– Твою мать… – выдохнув, произнес Максим, пытаясь прийти в себя после жуткого удушья.
Усмехнулся, нервно хохотнув, и направился в сторону алтаря. Там, где он несколькими часами раньше видел святую воду. Запасы. Небрежно отбросил крышку с серебряной утвари он с удовольствием умылся. Вода была теплой, но после удушливой духоты гроба даже она чрезвычайно освежала.
Довольно фыркнув и вытерев лицо и руки какой-то расшитой ритуальной тряпкой, Максим выхватил бутылку кагора для причащения. Лихо ее раскупорил и вылил в себя прямо из горла с половину.
– Ну и пойло… – поморщился Меншиков и отбросил бутылку на пол, расколотив вдребезги. – Эй, – крикнул он оторопевшему священнику, – не надо экономить на причастие! Что это? Кровь Господня или бормотуха? Вино должно использовать доброе, славное, а не эту погань. Чай приличный собор, а не деревенский приход на краю света.
И чуть покачиваясь пошел обратно. Остановился возле гроба в гробовой тишине. Окинул взглядом все еще бледных как полотно окружающих его людей и поинтересовался:
– А что это вы тут делаете?
– Так… вас проводить пришли, – нервно сглотнув, произнес Гучков, стоявший в первых рядах и смотревший на Максима совершенно диким, непередаваемым взглядом…
– Да? Ну, благодарствую. Только я передумал.
– Боже правый… – тихо ахнул кто-то из дам.
– И как там, Максим Иванович? Как на том свете? – Спросил кто-то задних рядов.
– Каждому по вере его, – пожав плечами ответил Меншиков. – Во что веришь, то тебя и ждет. Всевышний полон разнообразия в своем проявлении. Веришь, что уйдешь в небытие, туда тебе и дорога. Жаждешь попасть в Вальгалу? Пожалуйста, если соблюдешь условия. Рвешься в христианский рай? Тоже милости просим, но только если ты достоин его. Вера и совесть – вот мерила твоего посмертия. Особенно совесть. Даже в аду, который у каждого свой, двери не закрыты. Каждый волен уйти в любой момент. Да только совесть не пускает. Она же и в муки ввергает.
– А вы? А где были?
– Я? О! Это было великолепное приключение! – Хохотнул Максим и начал нараспев декларировать песню «Норманны» от Княzz. – Причалим ли мы, к чужим берегам? Иль сгинем в пучине на радость врагам? Валькирии о подвигах наших расскажут Великим Богам! М-м-м-м. Ни Локи, ни Змей из бездны морской, не в силах сломить наш дух боевой. Здесь нету сопливых мальчишек! Здесь каждый отважный герой! Да. Путь до той звезды, что светит в небе ярче остальных, смертью нам грозит, но дело того стоит! Один – Бог войны – услышит в небе звон клинков стальных! Буря, лютый шторм нас только раззадорят! У! У-у-у! У-у-у! У-у-у! Норманны! У! У-у-у! У-у-у! У-у-у! Норманны! – Выкрикнул последнее слово. Замолчал. Обвел взглядом пятящихся людей. Дико рассмеялся, откинув голову и прямо-таки заливаясь. А потом резко собрался, посерьезнел и повернувшись к распятию размашисто, демонстративно перекрестился. – Ну извини. Очень любопытно было. Сам знаешь – я одним глазком.
Замолчал.
Чуть постоял молча.
И пошел твердой походкой к выходу.
– Максим Иванович, – окликнул его Гучков, когда тот проходил мимо. – Куда же вы теперь?
– К войскам. Эта война еще не закончена.
– Но… говорят… пишут, что настало время переговоров.
– Серьезно? Я думал, грешным делом, что переговоры начинают после победы или поражения, а не когда удобно отдельным проходимцам. Война не закончена. Враг не повержен. Победа не достигнута. Нужно быть полным дерьмом, чтобы вот так глупо, мерзко и ничтожно выронить славу победы в Великой войне. Нужно самым отчаянным образом презирать всех, кто отдал свою жизнь и здоровье на фронтах и в тылу, чтобы так жиденько обосраться.
– Но… – Попытался что-то возразить Милюков, стоявший неподалеку, но осекся и как-то попятился, встретившись со взглядом Меншикова… который смотрел на него как на кусок мяса перед разделкой.
