— Ну вот и все, — объявил Сын Войны. — Кончился ваш колдун.
Селяне украдкой, издали поглядели на виновника народного собрания. Его смиренность и неподвижность явно вызывали у них подозрения. Да и внешний вид колдуна лишь упрочнял недоверие. Все знали историю о старике Бруси, который как-то раз крепко заснул, а родня его схоронила по глупости. Так тот проснулся, выбрался из могилы и на поминки собственные явился. Говорят, до сих пор живет, а никакой не колдун.
— А он точно того, значится, самого? — раздался из толпы недоверчивый голос. — Он ведь енто, бессмертный же. Не убиваемый то бишь!
— Ну, против копья заговоренного, умелым кузнецом выкованного да от чистого сердца дареного никакое бессмертие не поможет, — бессовестно соврал Эйнар, опираясь на разрекламированный товар. — Уж я-то в таких делах кое-что понимаю.
Раск ехидно фыркнул за спиной хозяина. Толпа зашепталась вполголоса, сперва недоверчиво рассмотрев «копье заговоренное», потом косясь на «умелого кузнеца». «Умелый кузнец» неуютно съежился и уменьшился под всеобщим пристальным вниманием.
— Да не бойтесь, народ, — ободрил толпу Эйнар. — Взгляните на своего колдуна. Видите? Развеялись его чары, а такое бывает, только когда колдун мертвый лежит.
Селяне зашептались активнее. Эйнар уловил четко прозвучавшее заверение, что кто-то слышал, как кто-то слышал, когда кто-то говорил. Этого вполне хватило, чтобы «некто слышавший» обрел в глазах соседей статус знатока-эксперта в области чародейства.
Эйнар тяжко вздохнул.
— Ну, коли мне не верите, — почесал он затылок, — сами проверьте.
— Енто как, значится, так? — насторожились селяне.
— А ближе подойдите. Если ногу не отхватит, значит, точно помер.
Селяне прекратили перешептываться, застыли с таким видом, будто Эйнар предложил им пройтись по веревочному мосту над пропастью, с одной стороны которой за ними гналась орава обозленных туземцев, а с другой — поджидали соперники в погоне за ценными находками древних культур. Каждый знает, что произойдет дальше, но выбор от этого все равно невелик.
Эйнар обвел притихших селян хитрым взглядом и добродушно рассмеялся. Толпа поддержала его, но не очень уверенно. Ближе не подошла.
— Да что с вами, люди добрые? — послышался слабый голос Гизура, протискивающегося между селянами. — Вы что, не верите? Это же Эйнар Сын Войны! Он же герой! Уж он-то мертвого злодея от живого отличит!
Толпа снова зашумела. Аргумент показался им вполне приемлемым, но все-таки недостаточно весомым. Теперь вздохнул Гизур. Его нагло растолкали, разбудили, потащили против воли, а чувствовал он себя скверно. И настроение у него было скверное. Недоверие селян к герою отнюдь его не улучшало. Хотя, может, все дело было все-таки в похмелье… Но недоверчивые селяне в этой шкале находились где-то совсем рядом с рвотными позывами, головной болью, головокружением, слабостью и промозглой, холодной симскарской погодой.
Гизур махнул рукой и зашагал к Эйнару настолько уверенно, насколько позволяли своевольные ноги, почему-то считавшие, что самая кратчайшая дорога — это не прямая, а зигзаги. Дошел, остановился, покачнулся, посмотрел исподлобья на усмехающегося Эйнара, опустил глаза вместе с тяжелой головой на колдуна, шумно втянул носом воздух, демонстрируя железную решимость, и легко пихнул тело носком сапога в бок. Селяне издали потрясенный вздох, прячась за соседями. Широкая спина зажмурившегося кузнеца укрыла сразу троих.
Прошла секунда, две…
Ничего не произошло.
Гизур всплеснул руками и победоносно упер их в бока, обводя взволнованных селян рассеянным взглядом.
— Вот! — воскликнув, поднял ногу и указал на нее слишком энергично, самоуверенно решив, что для сохранения вертикального положения ему хватит всего одной ноги. Эйнар вовремя подхватил его подмышку. — Все на месте! Что на это скажете, а, люди добрые?
«Люди добрые» неуверенно покинули свои убежища, поглядывая друг на друга с осуждением и явным упреком, мол, я тебе говорил, а ты не верил. Или — тоже мне страх, преставившийся ветхий дед!
