Маг развернулся, молча на негнущихся ногах, вернулся, вернул мне учебник, не сел — рухнул на стул.
— Ну так что? — невинно поинтересовалась я. — Доверишься мне, али связать тебя придется?
Взглянул напряженно и хрипло спросил:
— Связать? Правда, веришь, что сумеешь меня связать?
— Я то? — усмехнулась. Подалась к нему и у самого лица выдохнула: — Охранябушка, родненький, я, может, и не смогу, только ты забыл, что у меня чаща есть Заповедная. Звать, или сами разберемся?
Глянул на меня почти с ненавистью и хрипло выговорил:
— То есть, ведьма, выбора у меня нет, я правильно понял?
— Правильно, — улыбаюсь все и улыбаюсь. — Охранябушка, ты пойми — оставить тебя как есть я не могу. Печать у тебя, сам видишь, нестабильная. Убивать тебя оно может и есть смысл, да только я никогда на такое не пойду. Отпустить тебя — дело опасное. Ведь у тебя всего два пути — первый, тобой или Тиромир воспользуется или Анарион, и сомневаюсь я, что горишь ты жаждой погибнуть во имя их процветания. А даже если и избежишь участи страшной, на алтарь чужих амбиций возлечь, все равно ждет тебя участь не лучше — твоя магия печать уничтожит, а вместе с ней и тебя, и то место, где ты окажешься. Так что выбора у тебя нет, тут ты прав, маг.
Он, упорствуя, руки на груди сложил.
Сидел, долго смотрел на меня, затем напряженно спросил:
— А ведьмы? Может у тебя есть на примете какая-то старая, опытная… которой жить надоело?
Усмехнулась, головой покачала отрицательно и честно ответила:
— Охранябушка, знакомые старые и опытные ведьмы-то может и есть, а вот безголовых, извини, нету. Так что, звать чащу али как?
Промолчал.
То, что чаще моей он не противник архимаг знал, и то, что призову, если потребуется, знал тоже.
И все что ему оставалось, лишь вопросить:
— И что, сегодня печать снимать будешь?
— Что ты, сегодня нет, — я учебник чародейский захлопнула. — Сначала снять нужно проклятие. И, это, охранябушка, ты бы деревяшку нашел бы себе, что ли…
— Ззззачем? — прошипел маг.
Поднялась из-за стола, оставляя шаль на стуле, пожала плечами, и не глядя на мага, сообщила:
— Больненько будет…
— Больненько я потерплю! — почти рык.
— Больнехонько?
— Тоже.
Посмотрела в синие глаза и честно сказала:
— А зверскую боль тоже вытерпишь?
Молча поднявшись, маг вышел. Вернулся со свежее оттесанной деревяшкой, видать осталась опосля его строительных подвигов, огляделся и спросил:
— Где мне лечь?
Указала на его лежбище. Маг оценил перспективу, затем взялся за матрац, перетащил его к зеркалу, да так, чтобы лежа видеть все, что я делаю и лег на живот. Деревяшку в рот ставить не стал, положил рядом.
А я стояла. Не знаю, кажется или нет, но когда я его в первую ночь отпаивала, вроде поменьше был, а сейчас… На спине, под жуткой страшной печатью сухая рельефная мускулатура. Лежит вот он, на животе, ожидая своей участи, а от чего-то у меня такое ощущение, что участь ждет не его — меня, знать бы еще какая.
— Ты не серчай, охранябушка, а я позову чащу… так, на всякий случай.
— Нет! — да так произнес, что я вздрогнула.
Ну что ж, нет так нет, в любом случае стоит позвать — моя зловреднючая мигом тут окажется, так что пора начинать.
Я взяла тетрадь, подошла, опустилась на колени рядом с магом, тетрадь положила так, чтобы под рукой была, если что, и взялась волосы расплетать.
— А это зачем? — спросил маг, напряженно следивший за каждым моим движением.
— А я почем знаю? — ответила нервно. — У нас ведьм так — коли что-то сложное задумала, распусти волосья.
— Бессмыслица, — прошипел охранябушка.
— Примета скорее, мы волосы на удачу распускаем, — ответила я, и склонилась над его спиной.
