— Ехать минут сорок. Ничего?
— А до дома часа два с половиной?
— Дорога просохла. Теперь доедем быстрей.
Я растер подбородок и потянулся к свежему белью, приготовленному заранее.
— Выходит, мы могли бы каждый день возвращаться?
— Вообще-то предполагалось, что мы поедем на дальние рубежи!
— Да… Я помню. Но мы ведь остановились здесь.
— Если хочешь — можем и возвращаться. Оплачивай только горючку, — Яна отвернулась и пнула ногой корягу.
— Ты злишься?
— Злюсь? Нет… Скорее боюсь возвращаться назад, — Яська хохотнула и зябко поежилась. Я обхватил ее плечи рукой и притянул к себе.
— Рано или поздно тебе придется посмотреть в глаза своим проблемам. Вечно убегать от них ты не сможешь.
Яна промолчала и закинула руку мне на спину.
— Я даже не разговаривала с отцом… Так, спросила у матери, как он, и отключилась. Не представляю, что с ней будет, когда она обо всем узнает. Что будет со всеми нами.
— У тебя появился брат. Это не так уж плохо.
— Если бы не все остальное, — вздохнула Яська. Переступила с ноги на ногу и вдруг поинтересовалась: — Так, как мы все же поступим? Поедем к насыпи позвонить, или домой? Пока соберемся — часа два уйдет точно.
— Нет. Собираться не будем. Завтра еще поснимаем, а к вечеру отчалим, — отмахнулся я и тут же сосредоточился на главном: — Слушай, а что это за насыпь такая?
— Да здесь когда-то давно собирались железнодорожную ветку прокладывать, вот и соорудили. Длинную… несколько километров. Да и на том закончили. А что?
— Нет, ничего…
Я покачал головой и отвернулся. Даже с Яськой я не мог обсуждать Тень. Это было слишком мое… слишком сокровенное. Мне не хотелось делиться воспоминаниями, которые с каждым днем блекли.
Дерьмо. Нужно что-то решать! Поговорить с Кирычем. Заставить его раздобыть мой прежний номер. Почему-то мне казалось, что, как только я услышу Тень… все сразу встанет на свои места. Как только я её услышу.
— Эй! Мне больно…
Я разжал руки на талии Яськи и отступил на шаг.
— Извини. Задумался.
— Ничего… Неспокойно как-то.
— Поздно уже. Пойдем спать.
Мне показалось, что Яне хочется мне возразить. Но она промолчала и послушно пошла к палатке.
— Разденься здесь. Там неудобно.
— Так и скажи, что ты просто хочешь за этим понаблюдать.
Я улыбнулся. Она нравилась мне такой. Фыркающей и колючей, как еж.
— И это тоже, — развел я руками и первым потянулся к ремню. Мы не гасили на ночь костер, опасаясь хищников. И в его свете Яська казалась сказочной, нереальной… Ее тело было идеальным. Золотистая, будто покрытая волшебной пыльцой кожа, шикарные волосы, спадающие на грудь… В их тяжелых прядях запутался ветер. Они ласкали бедра Яськи, царапали, заставляя сжиматься соски. Я с жадностью наблюдал за этой картиной. Пространство вокруг нас все сильней накалялось. Я чувствовал себя хищником, затаившимся перед прыжком. Видимо, и она почувствовала что-то такое. Дыхание Яськи в один момент оборвалось. Она звонко взвизгнула, крутанулась на пятках и неуклюже ползком забралась в палатку. Как будто та могла претендовать на звание надежного укрытия. Ха!
Я кинулся следом. Поймал беглянку за щиколотку и потянул на себя. Ее упругая попка прижалась к моему паху, спина впечаталась в грудь, а руки вцепились в бедра. Яська выпустила коготки и замерла, с шумом гоняя воздух. Вдох… выдох. Мои ладони скользнули вверх. Взвесили в чашах рук её упругую грудь. Идеальную, словно для меня созданную троечку. Сжал соски, оттянул. А когда с Яськиных губ сорвались первые нетерпеливые звуки, толкнул ее вниз, прижал грудью к полу, чуть замешкался, натягивая резинку, и, наконец, с силой, как давно хотелось, в нее толкнулся. Приподнял повыше, подстраивая под свой высокий рост, и сорвался на бешеный темп.
Никому из нас в тот день не нужны были прелюдии. Слишком многое внутри закипало и требовало выхода. Было так просто все испортить, медля.
