Беру Марго на руки, делаю пару шагов, и усаживаю на высокий комод. Она раздвигает ноги в чёрных чулках — медленно, соблазнительно, — и облизывает губы. А у меня сердце в груди пляшет и кувыркается.
— Чёрт…
Опирается руками на деревянную крышку комода, раскрывается ещё сильнее для меня, и я понимаю, что больше не выдержу. Срываю рубашку к чёртовой бабушке, брюки тесные в угол летят, а следом и трусы.
— Красивое бельё, — говорю, откашлявшись, и обвожу ставший твёрдым сосок по контуру.
— Нравится?
Киваю и, обхватив Марго за бёдра, подтягиваю к краю. Во всех смыслах этого слова. В этом комоде, в верхнем ящике, завалялась пара презервативов, и я вовремя о них вспоминаю. Пара мгновений, и я уже во всеоружии.
— Готова? — усмехаюсь, глядя, как она сглатывает, а в глазах — таких блестящих, ярких — огонь желания разгорается. — Готова.
Накрываю ладонью место между стройных бёдер — место, в котором до сбившегося сердечного ритма мечтаю оказаться, а Марго выгибается, отдавая мне всю себя. Слегка нажимаю, массирую, даже сквозь тонкую ткань ощущая обжигающую влагу. Она готова, но мне не хочется торопиться. Хочу, чтобы запомнила каждое прикосновение, чтобы больше никогда и ни за что не смогла быть с кем-то другим. Не знаю и не хочу знать, почему для меня это так важно, просто делаю то, что кажется правильным именно сейчас и именно с этой женщиной.
Отодвигаю ткань в сторону, открыв себе доступ, и медленно проникаю в горячее лоно, а стенки сжимаются вокруг пальца, почти вводя в экстаз. Ввожу палец на всю длину, а Марго всхлипывает, когда нащупываю ту точку, прикосновение к которой подводит её к черте. Оглаживаю изнутри, надавливаю, ловя губами вскрик, а Марго извивается, обхватив мою талию ногами. Она всё ещё в туфлях, и это тоже кажется правильным. И пусть каблук царапает кожу — эта боль лишь новый виток удовольствия.
Я сам почти кончаю, когда она выкрикивает: “Ох, Ворон”, и это всеми забытое прозвище действитвует на меня, как разряд тока.
Закидываю её ноги себе на плечи и вхожу одним резким движением, потому что почти полностью потерял контроль над собой и своими желаниями. Мне нужна она. Сейчас. Вся.
Марго зарывается пальцами в волосы на моём затылке, царапает шею, ловит ритм. Пара мгновений, и мы двигаемся настолько синхронно, словно всю свою жизнь этим занимались. Она подходит мне идеально, и я гоню прочь мысли и сомнения.
Она моя. Всегда такой была. И навсегда останется.
14. Карл
— Карл?
— М-м-м?
— Ладно, спи.
— Нет уж, говори, что стряслось, коль разбудила.
Рассвет только-только окрашивает небо в розовый, а Марго уже не спит. Беспокойная женщина. Я и сам не привык долго валяться в кровати, но именно сейчас, когда Маргаритка так сладко сопела, уткнувшись носом мне в плечо, вырубился наглухо и не прочь был бы ещё полежать. Просто потому, что слишком давно уже не отдыхал по-человечески.
— Ты решишь, наверное, что я мнительная идиотка.
— С чего бы? Говори, давай, не нервируй меня!
Я и правда, готов её хорошенько встряхнуть за плечи, если не перестанет городить огороды и умалчивать о том, что на самом деле беспокоит.
— Я волнуюсь… вдруг Спартак этот придурочный что-то ещё придумает, чтобы “Приют” получить.
Приплыли.
— Обязательно придумает, к бабке не ходи. Но пока нет причины трепать себе нервы, спи.
— Хорошо… — вроде бы, соглашается, но потом снова вскакивает, даже несмотря на то, что моя рука лежит поверх её тела и по идее должна удерживать на месте. — Слушай, а что он может сделать? Ты же его хорошо знаешь? На что он способен?
Тяжело вздыхаю, окончательно попрощавшись с мечтой о нормальном и долгом сне. Марго всегда умела быть настойчивой, и с возрастом, как я посмотрю, ничего не изменилось.
— Тебе оно надо? — предпринимаю вялую попытку избежать этого глупого разговора, но Марго, переполненная страхами и пугающей неизвестностью, решительно кивает.