Насколько я знаю, проклятие исстари с одной точки распространяется. Это как молния — дерево она сожжет, это да, но вот ударит в него в одном конкретном месте. А потому первое с чего следовало начинать — разыскать исходную точку. Этим и занялась. И все бы ничего — но спина у охранябушки оказалась широкая, могучая, здоровая в общем. Я поначалу сидела с правой стороны, потом через охранябушку переползла на левую, сижу, по спине его пальцами вожу, вся в поиске, и тут раздается:
— Щекотно.
— Что? — переспросила в непонимании.
— Прикосновения, волосы — щекотно, — пояснил маг.
— Ну, извини, потерпишь, — раздражение росло вместе с напряжением.
Я не находила. Исходную точку никак не находила. А время-то идет!
В какой-то момент плюнув на все условности, перебралась на мага, устроилась верхом на нем.
— Эээ… ведьма, ты бы… — начал было подопытный.
К этому моменту настроение у меня было уже преотвратное, так что единственным, на что мог рассчитывать маг, было разъяренное:
— Заткнись!
Маг тяжело вздохнул, от чего я приподнялась и опустилась, и, на его счастье, заткнулся. А зря. Не справлялась я одна.
— Охранябушка, — легла на него, через плечо могучее в лицо мрачное заглянула, — а ты случаем не помнишь, с чего у тебя странности-то начались?
— Странности? — странно на меня глянул маг. Но язвить не стал, подумал, и ответил: — С Гиблого яра, Весь. Игла ходока ранила. Я друга прикрывал, от всех шипов увернулся, а от последнего не смог. Вот примерно там, где моей кожи касается дыхание твое, и ранило.
— Ага, благодарствуем! — возликовала я.
И принялась изучать плечо.
И нашла!
Проникновение было крошечным, как ранка от иголочки, и не скажи охранябушка, боюсь, не отыскала бы ни в жизнь! Слишком уж крохотный участок поражения, слишком страшны последствия от столь мизерной ранки. Ну да смысл думать об этом, потом подумаю, сейчас действовать следовало, и я, пододвинув тетрадь к себе, бегло проглядела схему снятия проклятия, и вдруг поняла — а не сдюжу. Не сумею. Проникновение-то мизерное, это да, вот только вливать силу свою я тоже через это же место должна. А это из груди своей по руке до пальцев, и лишь после к пораженному участку тела мага. И казалось бы невелико расстояние, да только иной раз от мелочи слишком многое зависит.
Глянула на тетрадь, на плечо охранябушки, на тетрадь… на плечо…
А к дьяволу все сомнения, справлюсь!
И склонившись, я прижалась губами к плечу мага, закрыла глаза и…
— Ведьма, ты что делаешь? — вопросил вдруг охранябушка.
«Тебе лучше не знать», — подумала я.
И это была последняя мысль.
Вдох. Через него, через его кожу. Через его место поражения проклятием. Через его время и жизнь.
Вдох всей грудью, всем телом, всем моим существом и я резко выпрямившись, выгибаюсь, резким движением отбрасывая волосы за спину и чувствуя как они опадают водопадом на мои плечи. Выдох!
Меня трясет. По рукам, по губам расползается тьма, губительный яд проклятия, и будь я ведьмой — это был бы последний выдох в моей жизни, но я не только ведьма. И тьма остается лишь на волосах.
— Весь… — хриплый шепот охранябушки. — Веся, хватит!
Глянула в зеркало, увидела напряженный взгляд мага, весело подмигнула ему, и вновь склонилась к могучей спине не мага — воина.
«Во далеком лесу есть топь глубока,
В топи той прячется тьма,
Тьма чернил черней, тьма ночи темней,
Тьма опаснее горных камней.
К той тьме я пойду, сумрак твой отнесу.
Той тьме все отдам, ничего не возьму».
Я шептала слова касаясь дыханием каждой черной отметины, собирая всю черноту проклятия губами, выдыхая всей грудью, чтобы ни частички не осталось во мне, и стараясь не слышать хриплого дыхания лежащего подо мной мужчины. Архимаг хрипел, давно сжимая деревяшку зубами, и не издав ни стона боли, ни крика — мой охранябушка был силен, терпел молча.
Давно взмок он, трясло всем телом меня, но это было еще не все.
Собрав до капли всю тьму проклятия, я посидела, опираясь руками о могучую покрытую потом спину мага, подышала, собираясь с силами, и перешла ко второй фазе.
Вдох, и на едином выдохе всей силой своей души, своей груди, себя:
— «In silvam non distant altum est
Cingunt paludes et occultatum in tenebris,
Tenebris nigrior atra caligo tenebrosa nocte
Caliginem periculosam montium saxa.
