— Ты не посмеешь! — вскочил Баратти, не на шутку испуганный.
— Страшно представить, — продолжал Эйнар, — как рассвирепеет твоя милосердная матушка, если узнает, какая выгребная яма у ее послушного сыночка во рту. А уж что с тобой будет, если узнают про твоих дружков-великанов…
— Да я тебя!.. — Баратти бросился на Эйнара с кулаками, но так и замер на расстоянии вытянутой руки, впустую размахивая тонкими руками.
— Даже не думай, Младшенький, — рассмеялся Сын Войны, обхватывая пятерней его голову. — Это тебе не пару дурных пьяниц стравить, тут силенки нужны, а тебе хватает, только чтоб мелко гадить. Может, ты и бог, да вот только не дорос еще, чтоб даже с худокровным ублюдком тягаться, — Эйнар неожиданно согнул в локте руку и расправил, отталкивая божественного племянника, проехавшего на заднице обратно к плетню.
— Я Отцу все расскажу! — отчаянно крикнул Баратти, по-детски всхлипнув и утерев рукавом глаза.
— А чего он мне сделает? — огладил бороду Эйнар. — Я — Сын Войны и Брат Битвы, тан Медового Зала, а значит, выше младших богов и духов. И раз уж я оттаскал тебя за уши, так потому, что увидел, как какой-то паршивый мелкий божок вредит людям, да еще и без спросу, небось. Или не так все было? Ну, как оправдываться будешь? Поспорить хочешь, а, Младшенький?
Баратти низко склонил голову, всхлипнул и неразборчиво пролепетал себе под нос.
— Не слышу, Младшенький!
— Нет! — вскинув голову, с ненавистью выкрикнул младший бог.
— Ну вот и славно, — сухо заключил Эйнар. — А теперь катись отсюда, щенок!
Баратти, Сын Баратана Отца Битвы медленно встал, утер нос, одарил дядьку ненавистным, блестящим от слез взглядом и исчез, показав на прощанье неприличный жест. Эйнару стало так легко и спокойно на душе, что он был готов простить даже дурацкие песенки скальда. Но тут заметил какую-то старушку, таращившуюся на него через плетень удивленными, испуганными глазами.
— Племянник мой заходил, — оправдался Сын Войны с глупой, пристыженной улыбкой солидного, серьезного мужчины, которого застукали за чем-то непотребным, например, за скачками на детской деревянной лошадке. — Тот еще…
Старушка поцеловала охранный амулет и поспешила бочком убраться как можно дальше от верзилы, у которого явно не все дома. Эйнар глубоко вздохнул и подошел к плетню, облокотился на него и посмотрел на раскинувшийся перед глазами пейзаж. Дорога, раскисшая от частых дождей, с глубокими, почти заводями, лужами, домишки и полуземлянки, крытые соломой, кузница, где шумел горн и слышался звон молота, линия бескрайнего Моря, перевернутые вверх дном рыбацкие лодки на песчаном берегу, и поле, бесконечное голое, унылое поле с жалкими рощицами, одиноко разбросанными то тут, то там. В корчме играла музыка, слышалось хоровое пение, заглушающее голос скальда — веселье продолжалось и грозило плавно перетечь в грандиозное гуляние. Эйнар снова вздохнул.
— Тебе не следует вмешиваться в дела богов, Эйнар, — сказала Смерть, как всегда появившись сзади.
— Да? — усмехнулся он, ковыряя ветку в плетне. — А что мне делать? Спокойно смотреть, как боги играются людьми, резвятся и от нечего делать развлекаются их жизнями?
— Ах, мой бедный наивный братец, — печально вздохнула Смерть. — Ты, верно, забыл, как рождаются боги.
— Ничего я не забыл.
— Забыл, — настаивала девушка. — Иначе не сваливал бы всю вину на богов. А может, — она пожала плечами, — в тебе просто кипит от негодования человеческая кровь.
