Гринь Роман
Город Улыбок
Город улыбок
"Надо улыбаться, чтоб в живых остаться.
Надо улыбаться, что б живым казаться".
Из песни группы Otto Dix
Ты смотришь на меня и думаешь, что в состоянии понять? Но смотреть и видеть -- не одно и то же! Ты любуешься -моей красотой, завидуешь моей изысканности, очаровываешься замысловатостью, продуманностью и утонченностью каждого элемента. Может, ты видишь во мне совершенство? Может, я тот самый идеал, путь к которому полит кровью, слезами и потом? Может, я тот заслуженный приз для страждущей одинокой души? Но, что если нет? Снова обман?! Снова разочарование?! Снова боль?! Не смотри на оболочку! Не смотри на этикетку! В душе моей живут столь ужасающие демоны, что ты содрогнешься, когда увидишь их. Тебе захочется убежать, отвернуться, откреститься от этого, но я тебе не позволю. Я притяну тебя за уши, поверну лицом к бездне и заставлю смотреть широко раскрытыми глазами, заставлю полной грудью вдыхать сладковатый -запах гнили, и впитывать по капле мою историю, мою необычную природу и судьбу. И если ты захочешь осудить меня, презрительно плюнув в мою сторону -- помни, что я -- это ты, или ты можешь стать мной, или частью меня. Разница не так велика. Не обманывайся, если думаешь, что от пропасти всех нас отделяет больше одного шага. Я покажу тебе свою тьму, свое падение, свою деградацию, свою беспечность, но также, и свое величие, величие человеческой души, порожденное от свободного выбора и права распоряжаться собственной судьбой. Человеческие существа уникальны. Нет таких подвигов и нет такой низости, на которые они были бы неспособны. Вся гамма чувств и желаний, все разнообразие порожденных ими деяний -- все это просто впечатляюще. Сколько за людьми не наблюдай, они не перестают удивлять. И сейчас я расскажу тебе немного человеческой истории, моей истории. Ты ходишь по красивым улицам, любуешься архитектурой, наслаждаешься ухоженными парками и скверами, вдыхая пьянящий запах вечно цветущих деревьев, но ты даже не догадываешься каков я на самом деле, что у меня на уме. А я просто хочу показать это, хочу раздеться перед тобой, раздеть свою душу. Такой вот душевный эксгибиционизм. Зачем я это делаю? Чтобы донести до тебя что-то? Что бы чему-то тебя научить? Нет! Просто я устал нести все это в себе, устал быть тем, чем не являюсь. Я -- Город Улыбок! И вот моя исповедь...
Аркан XIII. Смерть. Последняя исповедь пастыря
С большого экрана зазвучала уже привычная для всех горожан музыка. А вот меня почему-то даже передернуло от этих звуков. Хорошо, что Карл не заметил. Он очень невнимателен и слегка туповат -- идеальный друг в наше непростое время. На огромном, порядка ста метров в диагонали, экране появилась анимационная девочка с большими глазками и жизнерадостной улыбкой. "Уважаемые жители города, -- громко произнес ее детский компьютерный голосок, -- мы, первый информационный канал Города Улыбок, счастливы приветствовать вас в нашем вечернем выпуске новостей. Рады вам сообщить, что за этот день коэффициент счастья в городе вырос на ноль целых и три десятых процента". Я невольно поморщился, хорошо, что Карл и этого не заметил. А даже если увидел бы, это не большой проступок, чтобы доносить. Да и не похож этот тщедушный тридцатишестилетний мужичок на доносчика. Кишка тонка! В наше время, чтобы быть информатором властей -- нужно отличаться смелостью. Потому что им не нужны информаторы, они и так все обо всех знают. Хотя, может, у меня просто разыгралась паранойя? Может, это только в моем воображении я всегда под прицелом? К тому же, я теперь состою в той организации, это должно меня обезопасить. Или нет? Сейчас это уже не существенно! Барабан револьвера начал вращаться, и мне неизвестно, сколько в нем пуль.
"Не забывайте потреблять больше товаров и услуг ради процветания экономики нашего города и ради всеобщего благополучия! Ведь не зря у нас очень высокие зарплаты и такие низкие цены! Так что немедленно, -- нарисованная девочка на гигантском экране топнула ножкой и сделала сердитое личико, -- немедленно идите и купите себе какую-то новую красивую одежку, или порадуйте себя вкусняшкой! И чаще улыбайтесь! Ведь вы жители самого счастливого города на земле! А теперь давайте споем гимн нашего любимого города! Ну же, подпевай!" -- Анимационная девочка задорно хлопнула в ладоши и начала петь.
