— И что дальше? Рулить-то ты, один черт, не умеешь, — донесся скрипучий голос из окна.
— Я не знаю! — огрызнулась Елена Васильевна, — но и на месте сидеть не могу. Он должен был вернуться еще два часа назад.
— Тогда, наверное, нам стоит вызвать подмогу?
— Рано еще!
— Так может и паниковать… тоже рано? — осторожно заметил я. Елена Васильевна обернулась и раздраженно на меня уставилась:
— Я что, похожа на истеричку?
— Очень! — раздался смеющийся голос бабы Капы.
— Да ты ведь сама сказала, что что-то не так! — огрызнулась на свекровь Едена Васильевна.
— Сказать-то я сказала, — согласилась она. — Но ты ничем не сможешь помочь. Туда ехать надо!
— Я попрошу кого-нибудь из мужиков, — нашлась Елена Васильевна. — Сейчас позвоню. Сан Санычу или Генке…
— Зачем? Я могу повезти.
— Ленке там делать нечего, — заявила баба Капа, появляясь в дверях.
— То есть как это? — возмутилась Елена Васильевна.
— Ты ему не поможешь. А ты… — старуха обернулась ко мне, — езжай за Янкой. И дуйте с ней на всех парах в Волчью лощину. Она знает дорогу. Что стоишь? Поезжай!
— Там Светка…
— Ничего с твоей свиристелкой не будет, — заскрипела баба Капа. Не доверять ее словам у меня причин не было. Я как-то сразу проникся энергией этой женщины. Поэтому, ни секунды больше не медля, я забрал ключи из ослабевших рук Елены Васильевны, открыл дверь и запрыгнул на водительское сиденье.
В своих командировках что только мне ни приходилось водить, так что и на этот раз проблем не возникло. Пообвыкнувшись за рулем, я утопил педаль газа в пол и помчал по извилистой укатанной в камень грунтовке. Меня потряхивало — так работал выброшенный в кровь адреналин. Чувство опасности растекалось по венам, обостряя работу органов чувств, заставляя сердце биться сильнее. Когда-то я гнался за этими ощущениями. Они будоражили кровь. Напоминали о том, что я все еще жив и на многое годен. И вот теперь, когда я в кои веки решил пожить, как все нормальные люди, избегая малейших угроз, мне пришлось снова столкнуться с опасностью.
В домике Яны не спали, несмотря на раннее время. Она выскочила навстречу машине раньше, чем я успел припарковаться. Рванула вперед, дернула дверь на себя и замерла с открытым ртом:
— Данил? А где папа? Что у вас случилось?
— Он не вернулся с обхода. Баба Капа сказала, чтобы мы с тобой ехали в Волчью лощину. Ты знаешь, где это находится?
Яна кивнула. На ее побелевшем лице двумя яркими пятнами выделялись глаза. От беспокойства её зрачки расширились. И в этом бездонном омуте мне виделось что-то потустороннее и мистическое.
— Я только возьму ружье.
Яна помчалась в дом, оставив меня размышлять, у всех ли барышень в здешних краях имеется оружие.
Спустя каких-то двадцать минут мы уже катили по грунтовке к озеру.
— Как думаешь, что могло случиться? — спросил я, чтобы нарушить давящее молчание, повисшее в салоне.
— Понятия не имею. В тех краях не берет телефон, но отец никуда не выходит без рации… Я попыталась связаться с ним, но ничего не получилось.
— На него могло напасть какое-нибудь животное? Медведь или волк?
— Животное… Только не волки и не медведи.
Яна не стала развивать свою мысль, но я и без того понял. Если с Валентином Петровичем что-то и правда случилось — виной тому люди. Браконьеры или незадачливые охотники.
— Здесь зверя ценных пород — сколько хочешь. Сейчас не сезон, но кого это останавливает?
Голос Яны звучал устало и надтреснуто. Я сместил ладонь с рычага переключения скоростей и, нащупав ее руку, легонько погладил. Яна медленно повернулась ко мне лицом. Впилась взглядом в мой профиль, а я трусливо пялился на дорогу и руки не убирал.
— Здесь притормози. И езжай медленнее. Старайся смотреть по сторонам, вдруг он… — Яна снова не договорила. Волнение пробирало до костей, перехватывало горло, и как бы она ни храбрилась, брало свое. — Стой! Остановись…
Я резко ударил по газам, и не успел остановиться, как Яна выскочила из машины. Сумасшедшая баба!
