– Вы безумец! И я не хочу с вами иметь дел!
– Так вы жаждете смерти?
– Вы все равно убьете меня после того, как я перестану быть нужен!
– Мне это не нужно. В сложившихся условиях мне нужна Османская Империя. Живой и здоровой. Это – оптимальная стратегия.
– Хорошая шутка. Но мне не смешно.
– Если от вас отрезать несколько кусков земли страшного ничего не произойдет. У вас хватает ресурсов, на которых вы обогатитесь и вернете себе блеск. Например, нефть. В пределах Османской Империи ее много, ее легко добывать, и она хорошего качества. Главное – держать за собой Ближний Восток и Аравию. Нефть – это ваша жизнь. Ваши деньги. Ваше благополучие. Вы хорошо поняли меня? Эти земли нужно удержать любой ценой. Даже если там будут возражать какие-нибудь дикие племена – уничтожьте их, я разрешаю. Потому что англичане через них попытаются отжать себе эти земли… эту нефть… вашу нефть…
– Вы снова шутите?
– Я похож на шутника? – Повел бровью Максим. – Поэтому я и предложил перенести столицу в Багдад. Поэтому я и предложил создать Иерусалимское королевство, чтобы отрезать вас от англичан хотя бы на время. А чтобы мои слова стали более вескими я предлагаю заключить династический брак. После казни этих дельцов пройдем в Святую Софию и объявим, что мой старший сын будет помолвлен с вашей дочерью. Они как раз одного возраста.
– Малыши…
– Да, могут не выжить. Но Бог видит – это попытка. Как уж сложится – дело десятое.
– Моя дочь мусульманка.
– Вселенский Патриарх исправит это без лишних вопросов.
– Вы чудовище… – покачав головой произнес Абдул-Меджид.
– Только для моих врагов, – широко улыбнулся Максим, скорее даже не улыбнулся, а оскалился, демонстрируя ровные, крепкие и красивые зубы. – Думайте быстрее. Сейчас я предлагаю вам большие рыбы по рублю, а завтра уже будут только маленькие и по пять. Каждая минута промедления повышает ставки. В какой-то момент мне не останется ничего, кроме как поделить Османскую Империю с англичанами и французами… время утекает как вода в ладонях…
Часть 3. Кровь и вино
– Я думал, некромантия запрещена.
– Как и секс до свадьбы. Не забивай голову глупостями.
Глава 1
1916 год, 8 октября, Константинополь
Максим сидел на ступеньке внутри Святой Софии и пил вино. Один. В тишине. Специально велел всех выгнать.
Последние дни потребовали от него предельного напряжения сил – психических и физических. Вынужденная стрельба по минаретам и отдельные эпизоды штурма мечетей спровоцировали совершенно излишний энтузиазм и неоправданные иллюзии у простого люда. Болгары и греки начали погромы мусульман и евреев. Мусульман потому что ошибочно восприняли поведение Меншикова за религиозный экстремизм, а не вынужденную меру. А евреев… Так в любой непонятной ситуации их всегда грабят. На всякий случай. Тем более, что у них нередко есть, что взять.
Понятное дело, что нашему герою это не понравилось. Да – город можно было бы отдать на разграбление. В теории. Но себе и своим воинам. А не вот этим непонятным людям, которые повылазили непонятно откуда и начали тащить в разные стороны все, что плохо прикручено, приварено и приколочено. Еще и убивая да творя разнообразное насилие попутно. Человеку ведь немного надо, чтобы уронить маску цивилизованности и, перейдя в первобытное состояние, начать вести себя не лучше бешеной макаки.
Приходилось наводить порядок. Безжалостно. Потому что толпа – животина первобытная. Покажи ей слабость да нерешительность – и все, растерзает. С ней можно работать только с позиции силы и абсолютного, прямо-таки BDSM режима господства. Так что если поначалу мусульмане формировали очаги сопротивления русским войскам, то буквально через несколько дней перешли к их активной поддержки. Ибо поняли – иначе им конец.
Более того – потянулись вереницы обиженных и угнетенных, которые искали справедливости. Грабежи, захват недвижимости, изнасилования… этой грязи было столько, что у Максима просто голова шла кругом. Казалось бы – жили рядом столетиями. Все было терпимо. И тут – нате на лопате. Достаточно было повода, чтобы все это равновесие взорвалось бурной реакцией дрожжей в сортире по летнему зною.
