Его деструктор засиял, заряжаясь для дальнего выстрела.
Корабли-защитники снова устремились к нам, паля из всех орудий.
— Бим! — крикнула я.
Я была почти уверена, что он посмотрел на меня, — мелькнул блик на визоре шлема, — а потом в него угодило сразу несколько выстрелов, сокрушив щит.
Корабль Бима взорвался и распался на несколько больших обломков, один врезался в мой истребитель. Меня повело вбок, «Поко» свалился в штопор. Бзик выкрикнула мое имя. Мир вокруг пустился в пляс. Огни на приборной доске словно сошли с ума, ярко пылало предупреждение «Щит отключен».
Гравиконы вырубились, ударила перегрузка. Меня затошнило, перед глазами все поплыло. Однако все равно сработали навыки, которые мы оттачивали на занятиях. Каким-то чудом, вцепившись в сферу управления, я сумела дернуть ручку пикирования. Подъемное кольцо провернулось на передней навеске, словно открылся люк, и встало под углом к носу корабля. Благодаря этому маневру падение удалось остановить. Мир встал на место, и я зависла в воздухе, носом к земле.
На приборной доске зажглись огоньки. Остатки корабля Бима с приглушенными взрывами ударились о землю.
Он так и не выбрал себе позывной.
— Враг выходит из боя! — крикнул Недд. — Похоже, им хватило!
Оцепенев, я слушала доклады остальных. Штурмовой отряд опытных пилотов нацелился на бомбардировщик, и креллы предпочли отступить, но не лишиться оружия.
Бомбардировщик скрылся, и вместе с ним довольно много кораблей поддержки, так что адмирал не решилась на преследование.
Я просто зависла на одном месте. Подъемное кольцо передо мной сияло холодным, безжизненным светом.
— Штопор? — позвал Йорген. — Доложись. Ты в порядке?
— Нет, — прошептала я.
Наконец вернув подъемное кольцо в исходное положение, я развернула корабль в стандартную плоскость. Перекинула питание на воспламенитель щита, подождала, пока загорится индикатор, и дернула рычаг. Вокруг «Поко» с треском возник новый щит, через миг ставший невидимым.
Я заняла место в строю.
— Устное подтверждение статуса, — скомандовал Йорген.
Мы отчитались, и больше никто не проронил ни слова. На обратном пути к базе в нашем боевом порядке зияли две дыры. Бима и Зари больше не было.
Звено «Ввысь» сократилось с девяти человек до семи.
Часть 3
Интерлюдия
Адмирал Джуди Айванс по прозвищу Железнобокая никогда не пренебрегала чтением донесений о потерях.
Она посылает людей на смерть. В каждом бою она принимает решения, иногда ошибочные, которые стоят человеческих жизней. Возможно, где-то на небесах, меж звезд, древние Святые ведут учет, сколько жизней Непокорных она потеряла, а сколько спасла.
Если это так, то после сегодняшней битвы баланс сильно нарушился. Погибли двое курсантов, тренировавшихся едва ли месяц. Она прочла их имена, стараясь запечатлеть в памяти, хотя знала, что забудет. Там их уже и так предостаточно.
Джуди с почтением положила на стол список имен с краткими биографиями. Также погибли два опытных пилота, и составление писем их близким отнимет часть вечера, но она должна это сделать, потому что у этих семей отняли часть жизни.
Когда наконец явился разбираться Кобб, работа шла полным ходом — она писала от руки, а не печатала. Джуди увидела его отражение в медном полевом бинокле — реликвии из древности. Кобб задержался в дверях и не стал сразу на нее набрасываться, дал время закончить письмо. Она поставила подпись — росчерк перьевой ручкой, — необходимый и в то же время показной жест для подобных писем.
— Ты рада, Джуди? — наконец спросил он. — Скад, двое уже мертвы, ты рада?
— Я много лет ничему не радуюсь, Кобб.
Она развернула кресло, откинулась на спинку и встретила его сердитый взгляд. Она предвидела, даже предвкушала этот неизбежный визит. Хорошо, что до сих пор есть человек, который ей не покоряется. Почти все, кто на это осмеливались, мертвы.
Он проковылял в маленький кабинет, где царил чудовищный беспорядок: кипы бумаг, альбомов, книг. Тем не менее это единственное место, где она чувствует себя комфортно.
