Колгрейв снова расхохотался.
Когда я наконец очухался, все было уже почти кончено. Горстка солдат обороняла люк в передней части корабля. Большинство наших сбрасывали за борт трупы, алчно глядя на люк, из-под которого доносился женский плач. Святоша и Барли готовились к последнему броску.
Шатаясь, я поднялся на ноги, собираясь помочь несколькими точными выстрелами.
Черт! Моя голова! А фрейландский корабль, похоже, сильно раскачивало.
И это не была лишь игра моего воображения. Приближался шторм. До него оставалось несколько часов.
Вполне достаточно, чтобы отдохнуть. И найти грог.
V
Это была хорошая схватка. Я потягивал грог из большой кружки, которую нашел в каюте фрейландского капитана. Наши парни серьезно не пострадали — множество порезов и ссадин, у кого-то ушиб головы, у кого-то сломан палец, ничего особенного. Вероятно, боги действительно, как заявлял Колгрейв, были благосклонны к нашей миссии и редко позволяли, чтобы с кем-то из нас что-то случилось.
Матросы развлекались от души на главной палубе. Двенадцать женщин — настоящая принцесса и ее фрейлины. Как сказал Вельбот, мы сорвали крупный куш. Девственник, как я заметил, больше таковым не являлся. Оставив свою добычу, он вскарабкался на снасти фрейландского корабля и начал отплясывать на рее, голый ниже пояса.
Уверенность в себе и бесстрашие были главными его талантами, которыми он порой чересчур любил похвастаться.
Ко мне на корму подошел Вельбот, держа под мышкой бочонок бесценного даймиельского бренди, а под другой — атласную женскую подушечку.
— Похоже, для него это очередной удар, — он кивнул в сторону Колгрейва, который продолжал расхаживать по корме «Дракона», что-то бормоча и проклиная судьбу, не дававшую ему найти Тот Самый корабль.
К нам присоединился Умник, вопросительно глядя на Вельбота. Вельбот пожал плечами.
Умник нашел себе несколько новых книг.
— Шторм приближается, — заметил он. Вода приобрела голубовато-серый цвет, покрывшись белыми пятнами и полосами. Волнение усиливалось.
— Похоже, будет чертовски сильная буря, — предположил я. — Судя по тому, как она медлит.
Следующим явился Маленький Мика, полуголый и мокрый от пота.
— Та пухленькая не так уж и плоха, — ухмыльнулся он. С собой у него было несколько фунтов золота и серебра. В свое время мы набрали его столько, что использовали в качестве балласта. После того как мы найдем и уничтожим Тот Самый, мы намеревались вернуться на берег богатыми словно принцы.
— Этот придурок Малыш когда-нибудь шею себе свернет.
Малыш прыгал на одной ноге на конце реи, испуская струю мочи в пространство между кораблями. Неожиданно он дико заорал, выбросил вверх руку, ударился о рею задом и рухнул в воду, размахивая руками и ногами. Он плюхнулся прямо на живот, и моряки взревели от хохота. Корабли накренились друг к другу. Все, кто не был занят другими делами, столпились у борта.
— Я же говорил…
— Тихо! — Старик пристально вглядывался вдаль единственным глазом. Я тоже их увидел — выходящих из шторма, достигшего суши к северу от нас. — Два корабля. Драккары. Тролледингцы.
До них было не больше трех миль. Заметив нас, они изменили курс и стали отчетливо видны их надутые ветром паруса. Один был черный, с алой головой волка. Второй — с желто-красными полосами и изображением черного топора.
Они явно преследовали нас, уже ставя щиты на планширы и спуская паруса. Они действовали быстро и со знанием дела, как и подобает бывалым воинам.
И наверняка обменивались злорадными замечаниями о том, что поймали противника со спущенными штанами.
Старик ревел и рычал. Из его слов мало что можно было понять, но матросы, хоть и пьяные, тут же среагировали. Груды награбленного полетели с корабля на корабль. Толстяк Поппо сбросил с себя голую принцессу, и она взвизгнула, приземлившись на свой изящный задик. Худой Тор со смехом оставил мокрый и темный от вина поцелуй на ее нежных юных губах и отшвырнул ее назад. Когда толстяк попытался возразить, он врезал ему затрещину.