Максим устал за эти дни больше, чем за всю предыдущую жизнь. Он уже людей видеть не хотел. Тошнило. Да, он насмотрелся на всякую дрянь во время своей службы «в жарких странах». Но там он занимал невысокую должность и наблюдал боль камерно, ограниченно, компактно. Более того – ничего подобного решать не мог и не должен был. Думали за него. А тут… ему уже хотелось просто сжечь к чертям город… убивая всех, кого он тут видит, не разбирая кто прав, кто виноват…
Легкий шорох. Едва различимый на слух.
Меншиков отхлебнул из горла хорошего красного сухого вина и лениво обернулся на звук. В полутьме стояла женская фигура, укутанная тканью.
Наш герой на несколько мгновений побледнел. Ему показалось, что его снова накрыли странные галлюцинации, как там – на поле боя. И что перед ним вновь показалась сама смерть или что-то иное, потустороннее. Но незнакомка, поняв, что ее заметили, шагнула вперед, выходя из полумрака. Черная ткань, расшитого золотом шелка. Дорогая, но обычная. Изящная кисть руки, нервно сжимающая тряпку. Отчетливый звук шарканья обуви о каменную плиту пола. Нет. В ней не было ничего потустороннего. Поэтому Меншиков отвернулся и вновь отхлебнул вина. Поставил бутылку на пол и подхватив из серебряной тарелки виноградину, закинул ее себе в рот. Женщина… это была всего лишь женщина…
Шорох возобновился. Очевидно она приближалась. Когда она подошла шагов на пятнадцать, Меншиков плавным движением извлек пистолет и навел на нее. Ее правая рука – она была скрыта в складках одежды и явно что-то удерживала. Что-то, чего показывать совсем не хотела. Это с городом управляться ему было сложно, а тут… все было просто… все было понятно и привычно.
Незнакомка замерла.
– Брось. – Коротко произнес Максим на турецком. Несколько слов из оперативного разговорника он уже выучил.
Несколько секунд спустя на пол со звоном упало что-то металлическое и показалась правая рука. Пустая.
Приглядевшись, он увидел кинжал. Кинжал… На что она рассчитывала? Глупо…
– Сними… – произнес он еще одно слово на турецком из немногочисленного своего словаря.
Чуть поколебавшись незнакомка скинула с себя укрывавшие ее тряпки этого импровизированного балахона. Оставшись в обычной, повседневной, но довольно дорогой одежде. Невысокая. Стройная. Изящная. Большие черные глаза горели от избытка каких-то чувств. Не то страсти, не то ярости. Толстая коса лоснилась и чуть поблескивала в отблеске свечей. А упругая средних размеров грудь рвано вздымалась и опускалась, выдавая нервное напряжение. Незнакомка безвольно опустила руки, пальцы на которых чуть потряхивало. Она явно хотела сорваться и что-то сделать, но… ствол пистолета, наведенный ей в лоб, видимо останавливал ее от глупых поступков.
– Убийца! – Наконец прошипела она по-турецки и гордо вздернула подбородок, что только подчеркнуло ее красоту. Такую дикую. Такую природную. Энергия, гибкость, страсть. Она была словно юная пантера. Она шла его убивать, но… страха он не ощутил, как и раздражения. Много кто в этом городе должен был желать ему смерти. Кровь лилась рекой.
Пробежавшись взглядом по ее телу Меншиков вновь произнес:
– Сними…
Но, в этот раз она не подчинилась. Осталась стоять неподвижно.
– Сними…
Ему было интересно, что под одеждой. Такая красивая. Но незнакомка вместо того, чтобы подчиниться присела и попыталась поднять верхнюю одежду. Максим выстрелил. Не в нее. Нет. Просто рядом.
Почти тут же распахнулись двери в помещение вбежало несколько солдат.
– Все нормально. – Остановил их Меншиков.
– Максим Иванович, кто это?
– Самому любопытно. Красивая какая. – Произнес наш герой, подходя.
