Яна послушно легла на спину. Нерешительно помедлив, все же чуть развела ноги. Я обхватил руками ее бедра, заставляя её открыться сильней, втискиваясь между ними. И рыкнул, когда коснулся ее жара. Чертова резинка! Я хотел бы снова ощутить Яську, как в наш первый раз… кожа к коже. Я бы снова хотел…
— Тебе нужно начать пить противозачаточные…
— Я думала, женщины это делают, когда у них есть постоянный партнер, — Яська впилась взглядом в мое лицо и бесстыже потерлась бедрами, чуть насаживаясь на меня и вновь выпуская.
— Ты сомневаешься, что он у тебя есть? — спросил я, прежде чем войти в нее до упора. Она не ответила. Простонала что-то невнятное, обхватила руками шею, прижалась лицом к груди. Я медленно вышел и снова толкнулся внутрь. Еще, и еще раз. Пока она, разозлившись, не сомкнула зубы у меня на плече.
— Ну же!
— Что?
— Ты знаешь!
Нет, все же она разозлилась! Даже стукнула меня кулаком, не догадываясь, как тяжело на самом деле мне самому дается такая медлительность. Не знаю, зачем я наказывал ею себя… и Яську. Одно было понятно точно — так не могло больше продолжаться. С хриплым стоном я подхватил руками Яськины ноги, несколько раз быстро толкнулся, но это все еще было не то… Она сама сообразила, чего же мне так не хватает. Закинула ноги на мои плечи, сложившись почти пополам, и замерла, вдыхая воздух со всхлипом. Я толкнулся один раз и… пропал. Окончательно, бесповоротно. Ничего уже не могло меня остановить. По стенкам палатки барабанил дождь. Ему вторили наши стоны и пошлые звуки секса. Я забылся, потерялся в лавине обрушившихся на меня ощущений. Я даже забыл о том, что женщине, чтобы кончить, нужно немного больше, чем эти рваные, может быть, даже болезненные толчки. Ни о какой дополнительной стимуляции речи не шло. Я просто забыл, как нужно. Растерял весь свой опыт, полученный не с ней и не здесь. Как будто вернулся в свой первый раз… И лишь когда она с тихим придушенным стоном кончила, с жадностью вокруг меня сжимаясь, понял — ей и не надо было ничего сверх. Лишь я. Вот такой… настоящий.
Собственное освобождение было таким мощным, что я на несколько секунд отключился. Меня привел в себя оглушительный раскат грома и Яськино тихое:
— Ты как?
Если бы я знал… Хотелось мне ответить. Если бы, мать его, я только знал. Вина сжирала меня и ставила перед выбором.
— Готов повторить, — прокряхтел я, отмахиваясь от этого чувства, как от назойливой мухи, и скатываясь на бок.
Глава 17
Мне нужно было выйти. Остыть, чтобы прийти в себя. Но дождь все лил, а потому я могла только мечтать об уединении. Хорошо хоть Данил заткнулся и лежал тихо, ничего не говоря и не спрашивая. Его дыхание было размеренным. Оно шевелило влажные волосы на затылке и разгоняло мурашек по моей коже. Можно было подумать, что Соловьев уснул, если бы не его твердые пальцы, поглаживающие меня по бедру.
Взгляд невольно скользнул по небрежно сброшенным, завязанным на узлы презервативам. Он хорошо подготовился… И я не знала, как это расценивать. Означало ли это, что Данил считает меня доступной? И как вообще он мог с кем-то быть… вот так, если любил другую? А я… как?
Резким движением сбросив его руку, я села на задницу и потянулась к сваленной как придется одежде.
— Ты это куда?
— Никуда. Просто оденусь. Прохладно как-то.
— Серьезно? Пять минут назад здесь было жарко, как в аду.
Я обернулась. Хлестнула взглядом по улыбающейся роже Соловьева. С губ рвались всякие глупости. И я с трудом удерживала себя от того, чтобы его послать. Даже сон куда-то делся, хотя после такого изматывающего секс-марафона я, наверное, должна была упасть замертво.
— Эй… Ну, ты чего завелась?
