– Жуть? – Повел бровью Меншиков. – Не сказал бы. У нее удивительно приятный голос. Она классная девчонка. – После чего крутанул пистолет на пальце и лихо запихнул его в кобуру. – Что там с той дурындой? Допросили уже?
– Так точно. Допросили.
– Кто такая?
– Молчит.
– Совсем молчит?
– Совсем.
Меншиков поднял кинжал, который остался валятся там же, где девушка его выронила. И чуть покачиваясь направился к выходу. Тело еще не до конца отошло.
– Максим Иванович, вас ожидает Мехмет Зияеттин Эфенди.
– Кто это?
– Шейх-уль-ислам.
– Очень емко и полезно, – с нескрываемым сарказмом произнес Максим.
– Султан османов имеет титул халифа – главы всех мусульман. Мехмет Зияеттин Эфенди – его заместитель по Османской Империи. В ней он руководит духовным наставничеством от его имени.
– Один ждет?
– Нет, – покачал головой адъютант. – Он пришел с Вселенским Патриархом и главным раввином Порты…
Разговор с этой троицей не заладился сразу. Они пытались перекричать друг друга и обвинить во всяких гадостях. Осторожнее всего держался раввин, но и он нет-нет, да срывался, вступая в ругань. Их претензии были понятны. Погромы. Вселенский Патриарх был заинтересован в том, чтобы погромы продолжались, так как от материального благополучия прихожан прямо зависели и его финансовые возможности. Поэтому Патриарх не понимал, почему войска русских мешают православным людям творить торжество истинной веры. Как несложно догадаться и шейх, и раввин имели на данный вопрос совсем другой взгляд. В корне противоположный тому, что озвучивал Патриарх. Но и между собой они грызлись. В общем и целом, эта троица выглядела так, словно три голодные собаки лаялись, пытаясь отжать себе кость.
– Иисус говорил, что нужно убивать и грабить тех людей, что верят иначе? – Наконец не выдержал и спросил Максим у Патриарха.
– Нет, но…
– Тихо! Достаточно. Полагаю, что вы все, – окинул взглядом эту троицу, произнес Меншиков, – согласитесь, что убивать и грабить во имя Всевышнего – постыдный поступок. Что молчите?! – Рявкнул он и эти трое закивали. – То-то же. Поэтому на правах суверена Восточно-Римского царства я утверждаю – отныне в ее пределах установлен закон. Любой, совершивший любое преступление во имя Всевышнего, повинен смерти. Ибо это прямое оскорбление Всевышнего. Любой человек, призывающий совершить преступление во имя Всевышнего, повинен смерти. Ибо это бросает тень на непогрешимую репутацию Всевышнего. Имущество виновного, разумеется, после казни, переходит казне. Ибо кесарю – кесарево, а богу божье. Еще вопросы?
Тишина.
Эта троица стояла, вылупившись на Меншикова, не веря услышанному.
– Что вытаращились?! – Вновь рявкнул он. – Идите! И чтобы к вечеру весь город об этом знал! Каждый пес! Каждый бешеный ублюдок, что потерял всякое человеческое обличье!
– Но нельзя же так… с плеча… – проблеял Вселенский Патриарх.
– Почему?
– Людей нельзя просто так убивать, – осторожно заметил раввин.
– Почему?
– Но… это же смерть… вы же прерываете их жизнь… вы прерываете замысел Всевышнего… – тихо произнес шейх.
– А почему вы считаете, что их смерть не есть его замысел? Он всесильный, всемогущий и всеведущий. Вы думаете, что если бы он посчитал иначе, он не отвел бы человека от преступления?
– Нет, но…
– Что, НО?! Вы НЕ считаете Всевышнего всесильным, всемогущим и всеведущим?
– Нет, конечно, нет.
– Хорошо. Я рад, что в этом мы сходимся с вами. – Произнес Максим и, кивнув им на прощанье, отправился дальше. Ему безумно было интересно пообщаться с той девушкой, что покушалась на него. Ему казалось, что она как-то связана с этим странным сном. Сном ли? В любом случае этот странный эпизод в храме стал поворотным для всей его жизни. Наш герой был уверен, что от психической и физической перегрузки былая травма дала осложнения на в голову. Но он не собирался больше сдерживаться. В нем что-то сломалось. Тормоза что ли. Ограничители какие-то. И он закусил удила…
Глава 2
1916 год, 19 октября, Константинополь
Введение драконовских мер позволило навести порядок в Константинополе в кратчайшие сроки. Крови пришлось пустить, правда, изрядно. Но для Константинополя это было обычное дело. За века своего существования он и не такое видел.