— Пора поджигать, — сказал Умник и многозначительно посмотрел на Вельбота. Мой друг бросился следом за ним вниз по трапу.
Несколько мгновений спустя абордажные сабли уже рубили канаты. Держа в одной руке лук и стрелы, а в другой полупустую кружку, я наблюдал, как палубная команда ставит паруса, продолжая спотыкаться о трофеи.
Когда волны в очередной раз наклонили корабли друг к другу, я небрежно шагнул через борт, не расплескав ни капли содержимого кружки.
— На полубак, — прорычал Колгрейв. Я кивнул. — Сперва «Волчью голову».
Я был не настолько пьян, чтобы забыть, какой корабль где, прежде чем они спустили паруса.
Старик собирался сражаться. Конечно, он всегда сражался, и сражался бы, даже если бы ему противостоял весь проклятый итаскийский флот. Он верил в свою миссию и в то, что он непобедим, ибо боги на его стороне.
Северян отделяла от нас всего миля, когда мы наконец сдвинулись с места. Их весла работали с точностью ног сороконожки.
Мастерам своего дела не требовался барабанщик, чтобы поддерживать ритм. Они были бывалыми воинами.
Над фрейландским кораблем поднялся дым. Голые женщины умоляюще протягивали к нам руки.
— Он не горит как следует, — сказал Мика, который пошел следом со мной на корму.
Когда мы оказались достаточно далеко, женщины отошли от борта и начали бегать по палубе с ведрами.
— Умнику и Вельботу лучше не попадаться Старику под руку, — ответил я. — Колгрейву это вряд ли понравится.
Капитан проложил курс в открытое море, в сторону шторма, поперек курса тролледингцев. Любой, пытавшийся бежать, сделал бы то же самое, надеясь избежать первой атаки и уйти в шторм, прежде чем они смогут его нагнать. Корабль с топором на парусе сменил курс, намереваясь отрезать нам путь к отходу и маневрируя так, чтобы иметь возможность взять нас на абордаж с обоих бортов. Нас разделяло меньше полумили.
Да, они были мастерами своего дела, но они нас не знали. Видимо, они привыкли орудовать у побережья Фрейланда. Мне показалось, что они, вполне вероятно, могли явиться специально затем, чтобы отобрать у нас уже пойманную рыбу. В Сонгере правил могущественный король и еще целое стадо более мелких, номинально находившихся у него в вассальной зависимости. Мелкие короли постоянно строили заговоры против главного и друг против друга. И они вполне могли заплатить тролледингцам ради шанса ограбить соперников.
Политика — одна из тех греховных областей, которые у меня не хватает разума понять.
Четверть мили. Я погладил стрелу с ободком. Больше рядом не было никого, кроме Мики. Любая схватка произошла бы на главной палубе, поскольку борта драккаров были слишком низкими, и в ней участвовал бы только корабль с топором. Я поцеловал стрелу. После стольких дней, проведенных вместе, нам наконец предстояло расстаться.
Пора. Старик резко повернул штурвал. «Дракон» накренился. Паруса загудели и затрещали, наполняясь ветром.
Я отправил окаймленную стрелу в последний полет. Всегда хранившая мне верность, в отличие от итаскийской шлюхи-жены, она устремилась к сердцу рулевого северян. Он обмяк, навалившись на штурвал. «Волчья голова» покачнулся и встал на дыбы.
Мы врезались в него прямо посередине, расколов пополам и превратив в плавучие обломки. Его мачта, лежавшая вдоль на палубе, запуталась в нашем шпринтове. Мы пропахали останки корабля, раскачиваясь и вздрагивая, словно толстая дама, надевающая корсет.
Маленький Мика закричал. Огромный, невероятно волосатый варвар с безумными голубыми глазами вскарабкался на мачту с помощью одной руки, держа в другой громадный боевой топор, и с воем прыгнул через борт. Пока он гонялся за Микой, я отыскал багор и врезал ему за ухом. Он был настолько огромен, что сбросить его за борт мы сумели лишь вдвоем. Вода привела его в чувство, и он начал барахтаться, отчаянно ругаясь. Последнее, что я видел, — как он быстро плыл в сторону корабля фрейландцев.