— Ну так это, — неуверенно протянул Снорри-старший, боязливо выглядывая из-за спины Снорри-младшего, — значится, помер колдун… вот?
Эйнар закатил глаза и потер ладонью лоб, отпустив Гизура. Скальд осел на землю.
— От копья заговоренного, стало быть? — добавил Снорри.
— Если б не копье, я б и не справился, — заверил Сын Войны.
Селяне зашумели. Кто-то похлопал смущенного, зарумянившегося кузнеца по плечу. Снорри вышел из-за сына, потирая руки.
— Только вот, — Эйнар шумно втянул воздух сквозь зубы, — чую, одноразовое оно.
— Какое-какое? — насторожился Снорри.
— Ну, один раз им можно кого-то убить. Чую, сила в нем заговоренная кончилась вся… вот, — добавил Эйнар для убедительности.
— Значится, — опечалился старик, переглянувшись с сыном, — оно тебе это, без надобности совсем?
— Ну почему же? — беззаботно пожал плечами Сын Войны, уловив, к чему клонится разговор. — Пригодится.
— Так это, — заморгал глазами Снорри, — в нем же сила того, вот!
— Ну, в умелых-то руках…
— Э?
— Говорю, в умелых-то руках и без силы всякой службу сослужит хорошую, — убежденно заявил Эйнар. — Вот встречу злодеев на дороге, возьму его вот так, — он показал, как именно, и селяне согласились, что жердина с кочергой в отставке смотрится весьма грозно, — скажу, что этим копьем самого этого… как там его звали-то? Ну, скажу, в общем, что в гроб его загнал вот этим самым, — они и разбегутся. Да-а-а, — протянул Эйнар, разглядывая наконечник, — нипочем с ним теперь не расстанусь.
Селяне смотрели на Сына Войны, на жердину в его руках, осознавая всю глубину вселенской несправедливости. Перспективная местная достопримечательность готовилась ускользнуть, причем бесплатно. Причем тот из них, кого по идее должны были посещать меркантильные мысли, думал совершенно о другом. Он боролся со странным, неловким чувством первого успеха, которое вроде бы и было приятным, но лучше бы его не было вовсе. По крайней мере, при соседях.
— Послушай, Эйнар, — прямо начал Снорри-старший, — на что оно тебе? Ты и так грозный, от тебя все разбегутся, вот. А мы — люди простые, бедные. Да и герои, значится, не так чтоб уж часто к нам заходят, вот. А с таким-то чудом, может, это, и злодеи стороной обойдут, вот.
— Хм… Ну, ежели так подумать, — пробормотал Эйнар себе под нос, изображая сомнения. — Ладно, — вздохнул он. — Хоть и хотелось бы мне его себе оставить, но чую, вам оно лучше службу сослужит.
И он торжественно вручил могучее копье в жадно протянутые руки Снорри-старшего. Старик почти вырвал новодельный артефакт страшного могущества и вроде бы даже чуть подрос, ощущая, как магическая сила (которая явно там была, знаем всяких этих героев, охочих до дармовщины) перетекает в дряхлое тело и омолаживает его. Снорри пафосно воздел руки к небу и потряс копьем над лысой головой перед благоговейно замершими соседями, с большим трудом сдерживая в себе крик о том, у кого теперь сила.
Эйнар усмехнулся в бороду.
— А теперича-то чего? — озаботился будущим кто-то благоразумный из толпы.
— А теперича давайте колдуну башку отпилим!
Селяне одобрительно зашумели.
— Ага, и енто, в Лейхор на ярманку!
— То-то потехи будет!
— Агась, мож, кто-нить енто, купить надумает!
— А свиней евонных на мясо!
— Точно! Будет чего зимой пожевать!
— А потом — в башню евонную!..
Над полем прогремел оглушительный протяжный свист, пресекший бурный поток идей по компенсации морального ущерба как по щелчку пальцев.
— Эй, народ, а ну угомонитесь! — приказал Эйнар, скрестив руки на груди. — Чего теперь, спрашиваете? Я отвечу. Теперь вы пойдете за лопатами и похороните и колдуна, и его свиней по всем порядкам. По-людски.
— По-людски? — возмутился кто-то.
— Кровопийцу ентого?
— Что стока лет тиранил?
— Кровь пил?
— Людей губил?