Et ibit per tenebras, et ducam te caliginis.
Quod tenebrae non aliquid, ego non aliquid!»
Второе заклинание почти полный аналог первого, только магия другая — ведьмовская. А то, что было убрано магией леса, уже никогда не вернется туда, где оставила свой след магия ведьмы.
Проклятие было снято!
Одна трудность во всем этом имелась — как ведьма я выложилась. Выложилась по полной, выпила себя досуха, опустошила до самого, самого дна.
И падая на пол, единственное на что хватило сил, это на тихий стон:
— Леший…
***
Мне снился сон. Не люблю сны, особенно о прошлом.
Но увы, это был именно такой сон.
«Валкирин, еще раз!»
Я стою посреди магического контура в виде звезды… вчера контур был из двух совмещенных частично кругов. Из-под ногтей течет кровь, в висках пульсирует боль, губы пересохли, я хочу пить, невыносимо хочу пить, но кто мне даст?
«Валкирин!»
Славастена никогда не отличалась жалостливостью. Беспощадная совершенно не ведьма, учениц не берегла, но кого это волнует? Вчера в контуре из кругов погибло двое. Сегодня отсюда унесли уже четверых, и мы все знали — они не появятся в лазарете, и в общей комнате уже никогда не покажутся тоже. Их похоронят в саду. В безымянных могилах. И если я сейчас не справлюсь — меня ждет та же участь.
А потому собрав все силы, я простираю руки над трупом, от которого несет диким смрадом разложения, и повторяю уже в который раз:
«Veni in somnio!
Eritis mihi somnium!
Aperi somnium meum!
Surge! Surge! Surge!»
«Surge» — восстань. Это плохо. Очень-очень плохо. Мы ведьмы, мы не должны призывать к жизни полуразложившиеся трупы, мы вообще не должны иметь дело с восставшими или убитыми. Мы — жизнь, а тут — смерть. Да не просто смерть — смерть предстояло пережить мне, пусть и во сне, но все же. И тут в ритуальном зале раздается:
«Валкирин, любовь моя, ты сможешь, ты справишься, я уверен в этом».
Тиромир — в то время ты был для меня синонимом к слову «мир». Ты был для меня всем миром, ты был смыслом моей жизни. И улыбка скользнула по иссохшим губам, боль отступила под волной нежности и желанием помочь любимому, а кровь из-под ногтей… какое она имеет значение, если Тиромир здесь! Если смотрит на меня! Если верит в меня!
И в ритуальном зале звучит уверенное:
«Войди в сон мой!
Стань сном моим!
Откройся моему сну!
Восстань! Восстань! Восстань!»
«Валкирин, не сметь использовать язык черни!» — окрик Славастены.
Да, не классический язык магии, но мой, родной, близкий, тот который удавалось наполнить силой гораздо легче, чем изучаемый и сложный. Когда магия идет от души, от сердца — она сильнее! И убитая монстром, терроризирующим столицу уже почти год девушка, не вошла в мой сон — она восстала наяву. А я упала. На руки беззаветно любимого, с осознанием того, что я справилась, я сумела, я его не подвела.
Чем это обернулось для меня? Двумя месяцами в лазарете.
Чем это обернулось для него? Феноменальным успехом, ведь Тиромир раскрыл преступление и нашел убийцу.
Ему достались лавры, мне горькие настои, но разве это тогда огорчило меня? Вовсе нет, я была рада, искренне рада, что сумела ему помочь. Я ведь любила, беззаветно и преданно…
Как же больно… было потом.
А сейчас вдох — и мой сон ведьмы сменяется сном лесной ведуньи. Сном, наполненным светом, дыханием жизни, теплом лучей поднимающегося солнца, прохладой сумрака скрывшегося под могучими кронами вековых деревьев.
Ну, здравствуй, мой лес!
***
Рассвет безбожно проспала. Телом проспала, силой и мыслями давно бегала по лесу, проверяя, помогая, радуясь. Ночью кротиха родила семерых детенышей, максимальное количество для кротов. Все родились здоровенькими, я подмогла, а чаща умилялась и радовалась, правда это не помешало моей поганке зловреднючей попытаться умыкнуть одного кротеныша, под предлогом «Слабенький же совсем». Зараза! Хорошо леший вмешался, а то пришлось бы просыпаться и топать туда самой.