Некоторые прохожие останавливались и вместе с ней напевали слова гимна, особенно активно это делали дети.
"Славься город наш великий,
Прекрасный город смеха и улыбок,
Славься..."
Я нажал на газ. Сегодня я не мог это терпеть. Карл посмотрел на меня с удивлением.
-- Кевин?! -- обеспокоено спросил мой попутчик со своей вечно сияющей белоснежной улыбкой на загорелой смазливой физиономии, такой же приторно-идеальной, как и у меня, как у всех горожан. Город манекенов!
-- Прости, Карл! Что-то нездоровится, хочу быстрее домой!
Карл понимающе кивнул. Точнее, это ему казалось, что он понимает, а я уже ничего не понимал. Как встретил того типа -- все пошло наперекосяк, больше ни на чем не мог сосредоточиться. Даже моя сегодняшняя проповедь прошла из рук вон плохо. Многие прихожане почувствовали неладное. Джессика даже подошла ко мне все с той же популярной в городе сияющей улыбкой, чтобы поинтересоваться все ли в порядке. Последнее время эта женщина проявляет излишнюю внимательность к моей персоне. Может, она -- шпик из Бюро Нравственности? А может, просто запала на меня? К черту! Ей тоже сказал, что мне нездоровится. Быстрей бы попасть домой. Там я могу быть кем угодно и делать что угодно. Там можно все, здесь, на людях -- крайне мало чего. Такие правила города.
Мимо промчался аэромобиль кого-то из моих прихожан.
-- Счастливого вечера, отче!
Я приветливо улыбнулся и помахал в ответ. Потом включил верхний боковой и перешел на соседнюю линию, на пять метров выше, далее провернул это еще раз и взял максимальную разрешаемую в городе высоту. Сейчас мой аэромобиль несся примерно в тридцати метрах над землей. На этой высоте редко кого встретишь, а мне сегодня больше всего хотелось остаться наедине с собой.
Мы летели молча, Карл не донимал меня расспросами и разговорами, и за это я был ему искренне благодарен. Каких-то пять минут, как впереди показался дом моего попутчика. Карл на прощание пожал мне руку и поблагодарил за то, что я его подбросил. Так же он сказал что-то о том, что я слишком много работаю, что мне нужно больше отдыхать, и что я просто святой человек, ведь люди слушают мои проповеди с замиранием сердца. Мы распрощались с широкими улыбками на губах, как и полагается добропорядочным гражданам Города Улыбок. Какой же он идиот, этот Карл! Люди слушают меня потому, что я умею красиво и вдохновляющее говорить. А занимаюсь я этим потому, что это самый простой и непыльный способ зарабатывать в Рондо хорошие деньги. Все просто.
Я и не заметил, как погруженный в свои мысли, добрался домой. Припарковал свой аэромобиль на магнитных подушках возле дома, включил фиксирующее магнитное поле и сигнализацию. Хотя, в последнем не было особой необходимости. В Рондо почти нет преступности. Может, она еще есть за его пределами, где-то на "плантациях", в так называемом Промышленном Городе Улыбок. Не знаю, давно там не был. Но Рондо -- это сердце города, это рай на земле, тут все счастливы. По крайней мере, это постоянно утверждают гигантские экраны. Своими детскими голосами они сообщают о ежедневном росте коэффициента счастья. Никто, правда, не знает, что это за коэффициент, и как он измеряется, но мы верим. Не стоит сомневаться в могуществе и процветании города, сомневающихся может ждать кое-что похуже, чем общение с инспектором из Бюро Нравственности, или терапия в Городском Центре Счастья. Но, пока жизнь в Рондо похожа на рай, мы не задаем лишних вопросов и восхваляем Город Улыбок. В конце концов, у нас есть все. У нас такой уровень доходов, что мы просто не успеваем тратить деньги. И чтобы как-то избежать большого скопления капитала у граждан и дальнейшей инфляции, власти города постоянно придумывают разнообразные увеселения или новый платный софт. Да, массовая компьютеризация всех сфер жизни -- это весьма дорогостоящее удовольствие, которое могут позволить себе лишь жители Рондо. Жизнь за пределами центра Города Улыбок совсем не такая легкая и безмятежная.
