. Лицо его чуть вытянутое, загорелое обрамляли короткие тёмно-русые кудри, только чуб длинный небрежно падал на одну сторону, скрывая лоб и скулу.
Его серые глаза тут же приковались к княжне, снова насмешливые, издевательски-едкие. Мирина и забыла, как дышать, так сделалось неприятно внутри, будто колючку проглотила. Он быстро, хоть и неохотно, отвёл взгляд, обращая его на мужей, преклонил голову, отдавая дань уважения старшим. Неродной брат отца совсем не изменился, всё так же шагал расслабленно, так же смотрел на всех чуть исподлобья, будто всё вокруг только досаждало. Сел рядом с Земибором, оглядывая прибывших из Явлича воинов, и казалось, что не рад он их присутствию здесь да вынужден терпеть. Световида опустилась по другую сторону от Мирины — теперь уже и не выйти, будто прикованная с двух сторон и задушенная взглядом Вортислава. Недаром его недолюбливали — юркий, никогда не поймёшь, что у него на уме да на сердце, но отец, князь Радонег, всегда снисходительно относился к нему, всё же мать у них одна была, а её князь уважал и свято чтил память.
В хоромине воздух сразу наполнился мужским духом да яствами, настоялся, загустел, пропитывая одежду и каждый уголок горницы. Быстро захмелели мужи, даже молчаливый десятник Векула разговорился. И никто Мирину не пытался расспросить о том, где та была всю долгую зиму, весну да половину лета. Может, оно и лучше, разве не этого хотела? Но всё же странно и неправильно было, уж не знала теперь, что и думать. Никто не пытался её осудить или высказать негодование, всё было так, будто её и не было здесь. Мирина наблюдала, как пальцы Световиды иногда в кулак сжимались, подрагивали княгиня всё пыталась это скрыть, прятала руки. Годимира же, напротив, была весела, как и всегда, отвечала всем любезно, когда к ней кто-либо обращался, хоть и сосватана, да на уста никто платок не накидывал, как и на глаза, что горели живо да ласково, и мужчинам это нравилось.
А меж тем вечер прогорел. В хоромине всё больше сгущались сумерки, чернь разожгла повсюду светцы, и задышали стены теперь уже земным, живым огнём, делая черты лица мягче да плавнее — движения, а голоса отчётливыми, тягучими.
— Я хочу испить за здоровье княжны, дочери князя Радонега, — поднялся вдруг Вортислав, откидывая со лба чуб, поднимая чару. — За то, что с нами она, что жива, здорова, в бодром духе да при красоте своей, что только расцвела и созрела, и когда успела? — повёл бровью.
Внутри Мирины оборвалось всё от внезапной речи княжича, и как будто потемнело вокруг, стало как в норе. Она рассеянно посмотрела перед собой. Остальные бояре подобрались, также поднимая чары, не замечая в речах княжича долю издевки и гости из Явлича не отставали. Мирина вздрогнула от грохота чар, брызнули капли медовухи малиновой ей на руки. Вортислав, поглядев на неё свысока, припал жадно к питью.
Световида тоже подняла чару, не глядя по сторонам, отпила мелкими глотками. Мирина не сразу заметила, как все разом затихли и замерли на своих местах, а головы повернули к выходу. А заметив, посмотрела туда же. За долю мига до того, как увидела в дверях четверых рослых мужей, сердце в лёд обратилось, покрываясь тонким панцирем, перестав на миг биться, растрескиваясь на мелкие осколки, а потом бешено запрыгало в груди, что аж больно сделалось. Отказываясь верить своим глазам и понимать происходящее, княжна ощутила, как пол исчез под ступнями. Она вцепилась в край стола, отрицая всё, а меж тем хан Вихсар прошёл вглубь в окружении троих мужей, сразу видно — воинов, с саблями на широких поясах да в латниках с железными платинами по плечам и груди. Векула и Мечеслав поднялись с мест, напряжённые до предела, того и гляди оголят клинки, надулись на шеях и руках вены, взгляды потемнели. Световида встала, опередив всех, повернулась к вошедшем:
— Прошу к столу, — пригласила она широким жестом, как самых желанных присутствующих здесь гостей, предотвращая возможные недоразумение да стычки.
Мирина, онемевшая, проследила лишь глазами за свободной уверенной походкой Вихсара, за мужчиной, который сломал всю её жизнь и стал заклятым врагом на века.
Хан свободно опустился рядом с Вортиславом, княжич с валганом теперь соперничал могучей слаженностью, оба по-воински статны были. Только сейчас Вихсар обратил на Мирину свой взор. Чёрные воронки потянули вглубь, обжигая и пугая какой-то дикой звериной мощью, неуёмной, бурной. Замерзала рядом Годислава, разом растеряв красноречие. Братья смотрели во все глаза, совершенно не понимания ничего, как и Земибор, и остальные бояре, скованные недоумением, затравленные, будто в клетке. Засуетилась челядь, наливая в чары мёда гостям редкостным. В голове Мирины билось только одно — зря пришла сюда, поспешила, но теперь и нет пути отступления.