Я уснул, едва скатившись с её спины, на которую упал, когда кончил. А проснулся, как от толчка, будто кто-то рубильник выключил. Яны, которая еще недавно сопела у меня под боком, не было. А я не почувствовал даже, когда она с меня скатилась — Яська была невесомой и подвижной, как тень. Я перевернулся и потянулся к мобильнику, который лежал в углу палатки, заряжаясь. Толку от него практически не было, в темноте я мог использовать его разве что как часы. Дело шло к утру, но было преступно рано. Четвертый час всего. Я не планировал такого раннего подъема. Где же её носит?
Подсвечивая себе фонариком, я выбрался из палатки. Было свежо, и я поспешил одеться. Меньше всего мне хотелось, чтобы Яська и дальше подтрунивала над моим членом, который от холода мог… Ну, вы в курсе.
— Ян? Ты где бродишь?
В ответ — тишина. Я обошел окрестности, позвал Яську еще несколько раз, но она не отозвалась.
— Если ты решила надо мной пошутить — это неудачная шутка, — прокричал я, но мои угрозы, как и оклики, не возымели действия. Тишину нарушал лишь размеренный плеск воды и несколько зловещие звуки неспящего леса.
Ну, и что мне прикажете делать? Я бестолково прошелся по берегу. Мазнул тонким лучом по чернильной глади озера. С тревогой покосился на дисплей телефона, понимая, что прошло уже не меньше четверти часа, а Яны все нет.
Наконец, я услышал какой-то звук. Прислушался и, осторожно ступая, пошел навстречу.
— Где ты, мать его, бродишь? — рыкнул я, когда Астафьева показалась на тропинке.
— Извини. Думала, ты спишь…
Я нахмурился. Отступил на шаг и направил луч света прямо Яське в лицо.
— Эй, какого…
— Что случилось? — прервал её возмущение я.
— Ничего… Наверное.
— Ты бледная, как смерть!
— Послушай, мне нужно уехать. Прямо сейчас…
— Что за спешка?
— Та женщина… Мать Пашки… Она внезапно умерла. Ей еще давали время, но она умерла…
Я понимающе кивнул, зарылся руками в волосы, обдумывая ситуацию. Яська же осмотрелась по сторонам, забралась в палатку, где помимо всего прочего лежал ее рюкзак, и принялась в нем рыться. Ну, и правильно. Что медлить? Пока она возилась с вещами, я собирал оборудование.
— Что ты делаешь?
— Собираюсь. Костер в последний момент затушим, да?
— Постой, — затрясла головой Яська, — тебе совершенно не нужно вот так срываться. Оставайся. Делай то, что запланировал, а я приеду за тобой… В котором часу? — вскинула бровь она.
— Ты издеваешься? Думаешь, я позволю тебе сесть за руль вот в таком состоянии? Или оставлю с проблемами один на один?
— Ты не обязан мне помогать, Данил. Мы несколько раз переспали. И это еще не говорит о том, что ты обязан взвалить на себя все мои проблемы.
— Переспали? Вот что для тебя это все значит… — Я резко затянул мешок с вещами и отвернулся. Я был страшно разочарован. И этому не было объяснения, учитывая то, что, говоря откровенно, все было именно так, как Астафьева и говорила. Мы просто спали вместе. Ничего друг другу не обещая. Заглушая этим дерьмом гудящую пустоту в сердце. Вытравливая её изнутри…
— Знаешь что? Для человека, который привык называть вещи своими именами, ты удивительно скромен в высказываниях. То, что между нами с тобой, Соловьев, происходит, называется одним емким словом. Секс!
— Секс… — как дурак, повторил я, выдергивая колышки, удерживающие палатку.
— Вот именно. Когда люди трахаются без всяких перспектив и планов на будущее, это так и называется. И не надо мне тут вздыхать, словно я тебя задела в лучших чувствах! Ты и сам знаешь, что я права.
Я свернул палатку, сунул ее в мешок, но скользкий нейлон не поддавался, а колышки норовили выпасть. Ладно, Яська права. Ну, не любовь же у нас и вправду… Так какого хрена? Я молча взвалил на себя первую партию груза и пошел по едва заметной в темноте тропинке.
Правда в том, что с Яськой мне было комфортно не только в постели. Оказалось, что с ней интересно. Мне нравилось, как она рассказывала небылицы из своей жизни на озере, нравилось, как смеялась, нравился ее острый, скорый на расправу язык — очевидно, наследство от бабы Капы. Нравилось молчать с ней и нравилось работать. У меня и до этого, конечно, были помощники… Но никто из них не ощущался рядом настолько комфортно. Она тенью скользила за мной и как будто предугадывала любое мое желание. Абсолютно не разбираясь в технике, она подавала мне именно то, что и было нужно. Протягивала руку за ставшим ненужным объективом за секунду до того, как я решал его отложить, и подавала мне флягу с водой ровно в тот миг, когда я сам хотел к ней потянуться. Я много думал об этом и никак не мог найти объяснения происходящему. То, как она меня чувствовала, было очень и очень странно.