— Так больше нельзя, — сказал Кобб. — Сначала ты понижаешь минимальный возраст для теста, а теперь посылаешь их в бой, прежде чем они научатся как следует летать? Нельзя стрелять длинными очередями и в то же время воровать боеприпасы со склада. В конце концов патроны закончатся.
— Ты бы предпочел, чтобы я позволила «Альте» пасть?
Он отвернулся к старой карте, неизменно висевшей на стене. Стекло запылилось, бумага внутри начала скручиваться. План «Альты» почти десятилетней давности, разработанный на заседании по развитию базы. Они задумывали город с обширными жилыми районами и полями.
Фантазия. Осваивать мертвый мир оказалось сложнее, чем представлялось.
Джуди встала, старое капитанское кресло скрипнуло.
— Я буду посылать на смерть, Кобб. Я охотно поставлю под удар любого в АОН, если это означает защитить «Альту».
— Наступит момент, когда цель перестанет оправдывать средства, Джуди.
— Да, и я знаю, когда этот момент настанет. — Она подошла к нему, удерживая взгляд. — Когда последний Непокорный испустит последний вздох. До тех пор мы будем удерживать базу.
Если они потеряют «Альту», Вулканическую разбомбят, лишат Непокорных Комплекса и возможности строить корабли. Если это случится, придется вернуться к жизни разрозненными кланами, как крысам, за которыми ведется охота.
Либо они стоят на своем, либо отказываются от идеи стать настоящей цивилизацией.
В конце концов Кобб сдался и повернулся, чтобы уйти. В его случае отсутствие претензий означало согласие.
— Я заметила, что твоя маленькая трусиха вступила в бой, когда все уже почти закончилось.
Он резко развернулся и практически прорычал:
— Она живет в неблагоустроенной пещере, Джуди. Одна. Ты это понимаешь? Один из твоих пилотов живет в походном лагере за пределами города, потому что ты отказалась предоставить ей койку.
Приятно видеть в нем эту ярость. Она беспокоилась, что недалек тот день, когда он перегорит. После Битвы за «Альту» он так и не оправился.
— Знаешь, что в отчетах? — поинтересовалась Джуди. — В сканах ее мозга? Некоторые наши медики уверены, что разобрались, как его выявлять. Полагаю, я должна тебя поблагодарить. Возможно, изучая дочь Охотника во время полета, мы наконец получим доказательства. У нее дефект.
Он помедлил.
— Мы плохо понимаем, что это такое. К тому же твои медики пристрастны. Пары сбивающих с толку случаев и нескольких историй из прошлого недостаточно, чтобы судить обо всей жизни девочки, особенно такой одаренной.
— В этом-то и проблема. — Честно говоря, Джуди удивилась тому, что Кобб спорит. Многие политики отвергали существование дефекта, но Кобб? Он лично наблюдал его воздействие. — Учитывая эти данные, я не могу рисковать и допустить ее в АОН. Она будет только отвлекать и бросать вызов морали.
— Если отвлекать, то только тебя. И бросать вызов твоей морали. Твои действия позорят АОН.
— Во всех отношениях я и есть АОН. Да помогут нам звезды. Больше никого не осталось.
Он сердито посмотрел на нее.
— Я дам девочке личную рацию. Я не допущу, чтобы с моим курсантом нельзя было связаться. Разве что ты передумаешь и выделишь ей койку.
— Если я слишком облегчу ей жизнь, она еще надумает остаться, вместо того чтобы, как благоразумный человек, заняться чем-нибудь другим.
Кобб проковылял к двери — даже спустя столько лет он отказывался ходить с тростью, — но опять задержался, опершись о дверной косяк.
— Ты когда-нибудь хотела, чтобы выжил кто-то еще? Суза, Соловей, Распря, адмирал Хеймлайн?
— Кто-то другой, не я? — спросила Джуди.
— Именно.
— Не знаю, пожелала бы я кому-то из них принять командование. Даже тем, кого ненавидела.
Хмыкнув, Кобб исчез в коридоре.
20
На следующий день после гибели Зари и Бима я опоздала на занятия. Всего минут на пять, но это было мое первое опоздание.