Поначалу-то народ не поверил. Но после того, как люди Меншикова начали развешивать вдоль улиц гирлянды из «духовных лидеров», призывавших ко всякой пакости, да беззастенчиво расстреливать ежедневно по несколько тысяч мародеров, грабителей и прочих «деятелей искусства» все как-то поутихло. Страшно людям стало шалить. И вуаля – недели не прошло, как на улицах древнего города вновь установился относительный порядок. А пока он наводился – подтягивались делегаты, призванные Максимом… Да-да. Делегаты.
После того странного случая в Святой Софии нашего героя словно перемкнуло. Он и раньше не отличался особенной закомплексованностью, регулярно «протекая крышей». По мелочи. Максимум какая-нибудь неудачная, но далеко идущая шутка в духе «воскрешения». А тут… тут «крышу» у него просто сорвало.
Он взял и без всякого стеснения отослал всем заинтересованным лицам информацию о том, что ОН подписывает от имени России мир с Центральными державами. Если кто хочет – пусть присоединяется. Если нет – потом сами будут договариваться в частном порядке. Не успеют? Идут к лешему. Не захотят? Козе в трещину. В общем – эти вопросы Меншикова уже волновать не будут… и Россию тоже.
Дерзко?
Да куда там!
Конечно, формально, Максим, как суверенный монарх новообразованных государств имел все права и полномочия заключать мир с кем угодно. Сюзерена-то у него более не было и вассального положения тоже. За свои земли мог, но никак не за Россию. Формально… Но тут был момент…
В той ситуации, что сложилась к осени 1916 года, в России не было легитимного правителя и вести переговоры было некому. Ведь Император был убит, как и его ближайшие наследники. Собранный для преодоления династического кризиса Земский собор еще даже толком не собрался и ничего не решил. Временное правительство, как и прочее руководство страны имело легитимности не больше, чем бродячие собаки. В общем – красота.
Никого законного и легитимного не было и быть не могло. В принципе. Вообще. Поэтому любой желающий мог заявить свои права и, если ему никто не смог бы возразить или оспорить его заявление, то так оно бы так и было. По традиционной схеме социального договора. Так что Максим делал то, что хотел потому что мог.
Кто ему мог возразить? После взятия Константинополя – никто. Он окончательно превратился в икону для жителей России. Это, с одной стороны. А с другой… так и силы, что могла бы ему бросить вызов не было. Брусилов пытался удержать под контролем расползающийся Юго-Западный фронт. Ренненкампф с Эссеном были сторонниками Меншикова и не стали бы вступать с ним в клинч. Ну и так далее.
Был, правда, еще Керенский. Но он не обладал реальной властью даже в пределах Петрограда. Поэтому ему ничего не оставалось, как тем же днем отбить телеграмму в Константинополь, подтвердив все полномочия Меншикова. Ведь он и сам хотел уже заключить мир и демобилизовать столь пугающие его армии, отправив людей по домам.
Но был и еще один нюанс…
– Рад видеть вас, Андрей Августович, – поприветствовал Меншиков вошедшего в зал адмирала Эбенгарда.
– Взаимно, Максим Иванович. Взаимно, – произнес командующий Черноморским флотом, и они публично, крепко пожали друг другу руку…
Тогда, в Штормграде, Меншиков просил Ренненкампфа именно о том, чтобы Эссен склонил Эбенгарда на правильную сторону в нужный момент. И тот не подвел. Объединив все силы флота Российской Империи в одном лагере.
Этот «двужильный старик», как его называли сослуживцы, с начала войны держался нейтральной позиции во внутренней политической борьбе. Тем более, что в 1914 году Верховный Главнокомандующий – Великий князь Николай Николаевич Младший – удерживал некое единство внутри армии. Но после его снятия в 1915 году и начала поляризации армии, Андрей Августович был вынужден принять сторону командования Юго-Западной армии.
