Наоравшись от души, они посетили дискотеку “для тех, кому за”. Оттуда их попросили уже через два танца, так как своими па они пугали достопочтенную публику. Решив не накалять ситуацию, они просто вернулись в свой домик и залезли в постель, где до самого утра выполняли все известные им трюки, помогавшие не уснуть.
И ведь ни словом, ни жестом Лера не дала намека на то, что у нее кто-то есть. Наоборот, под жарким одеялом она шипела о любви, стонала от любви и билась в сладостных конвульсиях за любовь.
С той ночи прошло чуть больше недели. За это время, кстати, у них еще раз был секс — такой рабочий, на бегу, но довольными остались оба. А потом — раз, будто рубильник переключили. И Лера стала чужой. И так незастенчиво заявила о прошедшей любви и своем уходе. Так не бывает, так не должно быть.
Незаметно для самого себя Бестужев застонал. На этот звук тотчас же среагировал Олежек. Он рванул дверь кабинки на себя и вырвал хлипкую щеколду с мясом.
— Вот ты где прохлаждаешься. Вставай скорее, в коридоре ждет Булдаков!
Бестужев честно попытался встать, но смог пошевелить только головой. В ответ в черепной коробке раздался тот самый отложенный взрыв, и капитан сдался. Поудобнее пристроив голову на крышке унитаза, он приготовился вновь отбыть в царство грез, пусть даже грезы приносили с собой ненужные переживания.
— Ну ты офигел, Саня, — в голосе Олега больше не было жалости и сочувствия. — Пеняй на себя. Булдакову я доложу, а дальше разбирайся с ним сам.
Лейтенант развернулся и пошел в сторону выхода из туалета. Через секунду Бестужев снова услышал интеллигентный скрип двери. Он понимал Олежека и не осуждал его. Наверное, на его месте он вел бы себя точно так же. Но он, к несчастью, был на своем.
Олежек, к слову, первым поддержал Бестужева. И в самой трагедии, и в первой попойке. Но уходить в глухой запой, как капитан, он был не готов. В конце концов, лейтенант был еще молодым, женщин любил, но жениться не планировал, а посему и переживать из-за расставания с противоположным полом попросту долго не умел. Ушла? Пусть даже бросила? Не беда. Чутка попереживали и хорош — в мире (да что в мире — даже во Владимире) немеряно красивых и ждущих, чтоб их сорвали, бутонов. Читай: девушек и женщин.
А вот Бестужеву было уже не двадцать четыре, жизнь перевалила за середину четвертого десятка. И пусть они с Лерой не были расписаны, но последние десять лет были вместе. И капитан думал, что будут вместе до самого конца, каким бы этот конец не был. Как любила шутить Лера:
— И даже смерть разлучит нас ненадолго. Придет время, мы воскреснем, и на Страшном Суде будем держать ответ, стоя рядом, переплетя пальцы рук.
Не дождались Апокалипсиса, правда будней разлучила их раньше…
Дверь в туалет больше не желала изображать из себя курсистку. Она издала нечто среднее между мяуканьем потревоженного мартовского кота и вжиком затупившейся пилы. Вслед за звуком, впечатывая каждый шаг в мозг Бестужева, на территорию санузла вступил полковник.
— Какая кабинка, говоришь? — по-видимому обращались к Олегу.
— Третья, товарищ полковник.
Булдаков подошел ближе.
— А почему щеколда сломана? — вновь вопрос к лейтенанту. — Бестужев постарался?
— Никак нет, это моя работа, — встал на защиту начальника Олег. — Не думал, что заперто, и рванул на себя. Хлипкая оказалась.
— Ну раз твоя работа, тебе и чинить. Но после дела.
Несчастную дверцу снова рванули. С полминуты полковник разглядывал распластавшегося на полу и обнимающего унитаз Бестужева. Полностью пропитанный работой мозг автоматически составил портрет капитана: рост метр восемьдесят, вес семьдесят семь килограммов, размер ноги примерно сорок четыре — сорок пять. Волосы черные, но по вискам уже нескромно гуляет седина. Глаза глубоко посаженные, но сегодня опухшие — результат интоксикации организма. Небритость небрежная, запущенная. “Типичный алкаш, лишившийся работы, скажут девять из десяти опрошенных”, - подумал Булдаков. Но он-то знал, что за внешней оболочкой скрывается хваткий ум и энциклопедические знания, упорство в поиске решений и умение идти до конца во что бы то ни стало.