Я промолчала. Выдернула из-под его голой задницы свой топ и, стараясь не смотреть на все остальное, потому что, видит бог, там было на что смотреть, просунула руки в рукава. Между ног было влажно. В сумке у меня были влажные салфетки, но, черт его все дери, я не могла даже представить, как стану приводить себя в порядок в присутствии Соловьева. Поэтому я просто натянула трусики, которые тут же прилипли к коже. Фу…
— Иди ко мне, — повторил попытку Данил. Я шарахнулась в сторону. Он удивленно на меня уставился и замер с занесенной рукой. Черте что… Я вела себя как идиотка. Несколько минут назад я не имела ничего против его объятий. Всего несколько минут назад…
— Ты удивительно активен, как для мужчины твоего возраста, — фыркнула я, чтобы нарушить затянувшуюся паузу. — Тебе сколько? Сорок?
— Сорок два.
— Тем более.
— Не помню, чтобы ты жаловалась на это несколькими минутами ранее…
— Ой, да ладно!
— … Напротив, кажется, тебя все более чем устраивало. Сколько раз ты кончила? Три? Четыре?
Пять. И это были самые охренительные оргазмы в моей жизни. Не то, что я была готова это признать.
Черт! Черт! Черт… Мне было так плохо, что хотелось плакать. И собственная неоправданная злость на Данила лишь еще сильнее выбивала меня из равновесия. Я не имела на нее права. Он не сделал ничего такого, но меня как будто несло…
— Интересно, что на это сказала бы твоя любимая женщина.
— А твой мужчина? — не остался в долгу Данил.
Наглухо застегнув все пуговицы, я оглянулась. Ответить мне было нечего, и я отвела глаза.
— Черт, — выругался Данил, — я не хотел тебя обидеть.
— Ты и не обидел. Что обижаться на правду? Какой смысл? Просто… мне показалась, что для тебя это так легко… Так естественно. Наверное, у мужчин и впрямь какая-то другая психология.
— О, да брось! Я, конечно, не ангел, но и за твоего отца отвечать не готов.
— Причем здесь он? — взвилась я, хотя, конечно, не могла не понимать, к чему Данил клонит.
— К тому! В твоей голове сейчас все смешалось. Ты обижена. На отца, на мужика, который тебя бросил…
— Он не бросал меня! — заорала я.
— Тогда где он? Ау! Почему ты не с ним?
Я закусила губу. Закусила потому, что она, мать её, стала дрожать. Как у ребенка, которого незаслуженно обидели. И бог свидетель, я тоже… тоже задавалась этим вопросом. Почему я не с ним? И как будто мстила Птаху за это… наказывала, занимаясь сексом с другим. Это позволяло мне чувствовать себя хоть немного лучше. Нужнее… Увереннее в себе.
Ну, вот я, похоже, и нашла ответ на самый главный вопрос.
На щеку что-то упало. Я провела удивленным взглядом по оранжевому боку палатки. Неужели она прохудилась? И лишь когда твердые пальцы Данила коснулись моей щеки, стирая влагу, поняла, что плачу.
— Дерьмо…
— Прости. Я не должен был этого говорить… — шепнул он, прижимая меня к себе. Зарываясь носом в разбросанные по плечам волосы.
— Я первая начала… Ты тоже прости. Глупо вышло.
— Послушай, я не мастак в этих всех разговорах, но, может, нам стоит все обсудить? Я же вижу, как ты мучаешься… Но еще я вижу, что ты хочешь меня. Очень сильно, Ян… Я просто не могу сделать вид, что этого не замечаю.
— Ну, спасибо… — ухмыльнулась я. С губ сорвался смешок, внутри меня роилось столько самых разных эмоций, что я никак не могла с ними совладать. Я чувствовала себя сбитой с толку.
— Будешь и дальше отрицать? — как-то устало вздохнул Данил.
— Нет, не буду. Мне… хорошо с тобой. Очень.
Мне правда было хорошо. В его руках. Таких сильных и, я не сомневалась, надежных. Мне было так хорошо, что это было даже как-то противоестественно. Лишь один мужчина раньше дарил мне те же ощущения. Мужчина, который пропал из моей жизни, даже не попрощавшись. За что он так со мной? — хотелось кричать. Но я лишь еще теснее стиснула пальцы на предплечьях Данила. Он был таким реальным, в то время как голос Птаха… Голос Птаха постепенно стирался из моей памяти. Я просыпалась в холодном поту среди ночи, оживляла в голове его интонации, прокручивала наши разговоры снова и снова, но с каждым убегающим в прошлое днем делать это становилось мне все сложней. Как будто теперь мы поменялись ролями. Как будто это он превратился в Тень… Призрачную, размытую временем…
Я всхлипнула. Данил успокаивающе погладил меня по волосам.