– Вспомни героев минувших дней, – тихо произнес Максим, напевая песню Сколота, смотря прямо в глаза Милюкову. – В подмогу их призови. Всех, кто ушел в пучину морей, стоя по пояс в крови. Всех тех, кто ушел в пучину морей, стоя по пояс в крови. И нет из битвы пути назад, как нет следа за кормой. Сам Один вряд ли рискнет сказать – когда ты вернешься домой. Сам Один вряд ли рискнет сказать – вернешься ли ты домой…. Так крепче воин сжимай топор, врываясь во вражеский строй. Наш ярл неистов в сечи как Тор! Мы вернулись домой!
И вновь расхохотавшись, направился к выходу из храма. Буркнув на ходу в сторону распятия:
– Ну извини. Ребята там уж очень заразительные. Веселые. Никак не отпускает…
Глава 8
1916 год, 5 августа, Петроград
Керенский спокойно работал с документами, пребывая в приподнятом настроении. Это проклятый Меншиков сдох, сгорел в своем особняке. А сколько было слов! Сколько предупреждений не связываться с ним. Даже немцы и те – рекомендовали поступать предельно осторожно, дескать, он вообще не человек и от него можно ожидать всего, чего угодно. А он взял и сдох. Как паршивая собака. Ну как тут не радоваться? Да еще так удобно!
Он уже договорился с министром Внутренних дел и тот готовился дать официальную информацию в газетах о том, что покушение было совершено эсерами-бомбистами. И это не могло не радовать. Ведь одним удачным ходом он устранял опасного оппонента и перенаправлял народный гнев на ставших уже совершенно неудобных вчерашних союзников. И расследование покушения на царскую семью пора заканчивать, назначив тех же виновных. Чтобы посильнее. Чтобы от души их приложить.
Да, республика пока не получалась. Возможно даже придется признать права какого-то из Романовых. Но уж что-что, а Конституционную монархию с резко ограниченными правами суверена получится сделать совершенно точно. И он, скорее всего, войдет в историю, как спаситель Отечества. Сейчас главное – не прозевать момент. Он за вчера уже успел написать целую статью и с десяток заметок в разные газеты, в которых рассказывал о том, какого замечательного человека потеряла Россия, и какие мерзавцы революционеры, совершенно потерявшие край в своей ненасытной жажде крови. Сегодня-завтра они пойдут в печать. К нему уже подключились «лучшие люди России» в своем решительном осуждении «кровожадности сторонников Директории». Так что травля уже началась и скоро грозит стать поистине всеобъемлющей. Они плохие – он хороший. Армия за Меншикова? Так и он за него. Уж теперь-то полиция на его старых союзничков да соратничков спустит всех собак… охотно и радостно. И армия ей поможет. И народ, среди которого Меншиков был весьма популярен. Вот была проблема. Раз – и проблемы нет. Сама издохла.
Александр Федорович довольно улыбнулся и откинувшись на спинку стула потянулся. День грозил стать удивительно удачным.
– Черт побери… – тихо произнес он, – до чего же приятно, когда твои враги дохнут!
С этими словами он встал. Прошелся до шкафа. Достал бутылку виски и коробку с сигарами. Гильотинку. Спички. Пепельницу. Бокал. Разложился на небольшом журнальном столике, что стоял возле диванчика. Плеснул себе виски в тару. Аккуратно обрезал кончик сигары. Пригубил виски. Прикурил. Пыхнул. Посмаковал. Еще раз пыхнул. И, откинувшись на спинку, зажмурился от удовольствия. В такие моменты он особенно любил жизнь и верил в свою звезду.
Вдали послышались частые, быстро приближающиеся шаги. Нервные. Нехорошо. В обычные дни он бы напрягся, но сейчас ему было плевать. У него – все хорошо. Просто отлично!
Рывок дверной ручки. И в кабинет влетает Милюков, вспотевший и совершенно запыхавшийся.
– Он воскрес! – Полным ужаса голосом воскликнул Павел Николаевич. – ВОСКРЕС!
– Что вы несете?! – Скривился Александр Федорович, совершенно недовольный таким началом разговора. – Кто воскрес? Что за бред?
– МЕНШИКОВ!!! – Скрывая на визг прокричал Милюков. – МЕНШИКОВ ВОСКРЕС!!! – После чего сделал три быстрых шага. Схватил с журнального столика едва початую бутылку виски и опрокинув, начал заливать в себя. Глоток за глотком. На глазах ошарашенного Керенского.