Поэтому он выдержал необходимую паузу, за которую его гнев улетучился. Булдаков знал свой нрав и понимал, что сейчас важно не перегнуть палку. Во-первых, это не поможет поставить капитана на ноги, а во-вторых, в предстоящем расследовани без Бестужева никуда. Такое приключилось, что кажется, звездец всем звездецам пришел.
— Александр Бестужев! Вы порочите честь мундира! Офицеры полиции и милиции всех поколений не могут вами гордиться!
В ответ полковник услышал лишь два слова:
— Егорыч!.. Отстань…
В любой другой день Булдаков так бы и поступил. Но не сегодня. Расследование не могло ждать. Полковник, извинившись про себя, набрал в легкие побольше воздуха и заорал:
— Капитан Бестужев, подъем, кому говорю! У нас трупешник! Да такой, что закачаешься. “Секретные материалы” отдыхают!
Капитан вмиг забыл о головной боли, подальше запихнул боль душевную и вскочил. Точнее, попытался — получилось с третьей попытки.
Надо взять себя в руки, мысленно одернул себя Бестужев, случилось что-то и впрямь из ряда вон. Потрогав голову и найдя ее на месте, он разлепил глаза, потом губы. Взгляд сфокусировался не сразу. Опознав полковничьи погоны, он оперся на стенки кабинки и выдавил:
— Егорыч, пиво есть?
Глава 2. Малдеру и не снилось
Бестужев уже очень давно работал под руководством полковника Булдакова. Обоим, несмотря на непростой характер, было комфортно друг с другом. Полковник хоть и отошел давно от оперативной работы, не чурался посещать места преступлений, бывал и при первичном осмотре у патологоанатома — благо доктора Стрельцова знал еще со студенческой скамьи.
У полковника было правило — узнавать о происшествиях раньше всех. Все дежурные знали: если что случилось, доложи сначала Булдакову, а потом уже — в оперативный отдел. Полковник любил классифицировать совершенные преступления. В свою очередь, Бестужев любил по словам полковника угадывать, что произошло, еще до того, как прочитает сводку.
С годами Бестужев понял, что в иерархии полковника было четыре типа преступлений. При этом полковник по определению был уверен, что его сотрудники не в состоянии раскрыть даже кражу велосипеда.
Первый тип назывался “Моя бабушка справилась бы за день”. К нему относились бытовуха, ограбление ларьков, кабацкий разгул и тому подобная полицейская рутина. К нему же относилась и уже упомянутая кража велосипеда, хотя на памяти Бестужева таких инцидентов в городе не наблюдалось уже лет десять.
Далее шли преступления посложнее — убийства, на которые было необходимо привлекать криминалистов, мошенничества, коррупционные дела… Список можно продолжать. Их Булдаков называл “Заведомый висяк”. Действительно, такие расследования длились не один месяц, и часто даже не доходили до суда — фигуранты либо погибали, либо откупались, либо не находились. Бестужев по возможности избегал таких дел, да и полковник особо не настаивал.
Тем более, что третий тип преступлений и составлял, собственно, хлеб капитана полиции Александра Бестужева. Он любил, когда Булдаков тихо-тихо скребся в дверь его кабинета, ласково интересовался, не занят ли капитан. И только потом — аккуратно, издалека начинал говорить о деле. А заканчивалось все всегда одинаково:
— Сань, ну ты же понимаешь, что кроме тебя с этим никто не справится. Не подведи старого друга.
Конечно, Бестужев старого друга не подводил и помогал тому раскрывать сложные преступления и двигаться по карьерной лестнице. К слову, именно ради таких дел, которые он окрестил как “Никто, кроме Сани”, капитан и пошел в полицию. Именно о таких преступлениях и таких раскрытиях он читал в затертых до дыр детективах в детстве. И свою работу он гордо именовал сыском. Ему очень нравилось это старое, теперь уже редко упоминаемое, русское слово.