В этот момент она «уронила» свои тряпки и попыталась нанести удар кинжалом, который она тоже подобрала с пола. Как ей казалось, незаметно. Но Меншиков это заметил и был готов. Тряпки полетели вниз, а кинжал – вверх, норовя вспороть живот и добраться до сердца снизу, под ребрами. Опасный удар, но неопытный. Да и готовился Максим к чему-то подобному, поэтому легко отшатнувшись, пропустил руку, перехватил и грубо выкрутил, заламывая за спину. Незнакомка вскрикнула и уронила кинжал.
Несколькими мгновениями спустя Максим прижал ее к себе спиной. Вдохнул аромат волос и самым беззастенчивым образом сжал ее очень приятную на ощупь грудь. Эта особа дернулась, вырываясь и что было сил топнула ногой, норовя попасть по носку сапога Меншикова. Промахнулась. И тут же, без раскачки, попыталась укусить его за ладонь, которой он сжимал ей грудь. И, что примечательно, вцепилась, проявив чудеса гибкости. Но ненадолго. Максим чуть надавил на взятую в захват руку и девица, взвыв от боли, прекратила кусаться и как-то обмякла что ли. Боль не тетка – мало кому приятно.
– Допросить эту проказницу, – толкнув ее по направлению к солдатам, произнес Максим. Девица и тут сориентировалась. Она должна была бы упасть, но не упала. Оглянулась и потирая освобожденную от захвата руку зашипела что-то на турецком, сверкая совершенно безумными глазами.
– Эх… если бы не был женат – женился бы. Определенно женился. – Добродушно произнес Меншиков. – Будьте с ней по нежнее. Дикая. Товарный вид не надо портить. Вряд ли такая девица от хорошей жизни решилась на самоубийство. Как допросите и все разузнаете – дайте знать. Хочу пообщаться с ней. И глядите чтобы руки на себя не наложила. Эта – может.
Солдаты незнакомку подхватили под ручки и уволокли, несмотря на то, что она брыкалась и что-то выкрикивала. Дверь закрылась. Максим снова сел на каменную ступеньку древнего храма. Залпом опрокинул в себя остаток вина из бутылки. И откинулся на спину… прямо на камни. Такие твердые и едва прохладные.
Впервые за эти два года, что он провел в этом мире… или времени… он задался вопросом: «Зачем он тут?» В случайное попадание он не верил. Реалист и прагматик. Даже если между мирами и эпохами и есть какая-то дверка, то она открывается очевидно не алкоголем. Иначе бы все прошлое России было сплошь завалено алкоголиками из спальных районов Москвы. Аномальная зона? Тогда почему он провалился в прошлое один. Там весь была такая попойка, что все друг на друге валялись вповалку. Нет. Тоже не сходится дебет с кредитом. Что еще остается? Чей-то промысел или злой умысел? Но чей? И зачем?
Он не мог понять. Ему остро не хватало входных данных. Очень сложно искать в черной комнате черную кошку, особенно если ее там нет. Логика не оставляла выбора – это было чья-то проказа. Здравый смысл и весь жизненный опыт утверждал, что такого быть не может. Будучи убежденной бездуховной скотиной Максим не верил ни в Бога, ни черта, считая их плодом больной фантазии сельских пастухов. Но больше всего его настораживала та мистика, которая охотно стала его окружать при первой возможности. И та дама… и те вороны. И если даму в поле можно было отнести к индивидуальным галлюцинациям, то воронов видели многие. Более того – эти веселые пернаты засранцы регулярно наведывались к нему в гости, и он их подкармливал. Что в том походе, что потом. Даже сейчас – по нескольку раз в день перед носом маячат. И это было странно до неприличия. Умом-то понимал, что он их банально прикормил, и умные птички привязались, но где-то подсознательно рождались совсем иные эмоции и мысли…
– Хрень какая-то… – тихо пробормотал Максим и осекся. Вновь в помещении был какой-то едва уловимый шорох. Только еще более нежные и тонкий. Словно ветер гулял.
Он резко поднялся и увидел перед собой ту самую даму в черном покрывале, что наблюдал на поле под Флоренцией. Но тогда – вдали, а теперь – на расстоянии вытянутой руки. Руки ее утопали в складках ткани. А лицо… его не было видно и казалось, что эта черная, зияющая пустота под капюшоном совершенно бездонна.
