Масловский ездил в Ленинград перед самой войной и был поражен красотой этого города. Как зачарованный часами простаивал у сокровищ Эрмитажа, бродил по Невскому проспекту, восторгался памятником Петру. Услышав сейчас о намерениях бесноватого фюрера, даже вздрогнул, точно от удара.
Наутро лыжная бригада вышла к линии фронта и начала свою новую боевую жизнь.
Рота лейтенанта Масловского получила боевое крещение, сражаясь за деревню Малые Вешанки. Деревня эта ничем особо не отличалась от многих других здешних селений. Заметенная снегом, она едва виднелась за извилистым берегом речушки. Слева тянулся неровный ряд обледенелых тополей. Поближе проступал тонкой ниточкой колодезный журавель. А справа маячила ветряная мельница с двумя поднятыми к небу крыльями.
Перед наступлением командир роты подолгу рассматривал в бинокль деревенские улицы, прикидывал, где могут быть расположены огневые точки, взвешивал, откуда удобнее к ним подобраться. На этом заболоченном участке фронта не было сплошной линии обороны, на пути стояли лишь отдельные опорные пункты. А они, как правило, имеют круговую оборону. Значит, и эта деревня окружена со всех сторон колючей проволокой, дзотами и траншеями, а поэтому обходы с тыла или фланга не дадут желаемых результатов. Как же быть?
После ужина Масловский вызвал командира взвода Вялкова и его помощника Сапожникова и завел с ними речь о том, как лучше прощупать оборону противника, засечь его огневые точки.
И они придумали. С наступлением темноты отделение старшего сержанта Сапожникова встало на лыжи и направились к Малым Вешанкам. Шли тихо, осторожно, стараясь как можно ближе подойти к деревне незамеченными. Белые маскировочные халаты, сливаясь со снегом, надежно скрывали лыжников, но из предосторожности они на подходе к деревне сошли с лыж и поползли по-пластунски. У заметенного кустарника командир отделения остановил автоматчиков, приказал зарываться в сугробы.
Снег был мягкий, и работа подвигалась быстро. Не прошло и десяти минут, как вырыли глубокую траншею: в ней не достанет ни пуля, ни гранатный осколок. Можно начинать задуманную мнимую атаку. Старший сержант взмахнул рукой, и бойцы открыли по деревне дружный огонь: застучал ручной пулемет, зачастили автоматы, заухали гранаты. Была полная иллюзия, будто на деревню наступает большая группа пехоты и намеревается взять ее штурмом.
Внезапный налет заставил гитлеровцев пустить в ход все огневые средства: заискрились, пронизывая темноту, строчки трассирующих пуль, загудели орудия и минометы.
Масловский сидел в это время на своем командно-наблюдательном пункте и внимательно смотрел, откуда били гитлеровцы. Рядом с ним находился командир артиллерийской батареи, наносил на карту вражеские огневые точки.
Когда система обороны гитлеровцев была раскрыта, по засеченным целям ударили наши пушки. Ночную темноту осветили огненные взрывы, в небо взлетели султаны пыли и дыма.
Орудия прямой наводкой вели огонь по чернеющим тополям, откуда несколько минут назад стреляла вражеская пушка. Она снова подала голос, но, сделав несколько бесприцельных выстрелов, умолкла. За тополями что-то загорелось, красное пламя осветило дымное небо.
— В атаку! — крикнул Масловский.
Лыжники нахлынули снежной лавиной, выбили гитлеровцев из траншей, захватили дзоты. Очухавшись от внезапного удара, фашисты попробовали вернуть оставленные позиции. Но тут подошли основные силы бригады и помогли удержать деревню.
…А потом на пути вставали новые деревни, поселки и железнодорожные станции, которые надо было освобождать.
В упорных, жарких боях, в пороховом дыму и грохоте канонад проходил кандидатский стаж Масловского. В темные ненастные ночи лыжники невидимками проникали в тылы врага, нападали на вражеские штабы, захватывали обозы, подкрадывались к артиллерийским позициям, уничтожали коченевших на морозе фашистов. За быстроту и дерзость гитлеровцы прозвали забайкальцев снежными дьяволами.