— Почему так? — в отчаянии шепнула я.
— Если бы я знал, малышка… Если бы я только знал.
— Я не хочу хотеть тебя так сильно.
Данил тихо рассмеялся.
— Да… Я тоже. Это происходит непроизвольно.
— И что же нам делать?
— Жить. Нам нужно просто жить…
Мы так еще долго стояли, покачиваясь в объятьях. Пока колени вконец не затекли. И дождь не прекратился. А потом выбрались из палатки и занялись каждый своими делами. Данил возился с камерами. То ходил туда-сюда, прикидывая что-то, то надолго замирал в одном месте. А я тенью следовала за ним. Стараясь не отвлекать, внимательно следила за его действиями. Пока не решила, что ему не помешал бы ассистент. В первый раз, когда я подала Соловьеву объектив, он удивленно на меня уставился внимательно всматриваясь в мое лицо, словно что-то для себя решая. А потом медленно кивнул и больше уже не удивлялся моей инициативе. Наоборот, всячески ее поощрял, отдавая мне короткие указания. Что сделать и как. Будучи интерном я провела бесчисленное количество часов, ассистируя. Мне была знакома и привычна эта работа. Пусть сейчас вместо скальпеля или зажима я подавала камеры и объективы. Конечно, работа шла бы быстрей, если бы я хоть что-то понимала в ремесле фотографии. Впрочем, к ночи мы и так отлично сработались.
Только когда Данил начал сворачиваться, я поняла, как устала. Нечеловечески. Через край. Затекшие от долгого сидения на одном месте мышцы ныли. И мне, наверное, нужно было подумать об ужине, но я просто отключилась, откинувшись спиной на осиновый пень. Ненадолго пришла в себя, когда Данил подхватил меня на руки. Вяло пробормотала что-то протестующее, и даже попыталась встать на ноги. Но Соловьев лишь шикнул на меня, и я сдалась. Прижалась лицом к его шее. Уже колючей и пахнущей чем-то родным, и в тот же миг снова провалилась в сон.
Утром я проснулась одна. Пошевелилась, не сразу сориентировавшись, где я. Потянулась, огляделась по сторонам, сонно моргая, и… замерла. Прямо возле моей головы лежал аккуратный букетик чабреца. Нежные бело-розовые соцветия издавали характерный аромат. Кто бы мог подумать, что Соловьев окажется таким романтиком? Тронутая до легкой тянущей в груди боли, я осторожно провела пальцами по древесным стеблям, погладила крохотные листочки… Опустила голову на спальник, поближе к цветам. Как мне этого не хватало, господи… Вот этих, возможно, для кого-то банальных вещей. Внимания… Как же сильно мне этого не хватало.
И снова на мои глаза набежали слезы. Я зажмурилась, отгоняя их. В то же мгновение полы палатки разошлись.
— Ну, и сколько ты будешь дрыхнуть? Я уже кофе сварил. Вот. Осторожно… Не обожгись.
Я всхлипнула. Данил застыл с протянутой алюминиевой кружкой, полной ароматного черного кофе. Крепкого наверняка. Как его объятья, или внутренний стержень, который в Даниле был прочнее дамасской стали. В Соловьеве все было такое… Крепкое. Надежное. Основательное. Взять хотя бы его старомодную заботу о женщине, необходимости в которой современные мужчины по большей части не видели… Все это кричало, что передо мной тот самый… почти вымерший вид. Мы с подругами его называли «мужик настоящий».
От нахлынувших вдруг эмоций внутри меня все вибрировало и дрожало… Горло перехватило, и я несколько раз сглотнула, чтобы хоть что-то сказать.
— Доброе утро и… спасибо. За цветы.
— Эй, ну, ты чего?
— Да так… Что-то ты растрогал меня, Соловьев. Вот, уже потекла, как прохудившееся корыто.
Я стряхнула со щек влагу и, запрокинув голову к куполу палатки, часто-часто заморгала. Данил осторожно отставил чашку и на коленях забрался внутрь. И снова мы замерли друг напротив друга в тесном, пронизанном оранжевым светом пространстве. Сюрреалистическая выходила картинка…
— Я предпочитаю, чтобы текла по другой причине.