— Ага, его самого, — спокойно подтвердил Эйнар. — Потому как кровопийцы, к которым уважения не проявляют да не по порядку земле предают, имеют обыкновение из земли подниматься. И тогда уж по-настоящему кровь пить начинают. Вам чего, народ, драуга для полного набору не хватает? От драуга-то никакие копья не помогут. Уж я-то знаю.
Толпа затихла, переваривая страшное слово «драуг».
— Ну так… енто, значится, за лопатами, а, мужики? — чуть поразмыслив, предложил кто-то.
— Ага, неправильно оно енто, ежели не похоронить.
— Ну чего, пес он, что ли?
— Хоть и упырь при жизни был, а в смерти-то все равны, ага?
— Закопаем, как есть закопаем со всем ентим, уважением, чтоб вылезти ни в жизнь не смог.
— И енто, жреца, жреца из Лейхора надо скликнуть!
— Так он же в доску небось!
— И хорошо! А ты б трезвым на такое пошел?
— А в башню евонную я б сходил. Тама стока всякого лежит бесхозного. Ну как в плохие руки попадет?..
— Молчи, дурак!
Селяне, собравшись в кучу и отвесив пару подзатыльников и тычков в бока неравнодушного к сохранности чужого имущества, засеменила в сторону деревни, активно обсуждая детали предстоящего погребения и непроникновения в башню покойного. Особо яростный спор вызывали вопросы количества осиновых кольев, которые нужно со всем уважением вбить в тело, глубина ямы и объем мешков, которые не понадобятся, когда не пойдут погулять возле чьей-то башни.
Эйнар потер лоб пальцами. Конечно, драугом он просто припугнул селян — чтобы покойник из своей могилы поднялся, нужен очень серьезный повод. Но башня колдуна — место опасное, особенно когда ее хозяин сменил место жительства. Впрочем, герои нужны, чтобы спасать людей от злодеев. От собственной глупости их не спасет никто и ничто.
— Эй, вставай, парень, — Эйнар похлопал по плечу Гизура, который сидел на земле, уткнувшись тяжелой головой в сложенные на коленях руки. Скальд только буркнул сквозь сон что-то неразборчивое.
Раск, поразительно тихо подойдя к скальду сзади, ткнулся ему мордой в затылок, положил голову на плечо и фыркнул в самое ухо. Гизур встрепенулся, словно его застукали за чем-то непотребным, в ужасе повел пустыми глазами по сторонам, вздрогнул, столкнувшись взглядом с хитрым глазом коня, отшатнулся, сфокусировался на физиономии Эйнара.
— Я над песней размышлял! — оправдался скальд с предельно честной глупостью постового, разбуженного на посту высшим чином.
— Да размышляй сколько влезет, — пожал плечами Эйнар, хлопая Раска по шее. — Только думается мне, лучше размышлять в тепле и сухости, а не в обществе покойника.
Гизур посмотрел на тело колдуна так, словно увидел его впервые.
— Ага, — тупо кивнул скальд, неловко поднимаясь и стараясь не смотреть на мертвого.
— Ну, бывай, певун, — махнул ему Эйнар, поднявшись в седло. — Надеюсь, ты намыслишь на хорошую песню. Ну, на такую, какую я никогда не услышу.
— Ага, — снова кивнул Гизур, не вполне понимая значение произнесенных Эйнаром слов.
Сын Войны развернул Раска и пустил его легкой рысью к Рыбачьей Отмели. Он чувствовал, что до обеда еще придется уладить пару дел, но это обычная геройская рутина, о которой не упоминают ни в одной песне или саге.
Гизур посмотрел ему вслед. Посмотрел на колдуна. Недовольное лицо покойника ему не понравилось до такой степени, что скальд вздрогнул и зябко поежился. Могло статься так, что оно вдруг да начнет преследовать его в кошмарах. Такое уже бывало, когда он в детстве увидел, как отрубили голову курице, а та убежать умудрилась. Долго еще безголовая кура гонялась за ним во снах, размахивая топором, или с осуждением околачивалась под окнами ненастными симскарскими вечерами. Впрочем, Гизур был из тех людей, которые даже собственные страхи умели обращать себе на пользу. В конце концов, из обезумевшей курицы-зомби-убийцы получился неплохой сюжет для песни. Из этого тоже что-нибудь выйдет.
Скальд поправил шапку на голове и тоже поплелся в деревню.
Биркир Свартсъяль остался лежать в гордом одиночестве. Но недолго. Спустя пару минут компанию ему составил первый ворон, опустившийся на грудь.