Вскоре лыжную бригаду влили в 23-ю гвардейскую стрелковую дивизию. Успешно действовала рота гвардии старшего лейтенанта Масловского при взятии деревни Фатькино. Она скрытно обошла деревню и ударила по фашистам с тыла. Гитлеровцы оказывали упорное сопротивление, бились до последнего патрона, но в конце концов вынуждены были сдаться в плен.
За этот бой Масловский был награжден вторым орденом Красной Звезды, ему присвоили звание гвардии капитана и назначили начальником штаба батальона. Замполит Кузнецов от души поздравил друга с успехом.
— Ну, алтаец, не зря я рекомендовал тебя в партию. Оправдал доверие.
— Не хвали — испортишь, — отшутился Масловский, скручивая цигарку. — У меня, брат, нет другого выхода: письмо опять от Юрки получил. Требует, чтобы скорее добивал фашистов и возвращался домой. Вот и приходится спешить. Что поделаешь?
На другой день Масловского вызвал к себе командир дивизии полковник Картавенко. Он сидел в землянке, в рыжем дубленом полушубке, и рассматривал лежавший перед ним на раскладном столике небольшой листок бумаги. Лицо у полковника было серое, усталое, взгляд хмурый, озабоченный; Комдив вручил капитану награду, затем усадил его напротив себя и начал расспрашивать, откуда он родом, что пишут из дома. Потом заговорил о Ленинграде. Блокада города прорвана почти год назад, но в огненном кольце пробита лишь маленькая брешь. Фашисты стоят у стен города, ежедневно посылают тысячи снарядов — гибнут люди, рушатся здания, уничтожаются прекрасные творения зодчества, исторические памятники.
Полковник разостлал на столе топографическую карту, взял в руки небольшой тетрадочный листок и, глянув на капитана, сказал:
— Сегодня ночью ко мне приезжал гонец из партизанского отряда, привез очень ценное донесение. Взгляните на этот квадрат карты.
Капитан Масловский склонился над столом, стал рассматривать место, куда указывал карандашом командир дивизии. Место было обыкновенное, ничем не примечательное. Среди болот и лесов недалеко от Старой Руссы петляет маленькая речушка Парусья. На ней стоит село Поддорье. А чуть в сторонке обозначена и обведена синим карандашом деревушка Хлебоедово.
— Партизаны обнаружили около этой деревушки колоссальные артиллерийские склады врага, которые питают боеприпасами весь этот участок фронта. Надо уничтожить склады. Но как?
Командир дивизии посетовал, что на авиацию в такую погоду рассчитывать трудно, потом сказал:
— Мне вас рекомендовали как смелого, волевого командира. Не могли бы что-либо сделать со своими «снежными дьяволами»?
Масловский глянул на карту, подумал и негромко ответил:
— Можно попробовать.
Полковник взял со стола коробок спичек и, наверное, подумал в эту минуту о суровых законах войны, когда требуется послать на смерть одного бойца, чтобы спасти тысячу, пожертвовать ротой, но сохранить дивизию, выиграть бой.
Полковник прошелся по землянке, о чем-то размышляя, потом остановился перед Масловским, как бы изучая его, и сказал неторопливо, точно обдумывая и взвешивая каждое слово:
— Имейте в виду, Гавриил Павлович, фашистские склады под сильной охраной. Скрывать не стану, взорвать их — задача трудная. Партизаны обещали помощь. Не знаю, сумеют ли. Я с вами просто советуюсь. Не приказываю. Понимаете? Вы можете отказаться.
— Зачем же отказываться? — поднялся с табуретки Масловский. — Надо попробовать. А насчет опасности, товарищ полковник, где же ее нет на войне… Тут везде стреляют. Одним словом, если доверите — я готов.
Командир дивизии вручил гвардии капитану план расположения фашистских складов, который доставили партизаны, и, пожав Масловскому руку, крепко поцеловал его.
Капитан вышел из землянки в необычайно возбужденном состоянии. Ему доверили ответственное задание. Ведь, взорвав фашистские склады и оставив врага без боеприпасов, он обеспечит продвижение всей дивизии, облегчит в какой-то степени участь Ленинграда. В глубине души зашевелилось: сумеет ли он выполнить труднейшую задачу? Найдет ли в себе силы сделать все так, как требует приказ?