Я отшатнулась и недоверчиво уставилась на Соловьева. Сердце подпрыгнуло и застучало в горле.
— Ты ужасный пошляк, — хохотнула я, скрывая за смехом скручивающее узлом желание.
— Да нет. Я просто предпочитаю называть вещи своими именами.
И без того сырой воздух сгустился до состояния клейстера. Я им не дышала, кажется. Пила… Захлебывалась и давилась.
— Пей кофе и выходи завтракать. Свет сейчас хороший. А я даже как-то привык к твоей помощи.
Серьезно? Завтракать? А ведь я уже было решила, что моим завтраком станет он. Я сдалась своим желаниям в плен, следуя по пути наименьшего сопротивления. Думала, что и Данил не сможет себе отказать. Но, как видно, он гораздо лучше себя контролировал.
— Ясь…
— Ммм?
Было что-то удивительно трогательное в том, как он произносил мое имя.
— Я тоже тебя хочу. Просто… черт, — Данил зарылся рукой в волосы и прикусил изнутри щеку. — Я просто не могу выбиться из графика.
Что-что, а это мне было понятно. Я медленно кивнула и потянулась за кружкой. Весь день мы провели в лесу, фотографируя орланов.
— Есть что-нибудь стоящее? — спросила я, когда уже вечером Данил взялся просматривать отснятый за день материал.
— Для журнала — пойдет. Но ни одного по-настоящему ценного кадра.
— Выжидая его, ты можешь провести здесь всю жизнь, — ухмыльнулась я и вернулась к чистке сковородки. Данил покосился на меня через разделяющие нас языки пламени.
— Я сегодня уже думал об этом.
— И что?
— А то, что с каждой секундой эта мысль мне все больше нравится.
— Да ладно. Ты здесь быстро заскучаешь. Это летом еще ничего, а когда приходит зима…
— И что же тогда?
— Тогда все становится однообразно. Жизнь застилает белым. Из нее исчезают краски. Все монотонно и рутинно до зубовного скрежета.
— Поэтому ты хочешь уехать?
— Я уже не знаю, хочу ли… На самом деле штиль гораздо лучше любого шторма. По крайней мере, для меня.
— Я понимаю, о чем ты.
— Правда?
— Да. После плена я на многие вещи стал смотреть по-другому. Опасность больше не манит меня так, как раньше. Я спрыгнул с адреналиновой иглы. Понял, как много времени потерял на всякие глупости, вместо того чтобы… — Данил не договорил и снова уставился на экран планшета.
— Если бы ты мог изменить прошлое… Ты бы воспользовался этим шансом?
Данил вскинул взгляд. Языки пламени танцевали на его блестящем, покрывшемся испариной, лице. Золотили выгоревшие до цвета спелой пшеницы волосы.
— Я не знаю, — пробормотал он. — Еще пару дней я бы сказал: конечно. Но теперь я не знаю…
Это и близко не стало моей победой. Да я и не стремилась к ней. Но мне было до дрожи в руках приятно то, что он не отмел, как несущественное, то, что между нами происходило.
Не знаю, почему это было так важно.
Глава 18
Остаток вечера её вопрос звенел в моей голове. Я прокручивал его снова и снова. Мысли кипели. Их не смог охладить и мой заплыв в ледяной даже сейчас воде озера. Кожу покалывало от холода, мышцы сводило, и перехватывало дыхание, но я упорно плыл вперед, вспарывая руками неспокойную озерную гладь.
Хорошо, что Яська отказалась составить мне компанию. Она и меня взялась уговаривать не лезть в воду, а, последовав ее примеру, обмыться под теплым импровизированным душем, который Яна смастерила, проделав дырочки в пластиковой десятилитровой бадейке. Я не мог не признать гениальность инженерного решения этой конструкции, с моей помощью подвешенной на сук. Но, во-первых, десяти подогретых на костре литров воды нам двоим бы не хватило, а во-вторых… да, мне нужно было остыть.
Я вышел из воды, стуча зубами от холода.
— Сумасшедший! — ругалась Яна, протягивая мне полотенце. — Дурак!
Ну, спорить я не стал. Какой умный полезет в воду, которая даже в самые жаркие дни не прогревалась больше шестнадцати градусов?
— Здесь поблизости есть место, из которого можно было бы позвонить?
Растирающие меня Яськины руки замерли. Она отстранилась и, не сводя с меня внимательного взгляда, кивнула.