Все казалось очень неправильным.
Я смутно помнила, как накануне добрела до пещеры. Риг уже ушел домой. Не обращая внимания на М-Бота, я свернулась калачиком в кабине. И просто лежала. Не спала, но хотела заснуть. Думала, но хотела ни о чем не думать. Не плакала… но почему-то хотела поплакать.
Сегодня никто не упрекнул меня за опоздание. Кобба еще не было, хотя собрались почти все оставшиеся курсанты. Все, кроме Киммалин, и это меня обеспокоило. Как она?
Я зашла и уселась в кабину, только ботинки скрипнули. Не хотелось смотреть на пустые места, такие заметные, но тогда я была бы трусихой. Так что я заставила себя поднять глаза на кабину Зари. Всего два дня назад я стояла там и помогала ей разобрать слова…
Она почти никогда ничего не говорила, но почему-то казалось, что без нее стало гораздо тише.
— Эй, Штопор, — наконец нарушил молчание Недд. — Ты вот всегда вещаешь о «чести», «славной воинской гибели» и прочей ерунде.
— И что?
— Нам сейчас, наверное, не помешает немного этой ерунды.
Недд плюхнулся в кресло, едва поместившись в кабине. Он был самым высоким среди нас и самым крупным. Я всегда думала о нем просто как о более крупном из двух дружков Говнюка, но в нем угадывалось что-то большее — некое глубокомыслие.
— Ну, так что? — спросил он.
— Мне… — Я силилась найти слова. — Сейчас это все как-то глупо.
Я не могла разразиться тирадой о мести. Не сегодня. Это было все равно что сыграть роль в какой-нибудь бабулиной сказке, когда боль от утраты еще слишком свежа. Но… неужели все мои убеждения — просто напускная смелость? Неужели я всего лишь трусиха, прикрывающаяся воинственными банальностями?
Настоящий воин отнесся бы к потере товарищей спокойно. Или я в самом деле думаю, что больше такого не случится?
ФМ выбралась из кабины, подошла и стиснула мое плечо — поразительно привычным жестом для девушки, которую я почти не знаю, хоть мы и летаем в одном звене. Как она сюда попала? Я так и не сподобилась расспросить.
Я посмотрела на место Бима, вспомнив, как он ужасно неуклюже, но в то же время чудесно пытался со мной флиртовать.
— Не знаешь, где Киммалин? — спросила я ФМ.
— Она встала и позавтракала с нами, но по пути в класс зашла в уборную. Наверное, надо сходить проверить, все ли с ней в порядке.
Не успела я подняться с места, как Говнюк был уже на ногах. Прочистив горло, он оглядел нас пятерых. Меня и ФМ. Приунывшую Рвоту. Похоже, она больше не считала, что все вокруг игра. Артуро сидел, сцепив руки, и барабанил указательными пальцами один о другой, словно в нервном тике. Недд задрал ботинки, что примечательно, с развязанными шнурками, на бесценный голографический проектор.
— Наверное, мне надо что-то сказать, — произнес Говнюк.
— А как же, — прошептала ФМ, закатив глаза, но вернулась на свое место.
Говнюк начал официальным тоном:
— В перечне протоколов АОН говорится, что погибнуть в кабине пилота, защищая родину, — это самый смелый и великий дар, который может преподнести человек. Наши друзья, пусть и ушедшие слишком рано, стали воплощением идеалов Непокорных.
Он читает, поняла я. У него на ладони, что ли, написано?
— Мы запомним их как воинов, — продолжал Говнюк, теперь держа руку перед лицом. — Если вам нужно выговориться после этой утраты или по любой другой причине, я как командир звена всегда рядом. Обращайтесь ко мне за поддержкой. Я с радостью приму на себя бремя вашего горя, чтобы вы могли сосредоточиться на учебе. Спасибо.
Он сел. Пожалуй, глупее речи я в жизни не слышала. Больше о нем самом, чем об опустевших кабинах. Но… он хотя бы попытался.
Наконец в дверях показался Кобб. Он проковылял в класс с пачкой бумаг в руках, что-то бормоча себе под нос.
— По местам! Сегодня мы займемся маневрированием в паре. Снова. Вы так бестолково прикрываете друг друга, что подносите себя врагу на блюдечке с голубой каемочкой.