— Ну да, — хмыкнул Эйнар, — я же всего-то смертный и не могу понять то, чего мне не вообразить.
— Да, — кивнула Смерть. — Но была бы возможность, ты бы стал лучшим из богов.
— Что-то новое, — Эйнар повернул на нее голову. — Тебе брага по мозгам стукнула, сестрица?
— Нет, — улыбнулась Смерть. — Когда-нибудь мы с тобой обязательно об этом поговорим. Но уже не сегодня.
— Это почему?
Смерть молча повернула его лицо, приложив холодную ладошку к щеке, а другой рукой указала направление. По дороге, ловко перескакивая через лужи, бежал трусцой какой-то парень. Эйнар распрямился, не удивился тому, что Смерть бесследно исчезла, вышел со двора навстречу парню. Тот, лихо перепрыгнув через последнюю на своем пути лужу, приземлился перед Эйнаром, окатив ему штаны жидкой грязью. Парень испуганно попятился, поскользнулся и чуть не сел в лужу, но Сын Войны успел схватить его за рубашку и поставил на ноги.
— Ты же Эйнар, да? — промямлил парень. — Эйнар Сын Войны?
— Ну.
— Ага. Я тебя сразу узнал. Пойдем.
— Куда? — нахмурился полубог.
— Как куда? — изумился парень, словно не знать это физически невозможно. — На тинг мудрейших, конечно! Магни Масло… кхм, Магни Каменная Рука, то есть, хочет поглядеть на тебя и дать мудрый совет.
— Какой еще тинг? — раздраженно проворчал Эйнар. — Какой еще Магни?
— Как? — вылупился на него парень, словно тот с Луны свалился. — Ты не знаешь Магни Каменную Руку?
— Впервые слышу.
Парень выпятил худую грудь и расправил узкие плечи, гордо надувшись.
— Магни Каменная Рука, — нравоучительно объяснил он, — великий герой Симскары! Нет ему равных ни в бою, ни за столом!
Глава 3
Лачуга, в которой проводился тинг, не сильно отличалась от основного архитектурного ансамбля Рыбачьей Отмели, разве что была чуть просторнее остальных. Собственно, и сам тинг, вопреки громкому имени, мало чем отличался от обычного приморского обеда или раннего ужина — одна рыба и худосочные симскарские овощи. Да и мудрейшие, если честно, на мудрейших походили едва ли. Первым из них был уже знакомый Снорри, в чьем жилище и проводился тинг. Старейшины как такового в Отмели не было, решали все коллегиально и через угрозы дать в морду, если не согласный, но если бы был, то непременно старый Снорри, как самый уважаемый, состоятельный и просто человек, которому не хватит смелости возразить, когда его соберутся сделать крайним. Предки Снорри жили на Берегу с давних времен, старшие, ныне покойные сыновья не раз участвовали в походах ярла Йорунда и кое-чего привозили с собой из добычи, а младший был кузнецом, единственным на три деревни, и глубоко уважал своего отца. Имени второго мудрейшего Эйнар не упомнил, да оно и не имело никакого значения. Как выяснилось несколько позже, он вообще оказался тут лишним, но мудрецов должно быть всегда нечетное количество и минимум трое, а по этому с первого взгляда было видно, что постиг все таинства магии числа «три» и уже лет двадцать совершенствовался в своих познаниях стабильно, обильно и ежедневно. Третьим мудрецом оказался тот самый Магни Каменная Рука, очередной великий герой Симскары, которому нет равных ни в бою, ни за столом. Вернее, не было лет этак полста назад. Ныне это был дряхлый, сухой старик с мутными глазами навыкат, длиннющей неопрятной бородой, беззубым ртом, обширной лысиной и таким тремором, что вопросов о его нынешнем прозвище не возникало вовсе.