Максим вытащил пистолет и просто положил рядом. Почему-то ему показалось, что он абсолютно лишен смысла. Незнакомка не пошевелилась. Казалось, что она статуя, ибо одежда даже не колыхалась. Совсем. Не было слышно ни дыхания, ни сердцебиения, ничего… Просто тишина и какой-то легкий холодок. Приятный такой. Освежающий.
– Я всегда боялся оглядываться… С того самого момента в детстве, когда я первый раз не погиб, – тихо проговорил Меншиков. – Там ведь всегда была ты?
Тишина.
Он усмехнулся и пригляделся к ткани… у которой просто не было текстуры. Она была словно застывшая ночь. Ни волокна, ни пылинки. Густая такая ночь, отражая лишь отблески огоньков свечи.
Максим попытался встать, но ноги его не слушались. Попытался поднять руку и прикоснуться к ткани. Очень хотелось понять, какая она на ощупь. Казалось, что удивительно нежная и приятная.
– Ты пришла за мной? Ты хочешь меня забрать? Да, наверное, так будет правильно. Я слишком сильно меняю естественный ход вещей.
– Я никого не забираю. – Прозвучал удивительно приятный женский голос у него в голове, однако определить даже его тембр он был не в состоянии. Просто где-то на уровне подсознания он был в безумном восторге от того, что слышит этот голос. И все. – Я просто прихожу и беру за руку, чтобы никому не было одиноко и страшно в такие моменты.
Собрав всю волю в кулак, он попытался все же поднять руку и коснуться черного балахона. Но смог только лишь пошевелить пальцами. Да и то – чуть.
– Не надо, – вновь прозвучал у него в голове этот приятный голос. – Тебе еще рано.
– Почему я не вижу твоего лица?
– Тебе еще рано.
– Я могу что-нибудь для тебя сделать? – После долгой паузы спросил Максим.
– Ты? Для меня? – С нескрываемой усмешкой переспросил этот самый приятный голос и звонко так засмеялся. Но недолго. Смех резко оборвался, и незнакомка в балахоне впервые пошевелилась, чуть наклонив голову на бок. – Развлеки меня.
– Развлечь? – Переспросил наш герой, но ответа уже не услышал, все вокруг погрузилось во тьму, сквозь которую доносилось: «Максим Иванович! Максим Иванович!»
Он с трудом разлепил глаза и уставился на своих солдат. Тело затекло и онемело настолько, что практически не шевелилось. Было холодно… очень холодно… просто ужасно. Его начал бить озноб.
– Максим Иванович, что с вами?
– А что с-с-о м-м-мной? – Прошептал он.
– Вы уже часа три тут находились. В тишине. Мы заглянули, а вы лежите на спине без сознания. И холодный такой, словно умерли. И пульс едва прощупывается.
– Так это было всего лишь сон… – с нескрываемым разочарованием прошептал Меншиков. Так тихо, что думал, будто сам себя и услышит. Но нет, его люди напряглись.
– Что сон?
– А… мелочь… мне приснилось, что я беседовал со смертью…
Все вокруг напряглись, но промолчали, многозначительно переглянувшись. Безумец? Нет. Вряд ли его им посчитали. Учитывая то, сколько мистики и легенд окружало нашего героя, они поверили в его слова. Тут ведь как? Сначала ты работаешь на репутацию, потом репутация на тебя. И теперь уже все, что хоть как-то можно было трактовать в мистическом ключе именно так и трактовали.
Тепло потихоньку возвращалось в затекшее тело, которое стало нещадно колоть. Так, словно он умудрился отлежать себе его все целиком и сразу. Пришлось стиснуть зубы, зажмуриться и терпеть. Отмахиваясь от помощников, которые были совсем не уместны в этой ситуации, как и комментаторы.
Наконец все закончилось. В целом. Меншиков открыл глаза. Чуть повел взглядом в сторону и наткнулся на свой пистолет. Он лежал там, где он сам его положил… во сне…
– Сон значит, – произнес он, беря оружие и осматривая.
– Максим Иванович, не берите близко к сердцу, – вкрадчиво и излишне осторожно сказал прибежавший адъютант, слишком очевидно пытаясь его подбодрить. – Мало ли какая жуть присниться?