Прислоняю глаз к небольшому сенсорному экрану, и сканер считывает рисунок сетчатки. Компьютерный голос говорит: "Кевин Крокус, городской священник, доступ разрешен".
-- Кевин, ты сегодня так долго! Я так счастлива видеть тебя! -- Молодая красивая женщина встречает меня прямо на пороге квартиры. - Детишки тоже очень рады.
-- Заткнись! -- Ору я, захлопывая за собой дверь.
-- Дорогой, что-то случилось? Если ты не улыбнешься, коэффициент счастья...
Она прерывает свою речь, ведь мой плотно сжатый кулак прилетает ей в челюсть. Женщина падает на пол.
-- Кевин! Я так рада...
Она лежит на спине и смотрит на потолок пустым стеклянным взглядом:
-- Я очень рада, Кевин!
Это словно какой-то низкокачественный фильм ужасов -- ее стеклянный взгляд и глупая совсем неуместная улыбка на лице, что сочетается с пустым взглядом ничуть не более, чем любое другое проявление эмоций.
-- Да заткнись же! -- кричу я в ответ, и начинаю бить ее ногами, а после снова кулаками.
Я срываюсь, наношу ей удар за ударом, снова и снова, пока из ее глаз не начинают торчать механические волокна, а через сплющенное лицо не будет видно системную плату.
-- Кевииин... яяяя....таааак....раааадааааа...
Наношу еще несколько ударов, и сломанная голосовая плата замолкает навсегда. Разрываю блузку на ее груди, срываю юбку, а после и кружевные трусики. Ее тело почти такое же, как у настоящей женщины и пахнет так же. А самое главное преимущество моей жены-хьюмбота это то, что она всегда безотказна и с ней можно делать все, что угодно. Резко вхожу в нее, разумеется, без всяких прелюдий. Кажется, это избиение слишком возбудило меня. Насилую ее все быстрее и быстрее, стараясь не смотреть на расплющенную голову. Двое деток-хьюмботов, мальчик и девочка, никак не реагируют на то, что я только что сломал их мать, а сейчас трахаю на их глазах. Точнее реагируют, но, так же, как и всегда, они улыбаются самыми жизнерадостными и искусственными улыбками.
Эти улыбки невыносимы, они словно болезненные ожоги для моей души.
-- Папочка так любит мамочку! -- Говорит мальчик.
-- Мы все так счастливы! -- Говорит девочка, пока я трахаю неподвижное тело ее матери. -- Мы очень счастливы! -- Она смотрит на ее расплющенную голову и улыбается. С этим городом явно что-то не так! Но об этом нельзя говорить! Лучше даже не думать!
-- Прочь! Пошли прочь! -- Ору я на этих дурацких кукол, но два глупых маленьких хьюмбота продолжают стоять и улыбаться.
Я испытываю потрясающий оргазм. Вскакиваю на ноги, и, не одевая штанов, хватаю железную вешалку для одежды, стоящую у двери. Наношу удары по каждому из этих улыбающихся уродцев, бью и бью, пока их детские улыбчивые лица не превращаются в такую же бесформенную массу, как и лицо их мамочки.
Потом просто оттаскиваю всех троих к двери чулана и сбрасываю вниз. Они один за другим скатываются по ступенькам. Это была уже моя восьмая семья хьюмботов, так что им там не будет одиноко. Там кладбище моей суррогатной любви, моих кукольных семейств, памятник моей попытке играть в нормальность, быть как все.
Черт! Снова сорвался! Чувствую, что антидепрессанты уже не помогут, но все же, поднимая с пола и надевая свои брюки, достаю из баночки, что в кармане, парочку цветных таблеток и быстро глотаю это дерьмо. Конечно, уже не поможет. Может попытаться достать наркотики? Правда, это незаконно, легальна только марихуана, но я бы предпочел героин. У мафии наверняка есть, стоит ли попытаться сделать заказ? Эх, а все из-за него, чертов клоун. Почему он встретился мне вчера вечером? Все пошло наперекосяк, хотя все уже давно пошло наперекосяк.