— Что ты вытворяешь? — заорал я. Яна отмахнулась, склонилась к земле, подсвечивая себе фонариком.
— Здесь следы вездехода. Вот, видишь, и дальше по траве… Отец объезжает заказник на таком. Но тут не один след.
Яна шла вперед, а я послушно плелся за ней, пока не вспомнил.
— Стой… Ружье-то мы не взяли.
— Не хотелось бы, чтобы оно нам понадобилось, — пробормотала Яна, когда я вернулся к ней, на этот раз с ружьем на плече.
Мотовездеход Валентина Петровича мы обнаружили минут через пятнадцать. Я бросил взгляд на Яну, с лица которой, кажется, вообще сошли все краски. В бледных лучах восходящего солнца она казалась неживой застывшей куклой.
— Эй… Эй, ты меня слышишь? Все будет хорошо, мы найдем его! Ты сможешь связаться с полицией или спасателями?
— Да… наверное. Теперь уж они не скажут, что у нас нет причин для волнения.
— А с этим что делать? — я кивнул в сторону вездехода.
— Пусть здесь стоит. Если будут проводиться следственные действия, то… — Яна взмахнула рукой. Я подивился ее предусмотрительности. На всякий случай посветил фонариком по окрестностям. Неподалеку от мотовездехода Валентина Петровича на траве чернела кровь.
— Ян, посмотри…
Яна подошла поближе. Трясущимися пальцами коснулась травы.
— Стой, где стоишь! — послышался хриплый знакомый голос.
— Папа! — Яна вскочила и со всех ног полетела навстречу мужчине. Я рванул следом, опасаясь, как бы тот не пристрелил малахольную. В темноте поди, разбери, кто это!
— Яна?
— Папа! Папочка… с тобой все хорошо?!
— А что мне будет?
— У тебя кровь… — Яна хаотично ощупывала отца на предмет возможных повреждений, кажется, даже не замечая, что плачет. — Данил, посвети-ка сюда. Он ранен!
— Чего это ты говоришь обо мне, как будто меня нет?
По тому, как звучала речь Валентина Петровича, я понял, что на самом деле все обстоит гораздо серьезнее, чем я подумал. Тот был крепким мужиком, но, видимо, потерял много крови и теперь с трудом оставался на ногах.
— Похоже, пуля засела в кости. Данил, помоги-ка мне. Обхвати папу за плечи.
— Я не инвалид, — едва ворочая языком, пробормотал тот.
— Давай уже… Инвалид. Я подгоню машину…
— А Кузнечик?
— Кузнечика твоего завтра заберу. Ничего ему здесь не будет. Нужно в полицию сообщить о происшествии. Ты в курсе, кто это так тебя?
— Нездешние, — коротко отрапортовал мужчина.
Яна кивнула и помчалась к УАЗику. С большим трудом нам удалось запихнуть мужчину в салон, и хорошо, что отключился он уже там. Потому как, видит бог, я с трудом удерживал его вертикально, даже когда Валентин Петрович оставался в сознании.
— Куда ехать?
— В амбулаторию! На насыпи появится связь. Я попробую дозвониться до Юрия Борисовича. Это наш местный хирург.
Яна сжала пальцы на запястье отца, чтобы проверить пульс.
— Как он?
— Ничего. Жить будет, — уверенно кивнула Яна, одной рукой убирая с лица отца волосы, а другой — прижимая трубку к уху.
— Юрий Борисыч, да-да… Астафьева. Вы там как сегодня? В коматозе, или папу сможете подлатать? — тараторила в трубку Яна. — Ага… пулевое. Ну, так, не смертельно, вроде. Так мне вас ждать или самой браться? Спасибо! Спасибо, Юрий Брисыч, скоро будем. Наркоз Степка уколет. Вы уж сами ему позвоните, добро?
Отбив звонок, Яна позвонила кому-то еще. Из разговора я понял, что матери, но мысли мои все равно были о другом.
— Может быть, его лучше в город?
— Зачем?
— Как я понял, ваш Юрий Борисович — товарищ ненадежный.
— Юрий Борисович — самый лучший. Он этих пулевых на своем веку повидал — во! — Яна провела ладонью по горлу и вновь уставилась на отца. — Он — военный хирург в прошлом, в каких только горячих точках ни побывал. Руки — золотые. Цены ему нет.