Эйнара усадили за стол, уместиться за которым он смог с большим трудом и даже сидя предпочитал сутулиться, сжимать плечи и втягивать в них голову, чтобы случайно не пробить макушкой крышу или что-нибудь не свернуть при неловком повороте. Долгие приветствия и выражения глубокой благодарности за неоценимую помощь и защиту сирых, убогих, беспомощных и старыхЭйнар слушал вполуха и больше был занят тем, что кисло оценивал накрытый стол. Он ненавидел рыбу и принципиально не притрагивался к ней, если, конечно, совсем уж туго не станет. Не столько оттого, что вечно давился коварными рыбьими костями, обожающими впиваться в небо, десны или застревать где-то между зубами так, что только айвинтири (крошечные, светящиеся на манер светлячка вечно напуганные женщины с крылышками мотылька, находящиеся в самом низу пищевой цепи сурового мира духов) смогут помочь, сколько потому, что хорошо знал специфические увлечения отпрысков Матери Моря. Поэтому Эйнар довольствовался хлебом, слушая нудное перечисление бесконечных родственников, которые тоже будут неимоверно благодарны, когда узнают, кто заступился за брата, свата, зятя, свекра, тещу, троюродную сестру двоюродного дедушки хорошего соседа, который давно уже как родной стал, и так далее вплоть до таких родственных связей, о которых Эйнар даже не догадывался и уж тем более не знал им названия. Но когда к столу подошла девушка с кувшином, судя по нежному, почти детскому еще возрасту, внучка Снорри от одного из старших сыновей, Эйнар заметно повеселел — в кувшине оказалось пиво. В корчме подавали исключительно брагу, и увидеть в Рыбачьей Отмели пиво было настоящей радостью. Хотя оно оказалось на редкость паршивеньким и сильно разбавленным, и налили мало, но, судя по всему, варилось исключительно для особых случаев. Поэтому Эйнар молчал с крайне благодарным и почтительным видом.
Пока мудрейшие энергично налегали на то, что боги послали, Магни Каменная Рука не прекращал сверлить Сына Войны своим мутным глазом. Это был типичный старческий взгляд, от которого любому молодому становится не по себе. Взгляд, в котором читалась подозрительность, настороженность, осуждение, упрек, а также легкое желание дать хорошего воспитательного подзатыльника за уже совершенные и грядущие глупости. А еще этот взгляд призывал испытывать чувство вины за то, что тебе еще нет восьмидесяти, ты полон сил, энергии, возможностей, можешь пить и есть что хочешь, не являешься заложником собственного кишечника, а к женщинам испытываешь отнюдь не эстетический интерес. Но Эйнар терпеливо выдерживал эти взгляды. Как любой симскарец, а себя он причислял именно к ним в первую очередь, старость он уважал. Глубокое и варварское заблуждение заключается в том, что симскарцы всеми силами стремятся лет в тридцать напороться на неприятельский меч и благополучно загреметь в Медовый Зал. Смерть, конечно, достойная настоящего мужчины, но более достойным и красивым уходом в мир иной все-таки считалось, пережив пару десятков сражений и отправив в Медовый Зал сотню врагов, умереть в глубокой старости в своей постели верхом на влюбленной, пищащей от восторга красотке, которая младше лет на сорок, а лучше на пятьдесят. И если кто-то умудрился выполнить хотя бы одно из трех условий, стоит уважить его упорство и целеустремленность.
Наконец покончив с приемом пищи, Снорри затянул благодарность Матерям Морю и Плодородию, а Магни энергично затряс перед лицом деревянной ложкой, пытаясь поймать ее языком. Третий мудрец, сложив на животе руки и перебирая большими пальцами, смежил веки, склонил голову и с удовлетворенной улыбкой погрузился в премудрые размышления.
— Жнашит, — проскрежетал Магни, отложив непокорную ложку, — ты и ешть Эйнар Шын Войны? Я думал, ты повнушительней будешь.