Из штаба дивизии заспешил в батальон. Для выполнения важнейшего задания решил подобрать тридцать коммунистов и комсомольцев — самых смелых и надежных лыжников. Отбирал внимательно. Брал лишь тех, кого лучше всего знал. На глаза попался белокурый крепыш старший сержант Сапожников. Его только сегодня по рекомендации ротных коммунистов и замполита Кузнецова приняли в партию, и он конечно же также хотел поскорее показать себя в деле.
— Не волнуйся, сибиряк, пойдешь со мной, — кивнул ему капитан.
— С вами хоть на край света! — улыбнулся помкомвзвода.
Три десятка отобранных лыжников принялись готовиться к походу в тыл врага. Приводили в порядок маскхалаты, натирали лыжи, пришивали оборванные пуговицы, сдавали, как обычно, на хранение документы. Да, было совсем так же, как поется в знаменитой фронтовой песне. Над заснеженной землянкой бушевала январская метель, а бойцы, плотно прижавшись друг к другу, сидели у тесной печурки в ожидании своего часа. Неяркое пламя, подрагивая, освещало сосновые поленья, заиндевевшие воротники полушубков и сосредоточенные лица бойцов.
Капитан, сидя у печурки, изучал партизанский план расположения фашистских складов, прикидывал, откуда лучше к ним подобраться. Масловский был доволен, что к ночи разыграется непогода. Дело предстоит серьезное. Надо проскользнуть через линию фронта, подойти незаметно к фашистским складам. В таком деле темная ночка да несусветная метель — лучшие союзники.
В землянку вошел замполит. Кузнецов всегда появлялся в роте, когда того требовали обстоятельства. В полночь группа лыжников отправится на выполнение ответственного, опасного задания, и надо добиться, чтобы каждый боец «понимал свой маневр» — всем сердцем, всей душой чувствовал смысл воинского приказа, сознавал значение и необходимость того, что предстоит сделать. Замполит прошел в угол землянки, повесил на стену географическую карту и, оглядев лыжников, негромко начал:
— Дорогие товарищи, я пришел к вам поговорить о судьбе Ленинграда — великого города, который мы справедливо называем колыбелью нашей революции.
Он заговорил о трудных блокадных днях, которые пережили ленинградцы, о беззаветном героизме защитников города. Потом подробно обрисовал обстановку, которая сложилась здесь к началу 1944 года. Блокада города прорвана еще год назад, но Ленинград по-прежнему фронтовой город. У его стен и в примыкающих к нему районах сосредоточена сильнейшая немецко-фашистская группа армий «Север». Гитлеровцы не отказались от мысли покорить великий город. За последние полгода они обрушили на Ленинград восемнадцать тысяч снарядов. За год, минувший после прорыва блокады, во время обстрелов было убито и ранено шесть тысяч мирных жителей.
— Друзья мои! — взволнованно продолжал замполит батальона. — Назревают решающие бои за Ленинград. Ваш поход в тыл врага должен стать большим вкладом в общую борьбу с врагом. Своим подвигом вы расчистите путь нашей гвардейской дивизии, спасете тысячи мирных жителей. Ведь снаряды, которые вам поручено уничтожить, могут упасть на головы ленинградцев, разрушить дворцы и памятники, превратить в руины дорогие нашему сердцу места, где жил и работал Владимир Ильич Ленин.
Капитан Масловский вместе с лыжниками внимательно слушал замполита, потом достал из полевой сумки блокнот и начал что-то писать. Лицо его, освещенное мигающим светом от железной печурки, то хмурилось, то вдруг яснело, становилось задумчивым и одухотворенным, точно он видел в эту минуту что-то такое, чего не видели другие.
Закончив напутственное слово, Кузнецов подошел к Масловскому и сообщил ему:
— Пойдешь на задание не только командиром, но и парторгом. Так решил начальник политотдела. Мы тоже готовимся. Похоже, на рассвете двинет вся дивизия.
— Возможно, и наш поход связан с наступлением дивизии? — предположил Масловский.
— Все может быть.
Они тогда еще не знали и не могли знать, что на рассвете двинется в решительное наступление не только их дивизия, но и основные силы войск Ленинградского и Волховского фронтов, чтобы разгромить противостоящего врага. Уничтожение артиллерийских складов врага, видимо, играло немаловажную роль на этом участке фронта.