Я задумчиво кивнул и сосредоточился на дороге. Уже на подъезде к амбулатории Валентин Петрович очнулся и даже на своих ногах дошел до процедурной.
— Ассистировать надо?
— Сам справлюсь.
На своем веку я каких только госпиталей ни повидал. Амбулатория Яны была далеко не самым худшим учреждением, в котором людям оказывалась медицинская помощь. Это вам не палаточный госпиталь в Африке. Но кое-что меня вся-таки поразило. Я первый раз видел, как кровь переливается напрямую — от человека к человеку. И было что-то завораживающее в том, как по обычной трубке от капельницы от Яны к ее отцу перетекала жизнь. Я отвел взгляд от иглы, воткнутой в ее голубую вену, и утонул в темных провалах Яниных глазах.
— Не думал, что это еще практикуют, — пробормотал я, пряча смущенье за кашлем.
— У нас здесь обычная амбулатория, Данил. Кровь у нас не хранится… А отец… он потерял достаточно. Я подхожу.
— Да понял я. Не дурак…
Яна устало прикрыла глаза.
— Спасибо тебе, — добавила, когда я уже, было, решил, что ничего больше мне уже от нее не услышать.
— За что?
— За то, что помог мне, приехал… Да и вообще за то, что вошел в положение.
— В какое еще положение?
— Ну, насколько я понимаю, это приключение совсем не вписывалось в твои планы. Разве у тебя нет четкого рабочего графика?
Я почесал в затылке и, вынужденный признать, что так оно и было, кивнул:
— Есть такое, но что ж теперь? Все мы люди. Может, мне удастся найти нового проводника, пока твой отец будет восстанавливаться.
— Не нужно.
— Что?
— Не нужно нового. Я выросла в этих краях и о здешней природе знаю побольше многих. Все тропы, каждый маршрут, закрытый для неподготовленных путешественников.
— Эй-эй… Я нисколько не сомневаюсь в твоих способностях. Только не пойму, как это мне поможет?
— Я стану твоим проводником.
— Что?
Это было так неожиданно, что я даже рот открыл. И замер посреди кабинета.
— Я буду твоим проводником.
— А как же амбулатория?
— У меня отпуск, Данил. Я четыре года в него не ходила. И при последней проверке сверху меня за это чуть на столбе не вздернули. Так что… на ближайшее время я свободна. А там и отец поправится.
Я кивнул. Закрыл за собой дверь палаты. И, прислонившись к ней спиной, растер лицо ладонями. Как же я ошибался, когда думал, что все мои самые интересные путешествия остались в далеком прошлом. Как же я ошибался…
Глава 11
Случившееся меня истощило. Не знаю, как бы я добиралась домой, если бы не Данил. Возможно, пришлось бы просить подбросить меня кого-нибудь из коллег. Сама я едва шевелилась.
— Думаешь, они найдут, кто это сделал? — спросила мама, которая, как мы ее ни уговаривали, отказалась возвращаться домой.
— Не сомневаюсь.
Мы остановились у отцовского УАЗика. Чтобы нам не мешать, Данил сразу же сел за руль, а я задержалась, с тревогой разглядывая мать. Для своих лет она выглядела просто отлично. Но только не сегодня. Под ее глазами залегли тени, а тоненькие морщинки стали как будто глубже.
— Тебе бы отдохнуть, — в который раз повторила я и провела по щеке мамы ладонью.
— А я и отдохну. Там, рядом с Валиком, соседняя койка пустует… — мама мечтательно улыбнулась, а я закатила глаза. Она явно переигрывала. Все же ее в амбулатории койка ждала, а не в пятизвездочном отеле где-нибудь на французской Ривьере.
— Ладно, уговаривать тебя бессмысленно, — вздохнула я.
— Угу. Лучше побереги силы.
— Тогда до вечера. Если что понадобится — звони. Я завезу. Если отцу станет хуже…
— Яська, ну, что ты мне по двадцатому кругу повторяешь, а? Давай, дуй домой. Мы тут сами со всем разберемся.
Я послушно кивнула. Дернула дверь на себя и забралась в салон машины.
— Тебя куда сейчас?
— Домой. Ты и так потратил на меня кучу времени. Даже как-то неудобно, ей богу.
— Неудобно спать на потолке, — отмахнулся Данил. Постучал большими пальцами по рулю и прибавил газу. Я так замоталась, что не заметила даже, как основательно испортилась погода. Небо почернело, и, несмотря на то, что был уже полдень, на улице было серо.