— Ну уж каким родился, отец, — развел руками Эйнар и быстро их одернул, побоявшись пробить в стенах дыры.
— Я-то думал, глянешь на тебя, так штаны и обмошишь — такой ты шуровый да внушительный, — продолжал жаловаться Магни. — А ты обышный такой, так шражу и не поверишь, што ты шын шамого Войны. Но ждоровый, да.
— Питаюсь хорошо, отец, много времени на воздухе провожу.
— Да уж шлышал, — заскрежетал отставной герой, — какой ты вред нашим овшам нанеш.
— Всегда готов отплатить и отработать любой вред, который нанес, отец, — сказал Эйнар.
— Так ты это, уж за все отплатил и отработал, сполна, значится, вот, — поспешил вмешаться Снорри с заискивающей улыбкой. — Что там какие-то овцы? Овцы-то, они новые народятся, а ежели родных на убой отправляют, грабят их… вот…
Магни со значением посмотрел на старика, и тот прекратил улыбаться.
— Жнашит, такой вот шамый жнаменитый герой, о котором штолько пешен шпели, — придирчиво изучая Эйнара, прошамкал Каменная Рука. — Да, — протянул он, — никогда б не подумал, што шам Эйнар Шын Войны нашу Отмель швоим пришутштвием поштит. Не думал, што двум героям в таком меште вштретитша Шудьбой шуждено. По мне не шкажешь, но я, жнаешь ли, тоже когда-то великим героем был, да.
— Да ты и сейчас великий, друг мой, — льстиво заметил Снорри и сник, почувствовав неприязненный взгляд. — Вот…
— Да брошь ты, — отмахнулся Магни. — Какой уж я великий? Годы не те. А в молодошти… Шлыхал обо мне, Эйнар?
— Нет, отец, — честно признался Сын Войны.
— Ну да, — неприятно усмехнулся Магни, не стесняясь пустого рта, — герои не ошень-то любят про конкурентов шлушать. Герою любо, только когда о нем поют.
Эйнар многозначительно хмыкнул.
— Обо мне, жнаешь ли, тоже пару пешен шложили, хоть я никогда жа шлавой не гналша, — похвастал Магни. — Шлыхал пешню про двух ярлов, Агнара и Бранда? Про их войну иж-жа шеледки? Так вот обо мне там тоже пелошь. «Тот дикий бершерк, што первым на штены поднялша и шотню врагов топором порубил», — нараспев прошепелявил Каменная Рука. — Это про меня, хе-хе. А шлыхал про людоеда, што двенадшать жим жемлям анов покою не давал? Тоже моя работа.
— Я слыхал, его убил Бьярнар со своей дружиной, — осторожно поправил отставного героя Эйнар.
— Ну конешно, Бьярнар, — не смутился Магни, смерив полубога неприязненным взглядом мутных глаз. — Но кто, думаешь, шамым шлавным воином в его дружине был? Шего б Бьярнар беж меня делал? Ежели б я дурака этого горяшего не ошаживал да шовет не давал, он бы не конунгом аншким штал, а обедом. Так и говорил: «Шего б я беж тебя, Магни, делал? Давай, ярлом тебя жделаю, опорой да поддержкой мне будешь». А я ему: «Н» е хошу жаднишу прошиживать, штолько ешшо шудовишш жубов не лишилошь!»
Магни издал натужный, прерывистый скрежет, будто кто-то пытался сдвинуть заклинившую створку тяжеленных стальных ворот.
— Ежели б я хотел, — сказал он, поводив по физиономии, чтобы утереть проступившую слюну, — обо мне б штолько пешен шложили, што жамушаешша шлушать. Но шлава, парень, она штука такая. Больше вреда, шем польжы от нее. Шем реже людишки тебя ужнают, тем шпокойней живетша.
Эйнар согласно кивнул.