Вылезаю из кровати, злой на Спартака, что снова ворует моё время. Не мог этот мудак сдохнуть где-нибудь в канаве тихо-мирно? Обязательно было являться в город и путать мне все карты? И какого хрена он вообще удумал к Марго соваться?
Размышляя, достаю из шкафчика пачку сигарет, зажигалку и, усевшись на комод, закуриваю. В комнате довольно светло, и я смотрю на сидящую на кровати “по-турецки” Марго сквозь облако табачного дыма. Она терпеливо ждёт моего рассказа, а я думаю, с чего бы лучше начать. Понятное дело, что особенно жуткие подробности останутся при мне, но о чём-то поведать надо, потому что Маргаритка не успокоится.
— Видела шрам на лице Фомы? — интересуюсь, а Марго кивает. — Спартака затея. Он вообще… парень с богатой фантазией.
Ну и не только на теле Фомы есть отметины авторства Спартака — на мне тоже парочка красуется. Неистребимая память о прошлом.
— Понятно, — вздыхает, хотя ведь и сотой доли не знает и не понимает.
Из меня так себе рассказчик, но не хочу, чтобы Марго надумала себе страхов, которые потом спать мешать будут.
— Мы начинали когда-то с ним вместе. Одновременно пришли в клуб “Чёрные ангелы”, члены которого, скажем прямо, в то время были способны на многое из того, что я потом вытравил из них калёным железом.
— Например? — перебивает, а в глазах искры любопытства мелькают. — Чем они занимались? И ты… ты тоже, да?
Я помню этот взгляд — таким она всегда встречала меня после вылазок на ту сторону. Я мог бы тогда уйти и не вернуться, в любой момент мог. Чёрт возьми, я имел сотни причин не переступать порог интерната вновь, но я знал, что Маргаритка ждёт меня, и только это одно отправляло все доводы рассудка в адскую пропасть. Я не мог её бросить одну, на растерзание рассвирипевшей толпе. И не хотел. Потому всегда возвращался, как бы тошно ни было от собственной слабости.
Но я знал, верил, что так правильно.
Вот и сейчас, Марго сидит на моей, мать её, кровати и глазищами своими под кожу вглядывается. Кажется, может видеть спрятанные под ней вены и артерии, жилы и кости. Но самое главное, моё сердце, превратившееся однажды в кусок льда, но сумевшее оттаять из-за неё. Ради неё.
— Марго, ты же не отстанешь? — усмехаюсь, делая новую затяжку, а ярко-рыжий огонёк трепещет на кончике сигареты.
— Ты же знаешь, что нет.
Она улыбается, закусывая нижнюю губу, и я сдаюсь. Понятное дело, я не кромешный идиот, чтобы с головой окунуть её в свой мир — это было бы слишком жестоко и несправедливо по отношению не только к Маргаритке, но и к нам обоим. Моя жизнь далека от радужных рассветов и хрустальных замков, и о многом знать кому-то просто опасно. И да, ко всему прочему, я просто малодушничаю: боюсь, что если вывалю на Марго слишком много подробностей в один присест, то она сбежит. Ну а кто бы не сбежал? А мне этого очень уж не хотелось бы.
И вздохнув поглубже, закуриваю ещё одну сигарету и начинаю свой рассказ:
— Мне было всего двадцать, когда попал в клуб. В тюрьме я познакомился с Роджером, и после освобождения, в восемнадцать, он показал мне, что только за рулём байка можно почувствовать себя по-настоящему свободным. Как оказалось, свобода очень легко превращается в наркотик и делает людей своими рабами. Так и пристрастился, благодаря рыжему другу, к этой культуре, кочевой жизни и бегущему по венам адреналину.
Уж не помню, как именно нам пришла в голову идея влиться в ряды байкерского клуба. Многие вещи я беспощадно стёр из памяти, чтобы не гнили внутри, не мешали жить.
Сначала были просто претендентами, неофитами, так сказать. По сути, черновая работа: принеси, подай, отнеси, узнай. В двадцать лет, когда за душой нет ни копейки, а энергии в крови столько, что хоть электричество вырабатывай, всё по плечу.
Мы с Роджером влились во всё это дерьмо, нас засосало и закрутило, и мы сразу не поняли, во что вляпались, а когда дошло, стало не до смеха, но и выбраться уже не получалось. Криминал, разборки, всё вместе и каждое в отдельности больно било по психике, перекручивало через мясорубку, но трепыхаться было уже не с руки — увязли.