— Может быть, и хорошо, что мы никуда не поехали. Сейчас бы только вымокли и продрогли.
— Ты уверена, что погода испортилась бы, если бы все было хорошо?
— Конечно, — я сделала вид, что не понимаю, к чему клонит мой попутчик, и отвернулась к окну. Ну, серьезно, разве было не глупо думать, что я каким-то образом могу влиять на погоду? И ладно бы в эти сказочки верили местные, но Данил… Издевается он, что ли? Я скосила взгляд, незаметно, как мне казалось, его разглядывая. У Соловьева был красивый профиль, по-девчачьи длинные ресницы и свежая модная стрижка. Он не побрился, и на щеках синела отросшая за эти дни щетина. Мой взгляд скользнул ниже.
— И как тебе?
— Что?
— То, что ты видишь?
Данил улыбнулся и повернулся ко мне лицом.
— Хорошо, — не стала врать я. — Тебе бы только отъесться. Набраться сил…
— Я в порядке, — возразил он.
— Нет, но обязательно будешь.
— А ты, выходит, еще и даром предвидения обладаешь?
— Да ну тебя!
Данил засмеялся. Чуть не рассчитав поворот, свернул на грунтовку, ведущую к дому. Ветки пихты оцарапали бок нашего УАЗика, с мерзким скрежетом проехались по стеклу. На пороге дома нас встречала бабуля.
— Все будет хорошо, — сказала она, ничего у меня не спрашивая. Я только согласилась, качнув головой. Данил за спиной хмыкнул.
— Зови дочь, и идите есть, ты тоже, Яська, и даже не отпирайся.
— Ладно, — вздохнула я, понимая, что спорить — себе дороже. — Бабуль, а пока мы руки моем, ты для Данила приготовь свой чудесный отвар.
— Это какой же?
— Какой-какой… который поможет ему восстановить силы.
— Не стоит напрягаться. Я и без отвара прекрасно справлюсь, — посмеиваясь чему-то, только ему известному, Данил пошел к дому. Бабуля проводила его внимательным взглядом и, не мигая, уставилась на меня. Признаться, я с детства побаивалась, когда она так на меня смотрела. Мне все время казалось, что она видит меня насквозь. А я… я никого не видела. Даже собственного мужа. Так что Данил ошибался, если думал, будто мне передалась хоть капелька бабулиной силы. Нет. Абсолютно.
Правда, был человек, которого, как мне казалось, я чувствовала. Птах… Это началось как-то сразу. Едва ли не с первых наших с ним разговоров. Был февраль. Двадцать девятое число — день моего рождения. Я проснулась в странной тревоге от какого-то дикого, ненормального, сковывающего тело холода. На часах было четыре утра, и до будильника можно было спать еще как минимум два часа, но почему-то я вскочила с кровати. Стуча зубами, разожгла печь, заварила чаю и выпила, не дождавшись, пока тот остынет. Но согреться не получалось. И меня все сильнее трясло. Я пододвинулась поближе к грубе, накрылась шерстяным пледом, но холод шел как будто изнутри, и от него ничего не спасало. Не знаю, сколько так прошло времени, может быть, минуты, а может — часы… Но, как бы там ни было, меня… нас спасло появление бабули.
— Что это такое? — спросила я, стуча зубами. — Почему здесь так холодно? Я заболела?
— Нет, нет, моя славная… Просто время пришло. Тебе нужно впустить в себя то, что просится. Впустить… не сопротивляться. Это важно, Ясенька. Ты можешь определить то, что чувствуешь?
А как это сделать? Что значит — впустить? Я бы и рада была сделать хоть что-то, чтобы облегчить свое состояние, да только не понимала, как? Мне становилось все холоднее. Я испытывала настоящий ужас, природу которого никак не могла понять.
— Поговори со мной. Что ты сейчас ощущаешь?
— Тревогу и страх…
— Что еще? Что еще, Яська? Кому-то угрожает опасность? Ты можешь этому противостоять?
Несколько секунд я, не мигая, пялилась на бабку. Затем вскочила, зацепив ногой сложенные кучкой дрова. Зашипев от боли, похромала к столу, на котором с вечера бросила телефон. Я набирала один и тот же номер, наверное, тысячи раз, но трубку брать не спешили. А потом я услышала заветные:
— Ну, с днем рождения, Тень!