— Хорошо, что пришел, товарищ замполит, — улыбнулся Масловский. — Прими мои документы. А вот эти бумаги отправь, пожалуйста, по назначению. Понял? После посмотришь. — И сунул Кузнецову в карман небольшой бумажный сверточек. — Только обязательно исполни. Понял? Обязательно…
Закончив приготовления, все высыпали из землянки на лесную поляну. Подъехала повозка, на которой были уложены ящики с взрывчаткой. Принесли наспех сшитый белый маскхалат для лошади. Надевая его на норовистого Гнедка, лыжники переговаривались:
— Пускай и этот блондин побудет «снежным дьяволом».
На прощание замполит пожал Масловскому руку и, пожелав ни пуха ни пера, размашисто хлопнул сбоку широкой ладонью, точно проверяя, крепко ли он стоит на ногах. Масловский обычно отвечал тем же, но на этот раз порывисто обнял замполита и крепко прижался щекой к его щеке. Потом резко оттолкнулся и, не оборачиваясь, побежал в голову цепочки. «Нервы сдают», — подумал замполит, глядя ему вслед.
Лыжники направились к завьюженному перелеску. Поскольку в этих местах не было сплошной линии фронта, им удалось в темноте проскользнуть между двумя опорными пунктами гитлеровцев и углубиться в лес. Тайными партизанскими тропами они добрались до железнодорожного разъезда, около которого располагались фашистские артиллерийские склады. Увидев торчавшее из сугроба проволочное заграждение, Масловский поднял руку, шепнул лейтенанту Вялкову:
— Стоп.
Они легли на снег у поваленного дерева и, прикрывшись белой маскировочной палаткой, еще раз взглянули на партизанскую карту. В желтом лучике карманного фонаря четко вырисовывались два крестика на извилистой линии, изображавшей проволочное заграждение. Один, более жирный крестик обозначал расположение охраны складов. Другой, побледнее, указывал место, где надо делать проход, чтобы проникнуть на территорию складов.
Лыжники прошли вдоль проволочного забора не более двухсот метров и увидели полузанесенную снегом траншею, похожую на вход в подземелье. Саперы начали резать проволоку, лыжники из отделения Сапожникова принялись разгружать повозку и перетаскивать ящики со взрывчаткой к проходу. Когда все было сделано, капитан приказал Вялкову вести лыжников дальше вдоль изгороди — туда, где должны быть складские ворота. Расчет был простой: внезапным ударом по охране отвлечь внимание гитлеровцев и тем временем взорвать склады.
— После взрыва всем домой, — бросил Масловский Вялкову. — Вас это тоже касается, — кивнул он Сапожникову и полез вслед за саперами под проволоку, чтобы выполнить трудную и опасную боевую задачу даже ценой собственной жизни. Иного выхода не было.
Медленно потекли секунды ожидания. Над сугробами кружила разбушевавшаяся метель. Тревожно шумели сосны. В тусклом небе иногда проступала луна, ее тут же застилали вихри налетевшего снега. Но вот в однообразный вой пурги ворвались хлесткие автоматные очереди, взрывы гранат. «Лыжники напали на охрану», — догадался Сапожников. С другой стороны послышались винтовочные выстрелы. Видно, партизаны поддерживали «снежных дьяволов». А потом грянул взрыв — протяжный и раскатистый. Дрогнула земля. Полетел с деревьев снег и, подхваченный порывистым ветром, закружился над лесом. Сапожников выскочил из траншеи, глянул туда, где были фашистские склады, и ничего не увидел. Все вокруг было окутано густым едким дымом. Над землей повисла сплошная черная завеса.
Там ничто не могло уцелеть.
Там никто не мог уцелеть.
— За мной! — крикнул Сапожников лежавшим в траншее автоматчикам и, встав на лыжи, побежал к линии фронта.
Оглушенный взрывом, он ничего не слышал и ничего не видел. Торопливо взбирался на крутые сугробы, налетал на сосны, падал в холодный снег, но тут же вскакивал на ноги и снова бежал в расположение своей дивизии. За ним спешили уцелевшие автоматчики.