– Павел Николаевич, потрудитесь объясниться. Что произошло? – Спросил он, когда Милюков, отпив с треть бутылки, громко рыгнул и, отшатнувшись к шкафу, сполз на пол. Где и сел с потерянным видом.
– Боже правый, да как же это возможно? – тихо прошептал он и истово перекрестился.
– Что возможно? Что?! Скажите уже толком!
– Меншиков… Вы понимаете, Александр Федорович, я своими глазами видел, как обугленный труп этого мерзавца укладывали в гроб. Своими глазами… да… И вот, вы представляете, стою я сегодня на службе на почин его души, как этот мерзавец отбрасывает крышку гроба и вылезает… Скучно ему там было видите ли… СКУЧНО!!!
– Что вы несете? – Покачав головой, произнес Керенский, с жалостью глядя на Милюкова.
– Если бы это все было бредом… Боже! Ну пожалуйста! Пусть это все будет бредом! Молю! – Перекрестился. Грустно взглянул на Керенского. Вздохнул. И продолжил. – Ночью, ближе к утру в церкви случилось что-то странное. Охранник весь белый как лунь и заикается. Говорит – призрак к нему приходил. Вот сознание и потерял. А как пришел в себя увидел ворота храма нараспашку, как входные, так и алтарные. Свечи и лампады потушены все, кроме одной свечи, что у гроба стояла. Чего только человеку не почудится? Я подумал – перепил. Хотя он вел себя очень странно.
– А он был пьян?
– Еще как. В хлам. Едва языком ворочал. Но говорят, он напился уже после. На глазах полицейских.
– Мистика, – покачал головой Керенский. – Впрочем, с Меншиковым ее много. Все вокруг него ей пропитано.
– Вошел я в храм, вызванный полицией. Благо, что ночевал в отеле неподалеку. Стало там сильно свежее. Только от гроба несло по-прежнему. Разве что к запаху горелого мяса добавились еще нотки тухлятины. Все-таки жара стоит. Неудивительно. Зажгли служки свечки с лампадками. Пригласили людей. Начали службу…. И тут как крышка от гроба вверх подлетит! Словно ее какая-то сила неведомая отшвырнула. Чуть людей не зашибла. И Меншиков садится в гробу.
– Прямо горелый? – Скептически поинтересовался Керенский.
– Если бы… если бы… Живой, здоровый и то ли с бодуна, то ли пьяный. Даже в мундире. Как поговаривают – в том самом, в котором сгорел. Только грязный, помятый и пованивает. Все-таки с тела натекло. Хочешь не хочешь изгваздаешься.
– Бред какой-то… – покачал головой Керенский, все еще не веря Милюкову.
– Так вот, этот бред оживший вылез из гроба. Прошел в алтарь. Умылся святой водой. Выжрал бутылку кагора. И, распевая странные песни, отправился на вокзал. Хотел на вокзал. Но я его уговорил хотя бы привести себя в порядок, помыться и передохнуть. Он сейчас в моем номере в том отеле, где я ночевал.
– Вы серьезно?
– Во – слышите? – Сказал Павел Николаевич, подняв указательный палец.
Александр Федорович прислушался – колокола, они звонили. И этот звон потихоньку нарастал, так как подключались все новые и новые колокольни.
– Чудо… это настоящее чудо… человек воскрес…
– Нет, – покачав головой произнес Керенский.
– Да.
– Нет.
– Да.
– НЕТ!!!
– Криком дело не исправишь, – грустно усмехнулся Милюков. – Этот мерзавец взял и воскрес.
– Он был пьян? – После паузы, наверное, в пару минут, поинтересовался Керенский.
– На вид – да, слегка осоловевший. Будто стакан на грудь принял чего крепленого. Песни пел и вообще вел себя несколько буйно. Хотя кто его знает, как должен вести себя воскресший человек?
– Опять… Не может быть… неужели это все правда?
– Что правда? – Напрягся Милютин. – Что опять?
– Во время первых переговоров о перемирии немцы передали мне досье на Меншикова. Там много что было написано странного, похожего на бред престарелого опиумного курильщика или больную фантазию ополоумевшего. Например, они писали, что на поле боя под Танненбергом все, кто видел его в первый раз, будто бы отмечали помятый вид формы и состояние, словно после вчерашнего. Только не грязный, а просто извалявшийся в пыли. Но первый, кто его увидел, говорил, будто бы тот из траншеи вылезал.