Если я сейчас позвоню в полицию и скажу, что изнасиловал и убил свою жену-хьюмбота, а потом изуродовал хьюмботов-деток, они лишь посмеются и пожелают мне хорошего вечера. Да еще посоветуют, в каком магазине лучше заказать новых. Такие правила в этом городе. Если навредишь другому человеку, наказание будет жестоким, вплоть до смертной казни. Но со своими игрушками ты можешь делать все, что угодно. Но только не публично, а у себя дома. Интересно, как бы отреагировали мои прихожане, если бы узнали, что их любимый пастор изнасиловал и убил своих женушку и деток? Скорее всего, меня никто бы даже не осудил, кому какое дело, кто как развлекается со своими куклами.
-- Лайла, загрузи текстуры готического особняка! -- Рявкнул компьютеру.
-- Должна вас предупредить, -- ответил мягкий женский голос "умного дома", -- что эта текстура находится в списке нежелательных текстур Бюро Нравственности, а значит ее использование может...
-- Заткнись и выполняй! -- Проорал я. -- А то повторишь судьбу тех кукол!
-- Слушаюсь!
Стены комнаты стали размытыми, мгновение -- и картинка сменилась, она становилась все четче, и вот я уже стою в комнате с приглушенным освещением. В углу -- красивый старинный камин, внутри которого потрескивают горящие поленья, на стенах -- натюрморты и портреты, в основном изображающие меня в разных аристократических костюмах, мебель -- массивная и резная. Возле окна появляется мягкое кресло. Ну вот, я в старинном особняке, где-то на окраине викторианского Лондона. И весь этот чертов Город Улыбок был просто кошмарным нелепым сном.
Иду на кухню, к большому серебристому холодильнику. Его вид быстро возвращает меня в современную эпоху. Достаю все ингредиенты для ужина и помещаю их в рабочую зону "техноповара". Ввожу команды на сенсорной панели управления. Ужин будет готов через пятнадцать минут. А пока можно и выпить. Наливаю себе виски, беру кусок буженины. Автоматическая мясорезка за несколько секунд подает мне тарелку готовой нарезки, идеально ровные тонкие кусочки -- отличная закуска. Еще раз заглядываю в холодильник, в отдельных камерах с блестящими сенсорными панелями управления лежат сотни разных деликатесов, хранящиеся каждый в своем температурном режиме. Здесь столько еды, что можно месяц не голодать, а с современными криогенными технологиями, она может лежать здесь хоть сто лет, и быть все еще пригодной к употреблению.
В голове всплывает давно забытое воспоминание. Грязный старый холодильник, почти полностью пустой, маленький мальчик в засаленной и местами рваной одежде бежит к матери.
-- Мама, мама, я хочу кушать! Мамочка, почему ты плачешь?
Еще молодая, но уже изнуренная тяжелой работой и бедностью женщина, вытирает слезы.
-- Сынок, просто мне нечем тебя накормить. Вот придет папа с работы, он принесет покушать.
Мальчик знает, что так и будет. Его папа не такой, как у остальных, он не пьет, не бьет маму, и всегда приносит покушать. Мальчик знает, что папа приносит свой пай, который дают работникам, что он сам недоедает, но любой ценой старается накормить своего сына.
-- Кевин, иди сюда! Давай еще повторим эти буквы.
-- Но мам, я не могу учиться, когда так хочется кушать. Животик бурчит!
-- Ты должен сынок, -- мальчик увидел, как его мама пытается сдержать рыдание.
-- Не надо мамочка! -- Мальчик и сам начинает плакать. -- Я выучу все! Я буду лучшим! Уеду отсюда, как ты и мечтала, и потом расскажу тебе о сияющем светлом Рондо, о месте, где все всегда улыбаются, и где много еды!
Я заметил, как капли падают на пол, одна, вторая, третья. Слезы! Это были мои слезы. За все годы жизни в Рондо я плакал второй раз. Первый раз был тогда, когда пытался передать родителям деньги и еду. Но меня поймали. Гражданам Рондо строго настрого запрещалось самовольно помогать "неблагополучным" жителям за пределами столицы, только посредством специальных благотворительных программ. Когда я смотрел, как охранники топчут еду, приготовленную для моей семьи, как скармливают ее псам, пока где-то там за периметром мои родители и маленькая сестра голодают, тогда я впервые заплакал в Городе Улыбок. А потом хорошенько врезал одному из офицеров. За это меня избили и продержали две недели в карцере. Пригрозили, что, если попытаюсь провернуть такое во второй раз, меня ждет суровое наказание, вплоть до долгосрочного лишения свободы. И я, подавленный страхом, больше никогда не пытался помочь семье. Но и не плакал, никогда не плакал.