Развернувшись на юг, мы снова пропахали обломки. Я смотрел на бородатых воинов, которые тонули, цепляясь за остатки досок и зовя на помощь. Второй тролледингский корабль повернул было к ним, чтобы подобрать спасшихся, но передумал, увидев, что мы возвращаемся.
Наверняка они сочли нас берсерками, безумными убийцами. Потеряв часть своей прежней аккуратности, они подняли мачту, поставили парус и унеслись в сторону шторма.
Я застонал, с предвкушением потирая живот. Колгрейв никогда бы их просто так не отпустил. Неважно, что у нас в трюме было полно воды и десятку человек пришлось отправиться к помпам. Неважно, что мы были пьяны в задницу и чертовски устали от предыдущего сражения. Ему бросили вызов, и он должен был на него ответить, даже если это означало погоню за тролледингцем на край света.
VI
Волны поднимались все выше и выше, море стало свинцово-серым, и по нему бежали белые буруны. Я ощущал морскую соль на губах даже здесь, на корме. «Дракон» кренился и раскачивался, протестующе скрипя досками. На палубу упали первые капли дождя. Похолодало. Тролледингец вошел в шторм и постепенно скрылся из виду.
Для него это была вполне подходящая погода. Его высокий изогнутый нос, широкий корпус и низкая осадка позволяли ему преодолевать даже самые страшные волны. Однако из-за низких бортов он быстро мог набрать воды, и я подозревал, что он бросит якорь, как только полностью укроется среди шторма.
Высота «Дракона» как носовой, так и кормовой его части, не была рассчитана на волны. Надстройки должны были обеспечить преимущество в бою, но делали корабль не слишком устойчивым и уязвимым к ветру. В непогоду они существовали лишь затем, чтобы уменьшить мои страдания.
Штормовой ветер усиливался с каждой минутой. Колгрейв же спустил паруса лишь настолько, сколько было необходимо, чтобы «Дракона» не разорвало на части. Оснастка трещала, скрипела, стонала, словно там устроили свой шабаш сотни демонов. Топсель лопнул с таким грохотом, словно гигантский кулак ударил в каменную стену. К тому времени, когда его удалось спустить, от него остались одни обрывки.
Малыш был наверху, помогая срезать остатки паруса. Какая-то заботливая душа не забыла выловить его из воды, когда мы двинулись с места. Повезло сорванцу.
Я был этим скорее доволен. Хотя мне лично от него было мало пользы, он мне нравился — так же, как и любой другой. Он напоминал мне меня самого, когда я был намного моложе.
Он знал, что ему повезло, и больше не паясничал. Он даже привязался веревкой к мачте.
Я собрал свое оружие и футляры для него. Нужно было отнести все это вниз и как следует о нем позаботиться. Влага и соль могли уничтожить их навсегда. Колгрейв не возражал. Все остальные, включая кока, были на палубе, бросив все свои дела, но для меня делалось исключение. Я был быстрой и смертоносной молнией, решавшей исход сражений в первые же их мгновения. Колгрейв не ценил меня как человека, но ценил мое мастерство и оружие.
Когда я снова выбрался наверх, серо-черные волны уже поднимались на тридцать футов. Мои внутренности прыгали туда-сюда между пятками и ушами, но я должен был помочь остальным. Теперь мы не только выполняли миссию нашего безумного капитана, но и боролись за собственное выживание.
Каждый из нас привязался веревкой. Волны захлестывали раскачивающуюся палубу, грозя смертью любому, кто не был достаточно хорошо закреплен. Путь домой был долог и опасен.
Каравелла не была рассчитана на подобное.
Я пошатнулся, разбрызгивая воду, и, расставшись с содержимым желудка, успел ухватиться за фальшборт. Толстяк Поппо протянул мне веревку, и я присоединился к управлявшим парусом, который, как настаивал Старик, мы должны были показать во всей своей красе.
Худой Тор, безумец-сорвиголова, сидел в «вороньем гнезде», высматривая тролледингца. Ему следовало быть внизу, на главной палубе, демонстрируя свою моряцкую сообразительность, а не наверху, пытаясь доказать, что у него железные потроха. Мой желудок взбунтовался при одной мысли о том, каково там, на верхушке мачты, где качка во сто крат чудовищнее.
