— Извините, пожалуйста, — сказала Ольга Алексеевна охраннику.
А тут и Борюсик вернулся.
— Василий, наконец. Где твоя Люба? Ее нет на работе, — сказал он взволнованно.
— Как это нет? — опешил Васька.
— Господа, умоляю, все вопросы потом, — сказала Ольга Алексеевна. — Начинаем. Так, Василий Иванович, обо всем, кажется, договорились. Можно начинать запись… Стоп, совсем из головы вылетело. А как вас лучше представить?
— В смысле?
— Ну, многие ваши коллеги изобретают себе титулы: Потомственный маг Ставрополья, батюшка Реглан 15-й. Или тамг Любимец Джавахарлала Неру, верховный жрец Аполлон Панасюк.
— В титулах не нуждаемся, — с достоинством ответил Васька. — А что до любимцев, то любили меня бабы и покруче вашей Джавахарлалы — одна даже старшим товароведом была.
— Может, тогда по фамилии? — предложила Ольга Алексеевна.
— Не, по фамилии скучно, — сказал Василий, бросив быстрый взгляд на Борюсика. — Я ж не член правительства, пока.
— М-да, задача… А давайте скажем так — целитель и ясновидец Василий.
Василий смутился:
— Ну, это, я пока вижу не очень-то и ясно… То есть не всегда… Там у меня еще не все контакты подогнаны… иногда искрит и не показывает.
— Тогда просто — целитель Василий, — предложил Борюсик. — Скромно и достойно.
— Это покатит, — согласился Васька и спросил у Борюсика: — А кто тебе про Любку сказал?
— Я сам только что ездил.
Ольга заволновалась:
— Господа, я же вас просила. Нам уже давно пора начинать запись.
— Тогда еще одна минула. Целителю Василию нужно переодеться, — заявил Васька. — Не волнуйтесь, у меня все с собой.
Ольга Алексеевна начала программу:
— Пьянство и алкоголизм. Всегда ли мы достаточно серьезно относимся к этим явлениям? В анекдотах, выступлениях сатириков и даже в кино водка предстает безобидным напитком, раскрывающем лучшие свойства славянской души. А что на деле? Об этом нам сообщают не сценарии ушлых рекламистов на содержании спиртовых королей, а беспристрастные милицейские протоколы. Распавшиеся семьи, немотивированное насилие, бытовые убийства… Сказать водке нет — трудно. А потому мы особо приветствуем людей, нашедших в себе силы побороть пагубную привычку. Наш сегодняшний гость — человек, который совсем недавно открыл свой уникальный талант. Но за это короткое время смог вырвать из лап зеленого змия уже не один десяток несчастных… Встречайте — целитель Василий!
За кулисами что-то упало и, на ходу запихивая рубаху в брюки, в студию влетел Васька. Сообразив, что уже попал в поле зрения камер, эффектно остановился. Василия просто невозможно было узнать. На нем был синий кримпленовый костюм с приталенным пиджаком, красная нейлоновая рубашка, остроносые туфли на высоких каблуках, широкий галстук в пальмах и павианах, прилизанные волосы. Васька ослепительно улыбнулся. Оказалось, что все зубы у него золотые.
Ольга Алексеевна обомлела, а Борюсик даже поперхнулся от ужаса.
Виктория Павловна провожала Анну на свидание с Юрием Владимировичем и давала ей последние наставления:
— Вот что я тебе скажу, Аня. Пора с этим кончать! Вы не школьники, жизнь, можно сказать, прожили, а ведете себя хуже подростков. Он не так сделал, ты не с тем разговаривала…
Детский сад, ей-богу. Ты настройся сразу же на нормальный, взрослый, серьезный разговор.
— Да я…
— Я знаю, что ты. Опять не то услышишь, не это поймешь, фыркнешь, дверью хлопнешь — только тебя и видели.
— Дело в том…
Виктория перебила:
— Знаю я, в чем дело, — тоже жизнь прожила. И не возражай. Подумай только, вам впереди вместе старость коротать, а ты своими капризами уже все нервы из мужика вымотала.
— Пална, пойми…
— И понимать не хочу, — не слушала Виктория Павловна. — Даже если он что-то не то скажет, смолчи, сделай вид, что не услышала. Улыбнись, переведи в шутку. Мужики, они что стеклянные елочные шары. Такие шары в вате хранить нужно, а не ногой по ним колотить.