Мы просто пялились на него.
— Шевелитесь!
Все начали пристегиваться.
А я встала и требовательно спросила:
— И это все? Вы ничего о них не скажете? О Биме, о Заре, о том, что сделала адмирал…
— Адмирал ничего вам не сделала, — перебил Кобб. — Ваших друзей убили креллы.
— Крысиная чушь! — выпалила я. — Если вы швыряете ребенка в логово льва, то почему вините зверя?
Он сцепился со мной взглядом, но на этот раз я не собиралась отступать. Не знаю, чего я хотела, но, по крайней мере, эта злость на него, на адмирала, на АОН лучше, чем пустота.
Мы зыркали друг на друга, пока не скрипнула дверь и не вошла Киммалин. Ее длинные черные кудряшки были как обычно идеальны, но глаза покраснели и опухли. Кобб глянул на нее так, словно не ожидал увидеть.
Он думал, что она сдалась, поняла я.
Однако, несмотря на опухшие глаза и все прочее, Киммалин вздернула подбородок.
Кобб кивнул на ее место. Она прошла к кабине — образец выдержки Непокорных — и забралась внутрь. В тот миг она напоминала воина больше, чем я когда-либо.
Стиснув зубы, я села на место и пристегнулась. Нападки на Кобба не рассеют гнев на адмирала. Хотелось сжать сферу управления и давить пальцем на спуск. Возможно, именно поэтому Кобб собирался нас сегодня погонять — чтобы мы взмокли, чтобы хоть ненадолго забылись. И… да, я в деле.
Однако Кобб не включил проекторы. Вместо этого он медленно взял складной стул, прохромал к центру комнаты и разложил его. Сел, сложив руки на коленях. Мне, как и большинству остальных, пришлось высунуться из кабины, чтобы видеть его.
Он казался старым. Старше, чем следовало.
— Я знаю, каково это, — проговорил он. — Как будто в тебе вырезали дыру. Кусок плоти, который не вырастет снова. Ты можешь что-то делать, можешь летать, но некоторое время за тобой будет тянуться кровавый след. Мне следует что-нибудь сказать насчет утраты. Что-то мудрое. Старая Мара, которая учила меня летать, знала, что сказать. Теперь она мертва. — Кобб покачал головой. — Иногда я не чувствую себя учителем. Я чувствую себя заряжающим в артиллерии. Я закладываю вас в ствол орудия, запускаю в небо, потом беру следующий снаряд…
Слушать его было неловко и неестественно. Словно родитель вдруг решил признаться, что не знает, что такое любовь. Мы все слышали россказни о летных инструкторах. Старые, седые, не успеешь оглянуться, откусят тебе голову, но до отказа набитые мудростью.
Однако в тот миг я увидела человека, а не инструктора. Этот человек был напуган и растерян: ему так же больно терять учеников, как и нам друзей. Он не какой-нибудь седой ветеран с готовыми ответами. Он тот, кто по стечению обстоятельств прожил достаточно долго, чтобы сделаться учителем. Ему приходится учить нас тому, что он знает, и тому, в чем сам еще явно не разобрался.
— Дотянись до звезд, — сказала я.
Кобб взглянул на меня.
— В детстве я хотела стать пилотом, прославиться. А отец сказал, чтобы я смотрела выше. Он сказал: «Дотянись до звезд», — пояснила я.
Задрав голову, я попыталась представить мерцающие огоньки. Мой взор устремился сквозь крышу, небеса, пояс обломков — туда, где Святые приветствовали души павших.
— Это больно. Больнее, чем я думала. Я так мало знала о Биме, только что он любил улыбаться. Заря с трудом нас понимала. Но она не сдавалась.
На миг показалось, будто я взмываю к огонькам, как учила Бабуля. Я чувствовала, что все вокруг отдаляется. Были видны только светящиеся, разбегающиеся во все стороны точки.
— Они сейчас на небесах, — тихо добавила я. — На веки вечные, среди звезд. Когда-нибудь я к ним присоединюсь. — Я вышла из транса и внезапно очутилась в классе с остальными. — Пристегнусь и буду сражаться. И когда погибну, по крайней мере, погибну в кабине. Пока буду тянуться к небесам.