Ничего удивительного в выборе Эбенгарда не было. Он просто встал на сторону победителей, стремясь оградить своих морячков от совершенно излишних проблем. Все-таки, «вес бортового залпа» у сторонников Императора был несопоставимо меньше, чем у их противников. В его представлении все было просто и понятно. Да, конечно, присяги он не нарушал и против монарха не выступал. Но и не мешал против того действовать. Слишком уж уверенно Николай II шел ко дну, пытаясь захватить с собой на дно как можно больше людей. И Андрей Августович не видел смысла в этом «открытии кингстонов».
А потом все поменялось.
Кресло под Керенским затрещало, а Брусилов запутался в своих собственных революционных играх. Весь тот пестрый балаган, что поначалу казался единым и несокрушимым не выдержал испытания временем и стал рассыпаться, отчаянно собачась промеж себя. И националисты всех сортов, а еще всякого рода социалисты, анархисты и прочие городские сумасшедшие. Они сцепились промеж себя в совершенно бескомпромиссных спорах. Пока спорах. Ведь каждый из них мнил только свою позицию безусловно верно, почитая всех этих «чудиков», «изменников революции» и просто нехороших людей лишь временными попутчиками. На коротком рывке – да – эту беду можно компенсировать обещаниями каждому из них близости «светлого будущего». Но в горизонте даже в квартал – уже нет. Все пошло в разнос. И Керенский со своими сторонниками тупо потеряли контроль над ситуацией.
Тем более, что им всем оппонировала смычка Северного фронта и Балтийского флота, на которых удержалась очень крепкая Имперская позиция. Так уж сложилось. Благодаря Меншикову, который приложил к этому огромные усилия… и деньги. Многое из награбленного в походах он вкладывал в обеспечение единства союзных ему «вооруженных людей».
После чудодейственного воскрешения Меншикова Эбенгард осознал ошибочность своей оценки и стал осторожно прощупывать пути для маневра. Но нужен был повод и удобный случай. И он подвернулся. Ведь на мирной конференции в Константинополе должен был присутствовать Кайзер Германской Империи, что гостил в Штормграде. Вот его-то Андрей Августович и доставил из Севастополя, куда тот доехал в опечатанном вагоне. А вместе с Вильгельмом и супругу нашего героя – Татьяна Николаевна с обоими сыновьями. Что стало совершенным удивлением для Максима.
– Ты… – тихо произнес он, не сдержав своего удивления.
– Я, – также тихо ответила Татьяна. Одного сына она держала на руке, прижав к себе, а второго, что стоял у ноги, ухватив за маленькую ладошку. – Помешала?
– Это было очень опасно. Дети еще малы. Им такие морские переходы нежелательны.
– Конечно, – кивнула она, шагнула вперед и снизив голос прошипела. – Тем более, что по слухам тебе несложно делать в каждом городе новых.
– Как вы доехали? – Спросил он, шагнул вперед и подхватил на руки второго сына. Того, что стоял подле матери.
– Ты не слышишь меня?!
– Я должен оправдываться за любые сплетни, что болтают за моей спиной? Серьезно?
– Значит ты внучку султана себе в шлюхи взял просто от любви к искусству?
– В шлюхи? – Невозмутимо переспросил Максим. – Если пожелаешь я лишу ее девственности при тебе.
– Что?! – Ошалела она, едва не задохнувшись от ярости.
– В наказание за то, что ты веришь всяким глупостям про мужа.
– И скажешь, что эта австрийская шалава – тоже навет?
– Кто? – Скривился Максим.
– Эта шлюха, что понесла от тебя!
– Не понимаю, о чем ты.
– Прекрати! Все знают!
– Все-таки тебя нужно наказать. Вот приму ислам и возьму эту турчанку второй женой. Чтобы тебя позлить. – Усмехнулся Максим. Впервые после начала разговора с женой.
– Что ты несешь?!
– А что несешь ты?! Бедная девочка оказалась одна в городе, охваченном волнениями. Ее бы растерзали. Я просто помог ей покинуть эту опасное место.
– И только?
– Во всем остальном нужно винить ее супруга. К сожалению, погибшего.
– Как и муженек нашей служанки… Марты… не так ли? Очень удачное совпадение.