– Что вы имеете в виде? И причем здесь Восточная Пруссия?
– Максим Иванович – это его не настоящее имя. Скорее всего его зовут Феанор.
– Феанор? Что за вздор?
– Не больший, чем ваш рассказ о воскрешении. Он древний эльф, которому надоело лежать в могиле. Вот и решил он поразвлечься среди простых смертных. Вы что-нибудь слышали про эльфов?
– Это такие маленькие человечки, помогающие Санта Клаусу с подарками? – Повел бровью Павел Николаевич.
– Это эльфы из сказок для детей. Настоящие эльфы фигурируют в древнем фольклоре германцев, скандинавов и кельтов. И это поистине кровожадные чудовища. По легендам только они смогли выйти против демонов в открытом бою и победить. Вы, вероятно, слышали про удивительную кровожадность кельтов? Так вот – она напрямую связана с эльфами, которые, видимо, в глубокой древности с ними контактировали. Слышали про маленький курган из отрезанных голов, что сложили по приказу Меншикова? Так – это самая обычная мелочь, обыденная для эльфов. Чем больше я читаю, тем сильнее ужасаюсь. Они были какими-то поистине чудовищными созданиями. С виду прекрасными, но лютыми до ужаса. Пели хорошо. Музицировали. Любили природу. Хорошее вино. И кровь… много крови…
– Александр Федорович, вы серьезно? – Несколько обескураженно спросил Милюков.
– Павел Николаевич, вы же сами только что прибежали с криками, что Меншиков воскрес! – Разозлился Керенский. – И теперь не верите материалам досье, которое это объясняет?!
– Но как оно объясняет воскрешение?
– Эльфы могут по своему усмотрению покидать мир мертвых и возвращаться к жизни. Меншиков сам об этом проговорился. Я не верил. Думал, что выдумка. Мне вообще показалось, что германский посол просто решил поиздеваться надо мной, подсунув сборник сказок. Но, оказалось, что нет. Нет! НЕТ! О Боже! Как же такое возможно? Как ты вообще это допустил? – Истово перекрестившись, воскликнул совершенно неверующий Керенский. – Этот эльф – это настоящее чудовище во плоти. Древний ужас, привлеченный запахом человеческой крови…
– А Феанор… откуда это имя?
– Он рассказал, заодно приоткрыв историю своей судьбы. В древности он выступил с верным отрядом на войну против какого-то Бога и погиб в ней.
– Очень мило… воевать с Богом… – покачав головой, произнес Милюков. – А почему не с ветряными мельницами, ой, то есть, горными великанами?
– Не смешно, – покачав головой, произнес Керенский. – По той легенде Феанор погиб в бою. Но и тот Бог не выиграл. И также был уничтожен. Жертва Феанора не была напрасной. По сути он разменял свою жизнь, на жизнь бога.
– Это совсем не смешно, – серьезно произнес более верующий Милюков. – Как можно убить бога?
– Как можно воскреснуть, сгорев практически до углей? Не знаете? Вот и я не знаю. И что-то не сильно хочу спрашивать. Вы понимаете? Убивать это чудовище бессмысленно. Его нужно сковывать цепями и спрятав на дне глубокой шахты, заливать цементом. Чтобы он оттуда выбрать не мог. Хотя и в этом случае нет надежды на успех, потому что мы не понимаем природы этого воскрешения. Он там, на поле боя появился сразу в траншее, вряд ли в ней лежало его тело. Видимо, если тело его окончательно разрушается, он в состоянии воскреснуть где угодно.
Милюков с минуту внимательно смотрел на своего собеседника внимательным, немигающим взглядом. Потом молча поднял початую бутылку виски и начал заливать в себя, жадно, крупными глотками поглощая «живительную влагу». Допил. Поставил бутылку на пол. Рыгнул. Хихикнул. И упал, рухнув как мешок с картошкой, потеряв сознание…
Тем временем на одной из конспиративных квартир Петрограда происходило собрание руководителей левых сил, основной костяк которых составляли эсеры.
– Это невероятно… – тихо произнес Чернов Виктор Михайлович. – Меншиков воскрес! Воскрес, вы понимаете?
– Воскрес и воскрес, – пожав плечами произнес, выступивший вперед Савинков. – В этом мире много странных вещей происходит. Но в нашем деле главное, что? Правильно. Что теперь этому отступнику и изменнику Керенскому придется иметь дело еще и с этим странным малым.