— Как ты узнала, что случилась беда? — спросил я, когда мы, уложив вещи, запрыгнули в УАЗик.
— Не знаю. Просто… почувствовала, что что-то случилось.
— И связалась с домом?
Яна молча кивнула. Я переключил скорости, чуть убыстряясь на укатанной грунтовке.
— Пашка позвонил бабе Капе. Парнишка совсем растерялся. У него никого не осталось из родственников, а возраст еще не позволяет жить одному. Понимаешь… он испугался, что его заберут в детский дом.
— А что баба Капа?
— А ничего. Позвонила отцу.
— Представляю, в каком он шоке.
— Да уж. Он-то уже, наверное, думал, что измена сойдет ему с рук. — Яна растерла глаза и, высунув локоть в открытое нараспашку окно, кистью подперла голову. — Не представляю, как мама это переживет. Просто не представляю.
— Они справятся.
— Я не знаю… Она многим пожертвовала, чтобы быть с отцом. Карьерой… Перспективами…
— И была счастлива, насколько я понимаю.
— Да… Наверное. До этих пор была.
Яська замолчала, и всю дорогу мы ехали молча. Лишь иногда она говорила мне, где притормозить, потому что опасно, а где свернуть, чтобы срезать.
Дом Астафьевых встречал нас тишиной. Я, наверное, должен был пойти прямиков в свой флигель. Увидеть дочку, которую три дня не видел, но Яська выглядела такой растерянной, что я пошел вслед за ней. Нас никто не вышел встречать. Наверное, все спали. Осознав это, Яна, кажется, даже вздохнула свободней. Нервным жестом вытерла взмокшие руки.
— Пойдем, что ли, кофе выпьем, — шепнула она, кивком головы зазывая меня в кухню. Стараясь не шуметь, мы прошли через коридор и уже у самой лестницы, ведущей на второй этаж, заметили примостившийся в углу чемодан. Небольшой, оттого в глаза не бросающийся. И почти тут же распахнулась дверь, ведущая в кухню.
— Мама?
— Яська? Привет!
— А ты куда собралась? — подозрительно сощурилась Яна, глядя то на мать, то на чемодан.
— Не знаю… — развела руками женщина. Устало растерла виски и еще раз повторила: — Не знаю. Может быть, ты меня приютишь, пока я соображу, что дальше делать? А, Ясь?
Глава 19
Дождь лил, не переставая, уже неделю. Работать в таких условиях было совершенно невозможно. Но я все равно пытался использовать любую возможность поснимать, ведь у меня было задание, которое нельзя было провалить. Ну, может быть, и можно… в конце концов, не я заказывал погоду. Если бы только не одна моя заморочка. Дело в том, что я просто не умел подводить людей. Эта функция напрочь отсутствовала в моем организме. И меня это полностью устраивало.
Порыв ветра налетел, сбивая с листьев клена холодные капли дождя и отправляя мне их прямо за воротник. Я поежился и опустил камеру. С утра мне удалось снять несколько отличных кадров, и, наверное, можно было позволить себе расслабиться. Тем более что выше в горах опять гремело. Сложив в чехол свой Nikon и собрав штатив, я отключил авиа-режим в телефоне. Я выбирал его каждый раз, когда работал, чтобы не разряжать батарею бесконечным поиском сети. Взвалив на плечо аппаратуру, я начал спуск к УАЗику Валентина Петровича, который оставил чуть ниже по склону. Уже который день Яськин отец рвался сопровождать меня в моих походах, но до этих пор мне удавалось отлынивать от его услуг. Ни на какие дальние рубежи, где мне мог бы понадобиться проводник, не было смысла ехать из-за погоды, а на ближних… на ближних мне хватало и Яськи.
Да ладно! Кого я обманываю? Только её я и хотел видеть рядом.
К счастью, пока Валентин Петрович приходил в себя после ранения, у нас с Яной имелся отличный повод держаться вместе. Но с каждым днем её отцу становилось все лучше. Я старался не думать о том, что будет, когда тот поправится полностью. В моей голове вообще творился сущий бардак. Я как будто ходил по минному полю. Об этом лучше не думать… это лучше не вспоминать… Понимал, что так не может продолжаться и дальше, что нужно что-то решать, но все равно медлил, оттягивал необходимость делать выбор. И был просто счастлив в то холодное дождливое лето. Счастлив от того, что рядом со мной находилась женщина, которую еще недавно я всей душой ненавидел.