Бык вчерашний на заповедных пастбищах был счастлив безмерно, ел вволю и косил глазом на милую бурую в белые пятна телочку, та кокетливо поглядывала на него… и чаща уже тоже была там! В предвкушении! Травку телочке подсовывала сочную, лечебную, за ягодами даже смоталась. Просто у нас с чащей договор — если корова двух телят родит, трогать нельзя, двух корова вполне выкормить может, а вот если трех… Гипотетически трех еще никто не рожал, но чаща все еще надеялась.
И тут меня разбудили. Не то чтобы намеренно, но кто-то заботливо приподнял, мои губы приоткрыли и в рот потекло что-то студеное, вкусное, нужное.
Глаза открыла, посмотрела в синие полные тревоги очи охранябушки, всю воду из ковша выпила и тихо сказала:
— Спасибо.
Усмехнулся невесело, отложил пустой ковш, все так же меня придерживая одной рукой, второй волос коснулся, приподнял прядь одну и тихо сказал:
— Черные. Почему черные, Веся?
— Потому что я ведьма, охранябушка, — улыбнулась ему. — Ничего, через пару лет посветлеют вновь. Как себя чувствуешь?
А маг вместо ответа вдруг сгреб меня, прижал к себе, да крепко так, не продохнуть, и хрипло прошептал:
— Да как же ты вообще в этом жестоком мире появилась такая?!
Но тут же отпустил, уложил обратно под сосну, стараясь в мои изумленные глаза не глядеть даже, покрывалом прикрыл, подушку поправил, встал, в лес посмотрел и ответил бесстрастно:
— Нормально. К утру уже встал. Долго тебе еще под сосной лежать?
Пожала плечами, подумала и ответила:
— Да до заката полежу, спешных дел пока нет.
Маг кивнул, все так же не глядя на меня.
Затем спросил:
— Лежать тут будешь, или уже можно к избушке принести?
— Пока тут, — я оглядела сосновый бор и не стала говорить, что видимо, совсем плоха была, раз леший меня сюда принес. — А ты отдохнул бы, охранябушка, ты уж прости, но тебя еще одна ночь ждет трудная.
И вот тогда синие глаза прямо посмотрели в мои. Несколько секунд маг лишь смотрел, затем развернулся и ушел молча. А я, только когда он из виду скрылся, вдруг подумала — от моей избушки до соснового бора, коли пешком идти, не по заповедной тропе, это полдня топать надобно. И как нашел меня маг? Леший бы точно не сказал где я, а охранябушка все равно нашел — подушку вот принес, и одеяло, и воды родниковой студеной.
Улыбнулась, сама не ведаю с чего, клюку верную позвала, открыла архимагу путь прямой к дому, а как шагнул на тропу заповедную, я с клюкой в обнимку снова заснула.
***
Проснулась на закате. Рядом верный друг леший сидел, в ногах у меня кот Ученый устроился, Мудрый ворон задумчиво бродил вперед назад между соснами, домовой в руках держал глиняный горшочек и пахло оттуда умопомрачительно.
— Суп грибной, я и сметанку принес, — сообщил домовой.
— Ох, — я тут же села, горшочек протянутый взяла осторожно, и ложку, и крынку со сметанкой, и краюху хлеба. И спросила, вдыхая аромат супчика: — Охранябушка готовил?
И тут вдруг как-то стушевались други мои верные, леший вовсе отвернулся, кот сделал вид, что когти внимательно рассматривает, ворон аккуратно сделал пару шажков назад, пытаясь скрыться за деревом.
И есть мне перехотелось тут же.
— Письмо тебе оставил, да и был таков, — прервал напряженное молчание леший.
И суп грибной я вовсе отставила.
От чего охранябушка так поступил… я, кажется, знала. Меня поберечь решил… Странно говорить такое, где это вообще видано, чтобы маг да пожалел кого-то, чью-то жизнь выше своей цели поставил, о ком-то позаботился искренне. Магов я знала, хорошо знала, обычный маг, поняв, что я вреда ему не причиню, использовал бы да и выбросил.
И я бы даже не удивилась, я знала магов, я правда знала магов. Даже Кевин, спасая меня, в первую очередь о себе думал, а когда осознал, что ни шанса у него нет… отдал мне свою жизнь, чтобы отомстила за него. И это было типично для любого мага, это было нормально для них, а мне… мне ненормальный достался!