– Что ты от меня хочешь? Чтобы я резал головы всем, кому пожелает про меня всякие пошлости болтать? К чему этот цирк? Да, вон люди отошли и не слушают. Но… не слушают, не значит – не услышат. Зачем ты все это устроила? Я давал тебе повод усомнится во мне? В моей любви? В крепости нашей семьи?
– Я не могу так… – тихо-тихо прошептала она, совсем приблизившись. Губы ее задрожали, а на глазах навернулись слезы. – Мне страшно там одной сидеть. Я хочу быть рядом.
– Я под пулями хожу. Эта дура, которую ты посчитала моей шлюхой, на меня с кинжалом кидалась. Рядом со мной быть опасно и для тебя, и для детей.
– Не опаснее, чем там… вдалеке… Я сон потеряла. Понимаешь? Всю жду, когда меня придут убивать или брать в заложники, чтобы тебя шантажировать.
– В Штормграде?
– Там все не так спокойно, как ты думаешь.
Максим напрягся, но промолчал, сцепивший с женой взглядом. Татьяна тоже промолчала, даже и не думая отводить взгляд. Только чуть наклонилась, теперь глядя на мужа немного исподлобья. С вызовом что ли. Что заставило нашего героя усомниться в ее словах.
– Пойдем, – чуть поиграв желваками, произнес он. – Дальнейший разговор в любом случае будет не тут.
Она молча кивнула и последовала за ним. И только сторонние наблюдатели смогли отметить едва заметное чувство торжества, которое читалось на ее лице.
Максим же, получив крайне сложный разговор с супругой, отправился на мирную конференцию в удивительно взъерошенном состоянии. Ему было совершенно очевидно – сидеть на попе ровно в Штормграде она больше не будет, тем более под той тесной опекой Хоботова. Ее распирало от жажды действия. С Хоботовым, кстати, он отдельно хотел поговорить. Очень вдумчиво. И выяснить, какого хрена он не только не смог супругу удержать, но и не сообщил об этом.
Так или иначе, Максим был зол, раздражен, взвинчен. И если поздороваться с нужными людьми он еще смог, сдерживаясь, то потом его понесло.
Он вышел в центр тронного зала Топкапы. Замер на секунду. Сверкнул глазами. И начал… И чем больше он говорил, по-французски, разумеется, тем сильнее тишина становилась в помещении.
Первым делом Максим предложил утвердить те самобытные его выходки, которые он устроил. А именно подтвердить возрождение Римской Империи и признать создание Восточно-Римского, Иерусалимского и Армянского царств, а также Великого княжества Вендского и Синайского княжества.
Тишина. Этого ждали. Это было очевидно.
Потом наш герой взялся за дележ, начав с Болгарии.
Он предложил распилить ее на две части. Все земли исторического региона Фракия и восточную Мезию передать Восточно-Римскому царству. Остальные владения – Сербии, провозгласив последнюю Югославским царством под руководством того самого Георгия. Самого же царя Болгарии низложить, а царство самостоятельное распустить.
Почему так круто?
Потому что Максим обвинил Болгарию в черной неблагодарности. В том, что русские солдаты ни раз и ни два проливали кровь за их свободу, когда же дошло до дела им плюнули не в лицо, нет, в душу. А значит, что? Правильно.
– Я тебя породил, я тебя и убью! – Процитировал Меншиков Тараса Бульбу.
А потом добавил, что, если не найти способа примирить славян на Балканах, этот полуостров будет пороховой бочкой долгие десятилетия. Если не столетия. И кровь здесь будет литься рекой непрерывно.
Дальше настал черед Австро-Венгрии. Ее тоже распускали.
Наследник Франца-Иосифа – его внучатый племянник Карл – получал престол Венгрии, провозглашаемой независимой. Но не в границах Транслитерании, а в очень усеченном варианте. То есть, в пределах земель, преимущественно населенных венграми.
Трансильвания также становилась независимой державой – Великим княжеством – и переходило под руку королевы Элизабет. Той самой Элизабет, которая была изначально известна Меншикову как Эржи и носила под сердцем его ребенка. Формальный повод был прост – Элизабет – единственный ребенок законного сына Франца-Иосифа. Так что – почему не она?