Телефон зазвонил, когда из-за макушек кедров уже показалась крыша дома Астафьевых. Переложив сумки в одну руку, вторую я сунул в карман. Сердце замедлило бег, размеренно ударяя о ребра. И от этого ныло в груди, которую я растер, прежде чем посмотреть на дисплей. Я был как та чертова собака Павлова… Стоило услышать сигнал телефона, и все! У меня начиналась тахикардия, а рот наполнялся слюной.
Будь оно все проклято.
— Да, Кирыч, привет. Какие новости?
— Отличные! Если ты решил меня опять доставать по поводу своего номера…
— Номера? Хм… — нетерпеливо перебил я Кира. — Вообще-то нет. На этот раз нет.
— Ну надо же…
— Слушай, пока не забыл… У меня тут намечается неплохой материал для репортажа.
— Черт, Данил, ты ж поехал снимать чертовых птичек!
— Их я тоже снимаю. Насколько это возможно при такой погоде. Долбанный дождь смешал мне все карты.
— Вот и снимай, дорогой ты мой человек. Какие репортажи, а? Ну, какие репортажи? Ты давно из дерьма вылез, а, птица моя голосистая? Отдохни, подыши воздухом…
— Здешний губернатор валит лес, — в лоб сказал я, — счет пошел на миллиарды. Я нарыл кое-какие документы, подтверждающие…
— Стой! Там же заповедник кругом!
— А я о чем? Раскручу ниточку — полетят головы. Съемку беру на себя. Здесь натуры хватает. Подключим экологов, местного егеря, которому угрожают…
— Стоп-стоп-стоп… Вижу, ты действительно решил влезть в это дерьмо?
— Почему нет? Мне здесь минимум месяц тереться. Может выйти стоящий материал. Тема — бомба. Да и ты в курсе, я никогда не упускал возможности вывести на чистую воду этих ребят.
— Ну, ты как не в говно, так в партию! — буркнул Кир, но я-то понимал, что он уже вскинулся, учуяв очередную сенсацию.
— За это ты меня и любишь.
— Ты уж слишком нос не задирай.
— Я пришлю тебе материал, который уже отснял. Свой стенд-ап, фрагменты интервью… Еще предстоит много работы, но ниточка раскручивается довольно быстро. Даже не знаю, почему я первый, кого заинтересовала эта тема…
— Местные репортеры, скорее всего, прикормленные, а столичным до регионов дела нет.
— Не рано ли они начали кушать с рук?
— Ну, кое-кто за это время успел леса пару ярдов вывезти, а ты говоришь, — заржал Кирыч.
— И то так, — согласился я, приготовившись отбить звонок, но громкий окрик Кирилла, заставил снова прижать трубку к уху.
— Я же совсем забыл!
— Что там?
— Твой номер. Я восстановил его.
— Что?
Ноги вмиг ослабели. Я осторожно опустил сумки на отсыревший настил крыльца и сам упал рядом.
— Говорю, восстановил твой номер. Будешь должен мне по гроб жизни! Ну, что молчишь? Сказал бы, как ты несказанно счастлив.
Я бы сказал… Я бы непременно сказал, если бы мое горло не перехватил болезненный мучительный спазм.
— Спасибо, — просипел я, заставляя связки подчиниться, сглатывая боль и скопившуюся в глотке соль.
— Вышлю тебе DHL-ем. Адрес только скинь. Не забудь.
— Не забуду.
— Надеюсь, она позвонит…
Я не дал Киру договорить. Отбил вызов и зачарованно уставился на телефон.
— Что мне делать? — спросил у тишины. — Что мне, мать его, делать?
Теперь этот вопрос игнорировать не получится. Если Тень мне позвонит… если только она позвонит — я буду вынужден ей ответить. Да что там… Какой вынужден, господи? Разве я не буду самым счастливым сукиным сыном на планете, если только она позвонит…
— Пап, а ты чего здесь сидишь?
Я поднял взгляд на Светку, которая стояла у большого дома в компании Пашки. Эти двое нашли общий язык. Чего не скажешь о парнишке и Валентине Петровиче. Тот, кажется, с трудом выносил присутствие сына. И знаете, я его понимал. В свое время я поступил точно так же. Нет, у меня не было внебрачных детей. Просто однажды и я переложил вину за все свои беды с больной головы на здоровую. Сейчас Валентин Петрович делал то же самое. Он переживал уход Елены Васильевны. Но винил в нем не себя, что было бы довольно логично, а ни в чем не виновного пацана… Свою плоть и кровь, пусть и не от той женщины.