Да и хрен с ним, прошлого не исправишь. Жалею ли я о чём-то? Нет. Я сам выбрал свою судьбу, сам делал ошибки и расплачиваться за них тоже буду единолично. Простил ли я себя? Тоже нет, но научился жить со своими грехами и совестью в согласии.
Однажды всё скрутилось в такой тугой узел, что пришлось рубить топором, наотмашь. Тогда Роджер лишился глаза — по моей вине, — а я стал президентом клуба, превратившись из Ворона в Чёрного ангела.
Пришлось брать бразды правления в свои руки и ставить жизнь клуба хоть на какие-то, но прямые рельсы.
Опережая твой вопрос, скажу, что: да, в клубе торговали наркотиками, оружием и много чем ещё. Насилие и всё, в таком духе — вот то, с чем потом пришлось бороться. Когда-то силой, когда-то хватало и слов, но с годами клуб “Чёрные ангелы” стал почти приличной организацией. Почти, потому что слишком много сложностей, о которых знать не нужно. Просто смирись, что есть в этой жизни углы, в которые я тебя никогда не пущу, даже если будет стоять вопрос жизни и смерти. Для твоей же пользы.
Но Спартак… когда-то он не получил место президента клуба. Просто так сложилось, но ребята никогда ему не доверяли. С этим ничего не поделаешь, но они, коллективным голосованием, почти единогласно выбрали меня. Не сказать, что я горел этой идеей, мечтал о повышении, но сделанного не воротишь. А Спартак обиделся. Он вообще оказался на редкость мнительным и ранимым мудаком.
Сейчас он мстит. Мне, клубу, городу, из которого пришлось уехать. И периодически он снова возникает, устраивая шухер, наматывая мои нервы на кулак, и всеми силами пытается устранить меня, как жизнеспособную единицу.
— Шрамы… на твоём теле… они из-за Спартака? — спрашивает Марго, а глаза такие огромные, что в них утонуть можно.
Проницательная она всё-таки. А ещё, мне кажется или она на самом деле волнуется обо мне?
— В большинстве случаев так или иначе.
Я не собираюсь вдаваться в подробности, потому что того, что уже сказал, вполне достаточно, чтобы утолить её любопытство. На большее я, увы, не способен.
— Марго, он очень жестокий и беспринципный подонок. Я просто хочу, чтобы ты знала об этом. Раз у нас зашёл этот разговор.
— Спасибо… легче мне, конечно, не стало, но что-то я поняла.
— Что именно?
— Что хрен ему на палочке, а не ключи от “Приюта”!
— Моя девочка, — усмехаюсь, туша окурок в пепельнице. — Но охрану не зря в бар поставили, так надёжнее. Моя паранойя на время, может быть, утихнет.
— Спасибо тебе, — вдруг говорит, приглаживая волосы пальцами.
— За что?
— За всё, что уже сделал. Мне неловко тебя обременять, противно даже, но меня распирает изнутри от чувства благодарности.
Чёрт, в носу что-то щиплет. Старею, наверное, сентиментальным становлюсь. Но, чёрт возьми, мне приятно это чувство, радостно делать хорошо этой женщине.
— Слушай, может быть, закроешь пока бар? — предлагаю, переводя тему. — На время, пока мы со Спартаком не разберёмся.
— Зачем это? — удивляется, а во взгляде чистое упрямство.
— Просто потому, что так намного безопаснее. Уедешь куда-нибудь, отдохнёшь.
Это и правда, могло бы стать неплохим выходом. Временная мера, которая облегчила бы мне задачу.
— Нет, и не уговаривай! — Встряхивает головой, а чёрные волосы водопадом по плечам.
— Почему упираешься?
— Потому что не привыкла пасовать перед всяким моральным мусором.
Вздыхаю, потому что понимаю: её не сдвинуть с места.
— Упёртая какая…
— А то! Но вообще, пока Миша не уедет, я никуда не сунусь. Мало ли…
Это её “мало ли” серпом по яйцам.
— Материнский инстинкт, да?
— Он самый, — подтверждает, решительно кивая. — Ну не могу я его оставить в городе, а самой рвануть куда-то отдыхать. Немыслимо! Да и Алёна… нет, даже слышать ничего не хочу!
— И долго Миша в городе будет?
— Ещё две недели.