— Все ты правильно говоришь, Пална. Про мужиков. Так и журналы все женские пишут. Что холить их нужно, и лелеять, и танцевать перед ними, и пританцовывать. И готовить им…
— И за ушком чесать, и тапочки подавать, — улыбнулась Виктория Павловна.
— И не ходи перед ними растрепой, а то к другой сбежит, наманикюренной, и не спрашивай у них, с кем обнимался-целовался, а то обидятся… А вот где, в каком журнале, хоть бы маленькими буквочками написано, что и женщина — человек? И тоже хочет понимания и заботы.
— Как ты не понимаешь, что твоя эмансипация тебя и погубит? — возмутилась Виктория Павловна. — Ты сперва мужика в свой угол загони, да прикорми, а потом уж потихоньку начинай правила устанавливать. Да все с улыбочкой.
— Боюсь я ехать, — призналась Анна.
— Не поняла. А зачем тогда я тут битый час перед тобой распиналась? — обиделась Виктория Павловна. — Ну, раз так боишься — делать нечего. Сама с тобой поеду, за ручку отвезу. Только перед писателем твоим потом стыдно не будет? А то, еще лучше — давай Петрова позовем, он давно в провожатые напрашивается. Уж он сделает в лучшем виде. Машина с мигалкой и почетный эскорт мотоциклистов с автоматами. Только одна опаска есть. Когда о конечной цели маршрута узнает, огонь может открыть без предупреждения.
— Язва ты, Пална, — обиделась Анна.
— А с тобой по-другому нельзя, больно тонко срезая. Значит, так. Слушай мою команду! Марш домой. Переодевайся, маникюрься и — вперед! Да из города обратно не торопись. Никто туг тебя особо не ждет.
Увидев на пороге Доминику, Елизавета Андреевна расплакалась.
— Елизавета Андреевна, родная, ну все же хорошо, — утешала ее Доминика. — Я жива-здорова и на свободе. Мы снова встретились. Примете?
— Ника, чего я только не передумала. Бессонница совсем замучила. До рассвета лежу только и гадаю: как ты там? Где? Не звонишь, через Артема вестей никаких не передаешь. Стыдно так старуху мучить.
— Я приехала и все вам подробнейшим образом расскажу. Если вы меня сначала, конечно, покормите.
Елизавета Андреевна растерялась:
— А у меня, Никуша, есть-то и нечего. До пенсии еще несколько дней. Пару яиц осталось, кефир да пол булки — для молодой и не еда вовсе. Ну да голод обмануть хватит.
— Ничего мы обманывать не будем, Елизавета Андреевна, вот деньги. Сама я, правда, лишний раз выйти не могу.
— Я сбегаю, не беспокойся. А что купить?
— Чего-нибудь вкусного. И побольше. Устроим дружескую вечеринку, — предложила Доминика.
Вскоре они уже сидели за столом и Елизавета Андреевна слушала рассказ Доминики.
— Да, расскажи кому, не поверят, — сказала Елизавета Андреевна и, заметив выразительный взгляд Доминики, добавила: — Нет, что ты, никому ничего рассказывать я, разумеется, не собираюсь, и все эти тайны умрут вместе со мной. Однако хотелось бы знать: кто все-таки покушался на твою бедную сестричку?
— Скоро узнаем, человек этот известен. Сейчас сюда придет Артем и покажет нам его фотографию. — Тут в дверь позвонили. — А вот и он.
— Ника, выйди, пожалуйста, на кухню. Может, я и перегибаю с конспирацией, но… на всякий случай, — попросила Елизавета Андреевна.
Но ее опасения были напрасными — пришел Артем.
— Как ты? — спросил он у Доминики.
— В порядке. Здесь лучше, чем в подвале у Самвела.
Артем окинул взглядом накрытый стол:
— А вы времени не теряете. Покормите усталого детектива?
— Не тяни. Принес? — спросила Доминика.
— Конечно. — Артем выложил фотографии на стол.
— В этих дурацких кепках их и узнать трудно. Так на кого показала консьержка?
Артем ткнул пальцем в фотографию. Доминика ахнула:
— Сергей? Этого не может быть.
— Извини, но перепутать я не мог. Я специально положил его фото отдельно.
— Кто это — Сергей? — спросила Елизавета Андреевна.
— Мой муж. Нет, не может быть. Он — трус. Он слишком мелок для преступления.