Заключение
Эйнар широко зевнул, выводя недовольного Раска под уздцы из конюшни. Было еще рано — солнце, которое по легендам все-таки было где-то там за серой пеленой симскарского неба, только-только поднялось из-за горизонта, едва освещая своим светом Симскару. Рыбачья Отмель крепко спала. После вчерашнего она будет спать долго. Эйнар не раз в своей жизни задумывался над понятием и границами бедности. Не раз и не два он сталкивался с бедными рыбаками, пастухами, пахарями, которые едва сводят концы с концами. Но когда дело доходило до празднования с активными бражными возлияниями, о бедности как-то забывалось и находились способы набраться под завязку. Рыбачья Отмель справилась с этой задачей дважды. Что наталкивало Эйнара на мысль, что не так тут все просто.
С пира, на который в корчму собралась почти вся деревня, а похмеленный и оживший Гизур даже изъявил осторожное желание сопровождать мероприятие своими песнями, Эйнар ускользнул легко, просто и незаметно. Что было неудивительно: его поздравили с помпой, но впопыхах и только в самом начале. Потом все переключились на кузнеца, которого, дабы он от своей скромности не сбежал, для верности оставили с привязанной веревкой ногой к ножке общего стола и под бдительным надзором приятелей. В конце концов, если бы не чудо-кузнец, в котором все и всегда видели талант, просто стеснялись признать, и не его чудо-копье, не видать какому-то там заезжему герою победы над злодеем. Ну и само чудо-копье, незамедлительно объявленное фамильной реликвией и общим достоянием всей Отмели, конечно, заслужило почетное место в корчме, куда оно, после торжественной клятвы, принесенной Снорри-старшим под нажимом общественности, обещалось вывешиваться на каждый тинг. Рыбий Берег, конечно, ценил героев Симскары и чтил их подвиги, но Симскара — она далеко. Свои герои ближе. Эйнар не был в обиде на селян. Он не мог себе больше позволить задерживаться в Отмели, а если бы пир прошел удачно, это могло возыметь не самые удачные последствия для него. Страшное похмелье — как самый невинный пример.
Он толкнул ворота конюшни и сощурился от яркого серого утреннего света.
И услышал какое-то неразборчивое, возмущенное бормотание за ними, сопровожденное коротким, немелодичным звоном струн.
— Ты чего, тут всю ночь просидел, что ли? — недовольно проворчал Эйнар, когда Гизур вышел из-за воротины, потирая левое плечо и держа под правой подмышкой кантеле.
Скальд, к удивлению Сына Войны, был бодр и свеж. Последнее, что о нем помнил Эйнар, — Гизур исполнял песню о волшебнике-кузнеце, то ли наспех сочиненную, то ли наспех переделанную из какой-то другой. Зная, как относятся к молодым талантам на затянувшейся попойке, Эйнар заподозрил парня в несвойственной юности мудрости, хитрости и приходящим только с годами умении спаивать домашних животных и комнатные растения. Это ему не понравилось. Как не понравилась какая-то настораживающая решительность, которой скальд прямо-таки лучился.
— Ну да, — скромно, но энергично, как будто и не просидел полночи на улице, отозвался Гизур. — А еще отогнал пару негодяев, которые хотели тебя ограбить, пока ты спал! — нагло добавил он. к.н.и.г.о.е.д. нет
Эйнар сокрушенно вздохнул, вдруг поняв, чего ему не хватало все эти дни, проведенные в Рыбачьей Отмели, — старого доброго воровства у героя, уснувшего спьяну в стоге сена. Вообще-то, это должно было случиться еще в первую ночь.
— Ты? — недовольно хмыкнул Эйнар. — Интересно, как?
— Силой пения, — вызывающе улыбнулся Гизур. — А еще напомнил о твоем скакуне, который отважно защищает своего хозяина и лягнет любого, кто подойдет к нему с недобрыми намерениями, так, что он тут же окажется на Стор-Йорде. Этот довод показался им убедительнее моей песни, — расстроенно добавил скальд.
Раск, понуро свесивший голову и дремавший на ходу, поднял морду и застриг ушами, услышав, что речь зашла о нем. Он с интересом рассмотрел скальда, приходя к выводу, что парень все-таки не так уж плох. Затем поглядел на Эйнара с немым упреком. Сын Войны буркнул себе под нос и дернул возомнившую себе животину за уздечку.
— Я пойду с тобой, — заявил Гизур, с вызовом глядя на Эйнара.