Ясно, значит, раньше этой даты бесполезно заводить с Марго разговор об отъезде. Ладно, придётся, значит, решать проблемы по мере их поступления. В первый раз, что ли, на бегу ориентироваться?
— Есть хочешь? — спрашиваю, чтобы увести все эти дурацкие разговоры о Спартаке и его заморочках в сторону.
— Немного, — кивает и смотрит на меня хитрющими глазами. — Кто-то ненасытный, а я потом, между прочим, ходить нормально не могу. В моём возрасте это вредно вообще-то.
За один длинный шаг преодолеваю расстояние между нами. Чуть толкаю Марго, а она падает на спину, смеясь. Опираюсь на кулаки по обе стороны от её тела и нависаю сверху:
— Чтобы я больше этого не слышал, поняла?
— О чём ты? — замирает, впиваясь в мои глаза взглядом. — Я не понимаю.
— Всё ты понимаешь, — хмыкаю и ложусь на неё сверху, пытаясь не придавить ненароком. — Ещё раз скажешь что-то о своём возрасте, разозлюсь. Поняла меня?
— Разозлишься? — переспрашивает, а тёмные брови ползут вверх.
— Да, Марго, разозлюсь. И да, лучше тебе не видеть меня в гневе. Неприятное зрелище.
Касаюсь губами кончика её носа, а она морщится и тихо вздыхает. И вот, когда я уже снова готов взять её прямо здесь и сейчас, раздаётся мелодия мобильного.
Не моего.
15. Марго
И ведь так было хорошо… нет, нужно было кому-то позвонить. Это не Миша, потому что на него стоит очень бодрая и заливистая мелодия, и не кто-то из сотрудников… тогда кто?
Карл освобождает меня из кокона своих объятий и ложится на спину. Покрытая чёрными татуировками грудь — тату на его теле выполнены исключительно в тёмных оттенках — вздымается и опадает в такт тяжёлому дыханию, а мне ругаться хочется: такой момент испортили! Да чтоб им пусто было, звонарям этим!
Так, где этот телефон вообще?
Встаю с кровати, оглядываюсь и замечаю жужжащий и звонящий аппарат, лежащий на полу. Как он вообще здесь оказался? Кажется, совсем не помню, как оказалась в этой комнате — в голове туман, и позволь я себе задуматься о том, что вытворяла, легко бы могла сгореть со стыда. Взрослая женщина, а развело меня, точно девчонку, но я не жалею. Карл — единственный мужчина, с кем могу позволить себе быть самой собой и просто расслабиться, получая удовольствие. Для этого мужчины не существует табу, запретов и барьеров — он ледяной шторм и самая горячая вулканическая лава. И меня несёт вперёд течением его страсти, засасывает в воронку, а я и рада.
На экране незнакомый номер, а меня одновременно бросает и в жар, и в холод. Тьфу, чёрт, какая-то я дёрганая стала, нервная. Надо завязывать. Успокойся, Марго! Успокойся, кому сказала?!
— Я вас слушаю, — говорю, сняв трубку, а на линии раздаётся какой-то щелчок. — Говорите!
— Маргарита Олеговна? — интересуется незнакомый женский голос. — Вас беспокоят из охранной компании. На пульт поступил сигнал, что в бар “Приют одинокого путника” было совершено незаконное проникновение. Сработала сигнализация. Наши сотрудники уже выехали по адресу, просим и вас присутствовать.
— Да-да, я скоро буду!
Вешаю трубку и принимаюсь лихорадочно собираться. Я не преувеличивала, когда говорила, что “Приют” находится в безопасном районе. За двадцать два года, что я работаю там, начиная ещё барменом — до того, как у нас с Валерой вообще наметились хоть какие-то романтические отношения, — бар пытаются взломать впервые. Раньше даже не было тревожной кнопки, лишь после смерти мужа я озаботилась вопросом хоть какой-то, но безопасности. Порой даже жалела, что раз в месяц перечисляю охранной фирме довольно приличную сумму, но понимала, что так правильно. Но вот, что произошло сейчас?
— Что стряслось? — спрашивает Карл, возникая рядом.
— Мне нужно ехать, — пыхчу, пытаясь одновременно надеть чулки и застегнуть “молнию” платья. Само собой, ничего не выходит, но я упорна. — В бар кто-то вломился, мне с пульта охраны звонили.
— Херня какая-то, — замечает, тоже принимаясь одеваться.
— Ещё какая! — выдыхаю, когда война с одеждой мною выиграна. — Так что я поехала, не провожай.