Однако то, что выдал Булдаков сегодня в туалете, не подпадало ни под один из вышеперечисленных типов. Редко, очень редко происходили по-настоящему жуткие преступления. Приснопамятное дело о маньяке-таксидермисте было одним из них. Под четвертый тип подпадали, например, убийства без мотивов или убийства с чересчур дикими мотивами; или убийства, о которых узнали случайно или спустя много лет. Такие преступления могли быть совершены хитрыми маньяками или хладнокровными киллерами.
Но самое главное — вокруг таких дел обязательно поднимается шумиха. Пресса очень любит полуразложившиеся трупы, откопанные в лесу, или найденные скелеты, замурованные в стенах довоенного дома.
К счастью — такие дела в провинциальном Владимире случались крайне редко. Но случались.
Старшие товарищи на одной из корпоративных попоек рассказали об одном таком расследовании. Тогда, в лихие девяностые, сошедший с ума от происходящего вокруг учитель рисования резал по ночам загулявших подростков. Его так и не поймали тогда. А о причастности к зверствам прочитали в посмертных мемуарах, которые случайно нашел сосед.
Конечно, в то время убийствами мало кого можно было удивить, но о регулярных убийствах детей говорила вся Россия. Каждый раз прибывая на место преступления, тогда еще лейтенант Булдаков поминал модный в те годы сериал:
— Мдааа, такое даже Малдеру со Скалли не снилось.
Или так, сокрушенно:
— Еще пару трупов, и не быть мне начальником Скиннером.
Но чаще всего так:
- “Секретные материалы” отдыхают.
До сегодняшнего дня он слышал о “Секретных материалах” от полковника всего пару раз. Но, как говорил один известный политик, “никогда не было — и вот опять”.
“Что ж, возможно, оно и вовремя”, - размышлял Бестужев, потягивая пиво. Первую бутылку он осилил залпом, со второй справлялся не торопясь — все по фэн-шую. — “Может, это дело отвлечет меня от Леры”.
Пиво, хоть и не быстро, но оттягивало хмель. Уже через полчаса после воскресения он готов был мыслить. Теорему Пифагора капитан сейчас рассказал бы вряд ли, но впитывать информацию он был готов.
— Егорыч, рассказывай.
Но полковник лишь махнул рукой. Они втроем с Олегом сидели у Булдакова в кабинете — в комнате отдыха. Помещение было небольшим, и большую его часть занимал овальный невысокий столик, заполненный алкоголем, и четыре кресла. Три из них сейчас были заняты.
— Ну тогда ты, Олег, рассказывай! — Бестужев расправился со второй бутылкой и размышлял, открывать ли третью или налить виски.
— Да я даже не знаю, с чего начать… — протянул Олег.
Решив внутреннюю дилемму и налив виски на два пальца, Бестужев включил начальника:
— Давай, как обычно, коротко и по существу.
— Ну тогда так, — выдохнул лейтенант. — Сегодня рано утром в арке Золотых ворот был обнаружен деревянный крест. Он был подвешен веревками, которые крепились к арке.
— Вот еще гнева защитников памятников ЮНЕСКО нам не хватало, — проворчал Булдаков. — Наверняка, местами лишь штукатурку поцарапали, а вони будет до самого Кремля.
Бестужев сделал большой глоток виски и зажмурился от удовольствия. Оскверненные памятники архитектуры волновали его мало.
— Но главное — это не сам крест, — аккуратно продолжил Олег. — А тот факт, что на кресте распят человек.
— ЧТО?! — поперхнулся Бестужев и поставил стакан на стол. Пожалуй, с виски стоит повременить.
— Да вот так вот. Погибший — не русский, то ли азиат, то ли еще кто. Весь в татуировках, обнаженный по пояс, висел себе головой вниз.
Бестужеву стало не по себе — то ли от выпитого за последние дни, то ли от абсурда происходящего.
— Когда это произошло?
— Ну, судя по всему, ночью. Труп в районе четырех утра обнаружил водитель троллейбуса, чуть раньше положенного вышедший на маршрут.
— А сейчас сколько времени?
— Так уж девять почти.
— Дьявол! — выругался Бестужев. — Пять часов прошло с момента обнаружения тела. Наверняка, все улики уже затоптали. Я надеюсь, хоть тело не трогали?