— Да, шлавные были деньки, — мечтательно прошамкал Магни Каменная Рука. — Хорошо я так Шимшкару потряш. Где ярлы грыжутша — я там первый на штены лежу иль в гуще топором махаю. Жа Море в поход идти, так жа мной гонша шлют, наперебой жажывают. Такого гребша, как я, не шышкать было! Потому-то меня Каменной Рукой и прожвали — один мог хоть три дня кряду грешти беж уштали. На Штор-Йорде ушпевал побывать, конунгов тамошних видывал, в варангах шлужил одному пару лет. И шудовишш, конешно, видывал, жубы им бивал, и троллей иж-под моштов гонял, и дракона жа, хе-хе, хвошт ташкать доводилошь, ага! Куда ж беж дракона-то? Ежели дракона не жаборол ни одного, ты дрянь, а не герой. Ну и девок, конешно, шпашал. Ох, как шпашал! Бывало, так нашпашаеша, хе-хе… наутро хоть в воду холодную, — сально ухмыляясь, энергично указал под стол Магни, — кунай!
Снорри подхалимски захихикал. Третий мудрец пробормотал что-то сквозь сон. Эйнар выдавил из себя ухмылку. Разговор подходил к неизбежной и самой неприятной фазе воспоминаний.
— Вот помню Фриду, — начал Магни Каменная Рука, — которую великан из Деклунда умыкнул. Великана я, конешно, порубил, а Фрида так благодарна была, едва ноги унеш. А потом была Финна, которую колдун иж Гнилотопья хотел в жертву темным духам принешти. Ш колдуном повожитьша пришлошь, ушлым окажалша, жато потом неделю до родишей еённых шли, шо вшех куштов по дороге лиштва опала, хе-хе. А как-то раж угораждило меня ш Девкой меша повштешатша, Мьёлль, кажетша, жвали. Так мы ш ей боролиша, так боролиша, хе-хе… до вешера у ей ноги не шходилиша! До того мы ш ей доборолиша, што она надумала брошить дурью маятша, женитьша предлагала, хе-хе. А потом…
Эйнар тяжело вздохнул. В любой мужской компании независимо от социального положения или видовой принадлежности и особенно в той, где встречаются представители разных поколений, рано или поздно разговор заходит о женщинах и количестве завоеванных сердец и прочих органов женского тела. Обсуждение романтических приключений, курьезных случаев, героических побегов от рогоносцев-мужей и уму непостижимых постельных подвигов подчас велось с большим энтузиазмом и слушалось куда как внимательней историй о том, как, например, в молодости кто-то уложил дюжину бандитов или как в одиночку донес проклятое кольцо в жерло вулкана, таща на себе израненных товарищей и попутно отбиваясь от напирающих сил зла. И почему-то так завелось, что именно рассказы о былом половом гигантизме должны вызывать у молодых слушателей черную зависть и комплекс неполноценности, даже если молодежь не испытывает трудностей в общении с прекрасной половиной человечества (или того вида, к которому принадлежит). И даже если молодой участник беседы вдруг поведает, ни капли не соврав, что приручил дракона, раскрыл заговор, остановив кровопролитную войну, испил из фонтана мудрости, постигнув все тайны бытия, ограбил гномью сокровищницу или одолел темного властелина, угрожавшего целому миру, все его достижения не будут иметь абсолютно никакой ценности, если вдруг выяснится, что при такой кипучей занятости он до сих пор не выкроил времени, чтобы зажать в углу и хотя бы потискать румяную девицу. И ровно наоборот: любые неудачи и ошибки, из-за которых умудренный опытом и сединами рассказчик не добился значимых высот и успехов в жизни, автоматом прощались и считались полностью искупленными, если он осчастливил дюжину угрюмых от тоски и одиночества женщин. А если его подвиги имели далеко идущие последствия — крепкие, здоровые и желательно обзаведшиеся уже своими семьями, такой герой в глазах собеседников приравнивался как минимум к герою-победителю ройберов, мечтающих завоевать Симскару.