— Но кроме него мало кто знал о боксерской груше. В конце концов, он сам же тебе ее и подарил. — напомнил Артем.
— И он знал, что я оставила грушу в санатории… Признаться, я думала, что меня в этом мире уже ничем не удивить. У Сергея получилось… Это просто не укладывается в голове.
Сергей же в это время сидел в кабинете у следователя и слушал Николая Николаевича, который выложил перед ним папку и сообщил:
— Я выяснил все о вашей клофелинщице. Ее фамилия Косарева. Зовут Надежда. Вот ее, так сказать, досье. Личность весьма многогранная — преступления на любой вкус. Лохотрон, брачный аферизм, похищение детей. Даже разбойное нападение с причинением тяжких телесных имеется. Правда, теперь Косарева несколько поменяла масть. Клофелин — вот ее последнее романтическое увлечение.
— А это твое досье, оно приближает нас к возврату моих денег? — поинтересовался Сергей.
— Не совсем. Но значительно облегчает задачу. С профессионалом удобнее иметь дело. Он знает правила игры, у него есть почерк, привычки, наработанные приемы. А у клофелинщицы этот набор и вовсе ограничен двумя-тремя.
— Слушай, следователь, ты мне лекцию читаешь, что ли? — разозлился Сергей.
— Почему нет? Тема увлекательная и неисчерпаемая. Итак — два основных приема. Прием первый — «Жажда подскажет», прием второй — «Съел и порядок». Вы, кстати, попались на первый — извините, если задеваю больную тему.
— Послушай ты, криминалист-теоретик. Начхать и наплевать мне на твои знания. Я в Нобелевском комитете не работаю и премий за достижения в области клофелино-логии не выдаю. И хочу, чтоб ты понял: пока ты тут строчишь диссертации, она тратит мои денежки! — возмущался Сергей.
— Тратит? — удивился Николай Николаевич. — В том-то и дело, уважаемый клиент, что денег ваших она сейчас потратить никак не может. Если бы мы имели дело с любительницей, то за целостность суммы я бы гроша ломаного не поставил. А Косарева — профессионал, и она прекрасно знает, что деньги в банковской упаковке переписаны.
— И что?
— А то, что банкноты должны отлежаться. Пока шум не утихнет, — объяснил следователь.
— Сколько? — спросил Сергей.
— Что сколько? — не понял Николай Николаевич. — Мы же, кажется, договорились…
— Я не о том. Сколько должны отлежаться деньги?
— Ну, я не знаю. Год, два, максимум — пять…
Сергей вскочил и схватил следователя за грудки:
— Ты издеваешься, урод?
Николай Николаевич освободился от захвата и оттолкнул Сергея.
— Не распускайте рук, жертва обмана! Не забывайте, что законодательство дает мне весьма широкий спектр средств для защиты личной чести и достоинства. Был бы ты в официальном делопроизводстве, я бы эту Косареву в два счета в розыск объявил. Но ты же сам боишься денежки неправедные засветить. Вот и сиди камнем, жди. И не вмешивайся в работу профессионала.
— Я не могу столько ждать. Я жить хочу.
— А ты поживи на зарплату. Не пробовал? — поинтересовался НикНик.
Сергей думал о другом:
— Дай мне листок и ручку!
Следователь равнодушно пожал плечами, а сам отошел к окну. Сергей написал заявление, поставил размашистую подпись и протянул листок следователю:
— Вот тебе мое официальное заявление. Открывай уголовное дело по факту хищения и начинай расследование. А откуда у меня взялись деньги? Этот вопрос я тебе поднимать вообще не советую. Теперь, надеюсь, ты не будешь жаловаться, что у тебя руки связаны. Применяй свой «широкий спектр средств»: хватай эту аферистку, бей ножкой от табуретки по почкам и Уголовным кодексом по голове. Пока не признается.
Николай Николаевич поднял голову:
— Женщину? Ножкой от табуретки? Да ты не джентльмен.
— Чья бы корова мычала! — взвился Сергей.
К Анжеле прибежала испуганная Люба.
— Где Вася? — спросила она.
— У приличных женщин вообще принято сперва «Здрасьте» говорить, а не вопросы задавать, — высокомерно отметила Анжела. — И пора нам с тобой уже познакомиться поближе. Это ты консьержкой работаешь в доме, где Ритку поселили?
— Я.
— То-то я смотрю, физия знакомая. Тетя Люба?
— Ну да.