— Ты издеваешься? — побагровел Булдаков. — Ты хочешь, чтобы посреди города у меня висел распятый иностранец и дожидался, когда ты из штопора выйдешь? Да меня бы самого распяли еще до того, как я тебя в туалете нашел.
— Резонно, — пошел на мировую капитан. На месте шефа он поступил бы точно так же.
— Саш, на место была отправлена команда капитана Смирнова. Ты же знаешь: Василий — толковый парень. Прежде, чем снять тело, они все отфотографировали, криминалисты облазили каждый миллиметр. Собственно, они до сих пор там — работают.
— Так что же мы здесь сидим? — вскочил Бестужев. — Надо ехать. — И первым покинул кабинет.
— Ну вот, кажется, ожил, — пробормотал полковник. — Может, оно и обойдется.
…Путь до Золотых ворот занял считанные минуты. Редкое зрелище — вся территория вокруг древнего памятника была оцеплена, количество полицейских на квадратный метр превышало все мыслимые нормы.
Капитан Смирнов вышел встретить начальство, а заодно поделиться последними новостями.
— Прежде всего, удалось установить личность убитого, — рассказал Смирнов.
— Это каким же образом? — удивился Булдаков.
— Не поверите: в кармане брюк мы обнаружили заграничный паспорт этого господина.
Бестужев удивленно хмыкнул.
— Саш, у нас была та же реакция. Убийца, кто бы он ни был, видимо, хотел, чтобы мы опознали жертву.
— Либо ему было по фигу, кого он убил, — не согласился Бестужев.
— Если так, то все еще хуже, чем мы думали. Но я продолжу. По документам в нашем древнем городе распяли жителя Республики Эль-Сальвадор Пабло Ганадора.
— Занятно. А ты мне говорил — азиат, — повернулся Бестужев к Олегу.
— Ну как мне доложили, так я и передал, — огрызнулся тот.
— Вась, есть что еще?
— Ну, как ты понимаешь, долго держать этого Пабло на виду у всего города мы не могли, но отфиксировали тело во всех проекциях, — Смирнов подозвал фотографа, — Леня, покажи капитану и полковнику фотографии.
Леня включил дисплей, и все склонились над небольшим экранчиком. С небольшими интервалами фотограф листал фотографии. Первая реакция от увиденного — шок, но постепенно Бестужев с Олегом начали присматриваться к деталям, увеличивая отдельные части фотографий.
Убитый сальвадорец действительно был распят на кресте — запястья и лодыжки были пробиты огромными гвоздями, скорее всего, костылями, которые используют для строительства железных дорог. Сам крест, с виду деревянный, был подвешен за длинную перекладину тросом, который убийца перекинул через арочную перемычку, делящую створ древних ворот примерно пополам.
— Ты не говорил, что крест перевернутый, — укорил Олега Бестужев. — Это может быть важным.
— Слушай, да я сам не знал. Думаешь, сатанисты?
— Черт его знает, разберемся.
Далее шли крупные фото убитого сальвадорца. Коллегам бросились в глаза его татуировки. Они были по всему телу, но больше всего — на лице и бритом черепе. Там буквально не было свободного места.
— И что все они обозначают? — спросил сразу у всех полковник.
— Пока сложно сказать. Есть узоры, есть надписи — причем на разных языках. Отдадим спецам — пусть расшифровывают, — пожал плечами Смирнов.
— Нужно еще сделать запрос в миграционную службу, а лучше — сразу в посольство. Да и в сам Сальвадор было бы неплохо… позвонить… написать… Черт, а где это вообще находится? — смешался лейтенант
— Олежек, на следующее 23 февраля я подарю тебе глобус — будешь изучать то, что прогулял в шестом классе. А конкретно — уроки географии.
— Я уже в пятом классе знал, что хочу стать полицейским. На фига мне география?
Бестужев театральным жестом поднял голову и руки к небу:
— Боже, я пытаюсь, я терплю, но этот неуч сопротивляется изо всех сил. Наставь его на путь истинный, путь знаний.
— Бестужев, хорош ерничать, — гаркнул подошедший Булдаков.
— Слушаюсь, товарищ полковник. Перестаю ерничать и наставлять подрастающее поколение. Пусть помирает неучем.