Мы ничего не видели до тех пор, пока сквозь серую густую пелену шторма не забрезжил слабый свет. У меня нашлось достаточно времени на размышления и воспоминания — о том, как меня изводила та женщина из Итаскии.
Она была не столь уж плоха, как многие жены, но ей не хватало понимания. И она была чересчур своенравной. После окончания войн Эль-Мюрида работы для лучников стало мало. Нужно было иметь знакомства, а у меня их не было. И я не умел больше ничего, кроме как работать на земле. Мне же этого хватило на всю жизнь еще в детстве. Она постоянно мучила меня разговорами о деньгах. В годы войны я хорошо зарабатывал, и у нее появился вкус красиво одеваться. И я взялся за одну работу для герцога Грейфеллза. Погибло несколько человек, и она почувствовала, что их кровь — на моих руках. Естественно, разговоров стало еще больше — мол, что бы ты ни делал, все не так, и все такое прочее. Дошло до того, что я начал проводить больше времени в «Красном олене», чем в нашей комнате, которую мы снимали.
С помощью алкоголя я пытался убежать скорее от самого себя, чем от жены, которая, несмотря на то что ее замечания раздражали сверх всякой меры, была права. Но человек не в состоянии избавиться от боли, которую несет внутри себя. Все, что он может — лишь заглушить ее. В моем случае ситуация с женой становилась только хуже.
Наконец, однажды вечером, вернувшись домой рано — или поздно, учитывая, что я отсутствовал три дня, — я узнал, каким образом она поддерживала наш привычный уровень жизни и откуда у нее серебро, которое мне приходилось воровать, чтобы найти утешение в алкоголе.
Это был двойной удар — и в сердце, и в спину. Если твоя жена встречается с кем-то другим — хорошего мало, но это еще можно выдержать и приучиться с этим жить. Но когда оказывается, что все было напоказ, а ты живешь за счет этого…
Клянусь Священными камнями, несмотря на все наши проблемы, я никогда прежде не поднимал руку на эту женщину, даже когда напивался до полусмерти. Ни разу, даже когда она напрашивалась сама.
Погибли несколько мужчин и одна женщина, а я пустился в бега, охваченный горем, сам не понимая, что на меня нашло, почему и в чем вообще дело. Вскоре после этого Колгрейв подобрал меня с захваченного им корабля и взял к себе матросом вместо недавно смытого за борт.
На «Драконе-мстителе» таилось шестьдесят восемь столь же позорных, или даже еще хуже, историй. Мало кто об этом рассказывал. История Старика, если таковая имелась, принадлежала ему одному. Все, что было нам известно, — рассказ про пожар.
Умник, однако, считал, что догадался, в чем дело, и заявлял, будто знает, как сбежать с «Дракона» туда, куда ему хотелось. Когда он говорил подобное, многие хмурились и задавали тревожные вопросы.
Но о подробностях он никогда не распространялся.
VII
Матросы уже начали недовольно ворчать, когда мы снова заметили тролледингца. Уже много часов мы двигались на запад, то ли в самое сердце океана, то ли к каменистому побережью южного Фрейланда. Знакомые нам воды остались далеко позади. Хотя никто из нас уже долго не был на берегу мы предпочитали, чтобы он оставался поблизости, просто на всякий случай. Мы редко бывали в открытом море, и потеря любых ориентиров казалась нам кошмаром.
Колгрейв стоял на корме словно статуя, глядя прямо перед собой, словно мог что-то разглядеть сквозь брызги, волны и дождь. Доклады о пробоинах в обшивке, сломанных шпангоутах и воде, поступавшей внутрь столь быстро, что матросы не успевали ее откачивать, нисколько его не беспокоили. Он был непоколебим. Да, это было идеально подходящее слово. Непоколебим.
— Вижу его! — крикнул Худой Тор.
«Интересно, как?» — подумал я. Я едва мог разглядеть его самого. Но для меня его слова прозвучали сигналом к действию. Забрав свое оружие, я направился на полубак.