Тут Анжела вдруг вспомнила:
— Так, значит, это ты нас тогда сдала этой старой вешалке Амалии?
— Да какое это сейчас имеет значение?
— Может, и никакого. Но относиться к тебе с полным доверием я уже не могу. Как в том анекдоте — ложки нашлись, а осадок остался.
Люба тихо заплакала, и Анжела смягчилась.
— Ладно, успокойся. Иди, сядь в палатку. На, выпей воды.
Люба выпила, налила еще и снова выпила. Анжела отняла у нее стакан:
— Э-э, еще лопнешь тут и забрызгаешь мне все. Рассказывай, что случилось.
— Ходят ко мне. Я боюсь, а они ходят и ходят… — пожаловалась Люба.
— Кто?
— Все. Я уже с работы сбежала, напарницу оставила. А они все ходят. Хоть вешайся.
— Только не тут, — деловито распорядилась Анжела. — Мы еще после пожара репутацию до конца не восстановили. Мужчина, ну что вы хотите в этой сковородке увидеть? Художественный фильм «Пираты Карибского моря-2»? Так мировой прокат уже закончился. Вон в кастрюлю загляните, может, «Тсрминатора-4» увидите.
Покупатель положил сковородку и отошел.
— Ко мне вон, вишь, тоже ходят, — вздохнула Анжела. — Щупают, смотрят, а в оконцовке ничего не покупают! Смотрители, блин. Ну, что заглохла? Бензин кончился? Рассказывай, кто к тебе ходит и чего хочет.
— Все хотят, чтобы я им на убийцу Ритки показала.
— А ты?
— А я жи-и-ить хочу. Голос меня ножом вот сюда вот колол. Тебе-то, небось, нож к горлу еще не приставляли?
Анжела фыркнула:
— Да я и сейчас с ним хожу. Мне за пожар Самвелу родные денежки отдавать — нож острый! И вообще не пойму я что-то, теть Люба, каким боком в это дело наш Василий уперся?
— А я ему единственному рассказала, что опознала того… убийцу.
— Вот видишь, Зямчик, как все сложно в жизни. А ты не хочешь печеночку кушать. Так тебя Васька сдал, что ли?
— Это я его сдала, — призналась Люба.
— Иди, мой маленький, в свой домик. Еще заразишься тут глупостью, а это неизлечимо. Ты сама-то хоть поняла, чего наплела? — занервничала Анжела.
Юрий Владимирович вызвонил Диану и попросил прийти домой.
— Ну где ты так долго? — взволнованно сказал он, открыв ей дверь.
— Папуля, не нависай, я и так с работы сбежала. Амалия сегодня злая, как Гитлер немецкий. Юльку в очередной раз уволила, на Татьяну накричала. Непонятно даже, что с ней творится. Наверное, узнала, что Ритка скоро на работу выходит. И снова нашу Аномалию попросят… пинком с нагретого трона.
— Не смей так говорить о ней. Это глубоко несчастный человек. И она достойна гораздо большего внимания и уважения. На Амалии, в конце концов, держится вся «СуперНика».
— Ты так сказал, будто судьба фирмы волнует тебя до глубины души. Опомнись, папа, «СуперНика» давно не твоя, — напомнила Диана.
— Пусть не моя. Но ее построила моя дочь, и я верю, что справедливость в конце концов восторжествует.
— В кино на этом месте полагается пафосная музыка. Па-па-пам! Ладно, шутки в сторону, ты зачем меня с работы выдернул?
— Дочь, ты должна помочь мне одеться. Костюм, галстук, запонки и все такое прочее.
— Дай угадаю. Ты идешь на свидание? — предположила Диана.
— Да.
— И с кем?
— С твоей мамой.
Диана с визгом бросилась отцу на шею. Потом побежала к шкафу, распахнула его и стала перебирать одежду:
— Так. Это не подходит, это слишком игриво. Это слишком официально. Папуля, а ты, случайно, не предложение собрался делать?
— Я уже сделал.
Диана уставилась на отца:
— Папочка, да ты человек-молния! Супермен и Джеймс Бонд в одном флаконе. И что мама?
— А-а-а-а, — махнул рукой Юрий Владимирович.
Диана кивнула:
— Понимаю. Кокетничает. Значит, ты сегодня должен быть… должен быть. Вот. Это оно. И никаких галстуков. Только шейный платок. Вот этот. Романтично, свободно, мужественно, элегантно.