— Вы приняты, — говорю, и девушка радостно взвизгивает и прыгает на месте, хлопая в ладоши. — Утихомирься, попрыгунья, мороженку не куплю.
Она замирает, глядя на меня широко открытыми глазами непонятного оттенка. Вроде, карие, но с зелёными прожилками, будто мрамор вместо радужки.
То ли обиделась, то ли седалищный нерв защемила, пока крутилась около шеста, но кривится, готовая чуть не разрыдаться. Нет, как жопой в полёте вертеть, так первый номер, а как юмор мой оценить, так сразу обиженная и оскорблённая. Достали, честное слово. Сами стриптиз идут танцевать, а гонору, будто в Большом театре примами подрабатывают.
Стелла бросает на меня быстрый взгляд и уводит девушку в свой кабинет через запасную дверь, чтобы оформить документы.
— Наконец-то, — говорю, потягиваясь, потому что все мышцы затекли, пока рассматривал этот карнавал. — Твою мать, три часа коту под хвост.
— Зато вон, каких работниц нашли, бриллиантовых, — усмехается Феликс, поднимаясь на ноги.
— Девки как девки, пляшут, вроде неплохо, остальное меня не касается.
Феликс кивает, проверяет сообщения на рабочем мобильном, а я вяло размышляю, чем заняться дальше. Напиться или уже полегчало? Нет, поеду, просто покатаюсь. Один.
— Шеф, куда ты? — несётся мне в спину, но я не отвечаю.
Сегодня мне не нужны расспросы, не нужны лишние разговоры и усиленная охрана. Мне нужно остаться одному просто для того, чтобы не сорваться в безумие. Я, мать их, Чёрный ангел — человек, которого давно уже сделали чуть ли не городской легендой. Но даже мне иногда нужен покой, своё собственное облако, пусть и в Адской бездне.
Я мчу по тёмной трассе, а в в мыслях бушуют ураганы. Проволочки с товаром, подбирающийся к городу Спартак, вся остальная хрень по мелочи — всё это превращает меня в дёрганного невротика, а я таким быть не привык. Всё-таки мысль напиться не оставляет меня, но, скорее всего, мне просто хочется, хоть под действием алкоголя, но отключиться и ни о чём не думать. Хотя бы до утра.
Еду вперёд, не оглядываясь, лавируя между автомобилей. Мне нравится чувство полной свободы, а ещё бывать в таких местах, где меня никто не знает и за мной не тянется шлейф грехов и совершённых ошибок. Иногда я седлаю байк и, забив на всё, еду, куда глаза глядят, главное подальше от этого города, где всё для меня пропитано дурными воспоминаниями.
Я сам себя сделал таким, превратившись в притчу во языцех, и да, черти их дери, мне нравится то, кем я стал. Нет, я не упиваюсь чужими страданиями, страхом не питаюсь, хотя многим именно так и кажется, но мне нравится, когда люди играют по моим правилам.
Мучает ли меня совесть за то, что приходилось когда-то совершать? Нет. Потому что без всего того мрака и ужаса, в который однажды нырнул с головой, я сдох бы в придорожной канаве ещё в восемнадцать. Но я и не оправдываю себя, потому что все мои грехи — лишь моя ответственность, мой выбор.
Возможно, вырасти я в любящей семье, где мне готовили бы завтраки, а вечерами читали сказки, я бы стал хорошим парнем, который много смеётся, кормит дворовых кошек и хранит верность единственной и неповторимой. Но нет, это не моя судьба. Ну вот, и толку тогда плакать и клясть злую долю?
Мысли носятся в голове, а я сжимаю крепче руль, выжимаю из движка максимум, пытаясь то ли скрыться от проблем, то ли нарваться на новые. Холодный из-за большой скорости ветер свистит в ушах, а из динамиков ревёт музыка, но даже она не заглушает долбаные мысли. Я всегда слишком много думал и мало говорил, со временем доведя эти свойства почти до совершенства. В глазах людей я мрачен и загадочен, высокомерен, но, если копнуть глубже, мне просто плевать. И на то, что обо мне думают, в том числе.
Еду, петляя по узким улочкам и минуя широкие проспекты, пока не оказываюсь почти в самом сердце города. Здесь, в глухом переулке, торможу, фиксирую байк на подножке и спрыгиваю на землю. Привычно озираюсь по сторонам на случай, если кто-то решил увязаться за мной, выслеживая и вынюхивая, но нет, никому я сегодня вечером не нужен. Выключаю телефон, чтобы хоть так оградить себя от лишних разговоров и ненужных звонков. Сегодня я парю в гордом одиночестве, и пусть только хоть одна падла сунется ко мне со своими проблемами.
Под каблуками казaков что-то хрустит, но я иду дальше, потому что слышу тихую музыку. Значит, где-то рядом бар или что-то подобное. Мне редко хочется выползать на свет, я не люблю шумные компании и сборища, но сегодня меня почему-то тянет затеряться среди незнакомых лиц.
Заворачиваю за угол, и по глазам бьёт яркий свет, рассеивающий вечерний мрак. Бар "Приют утомлённого путника" переливается огнями вывески, манит, словно бабочку на свет. А что? Может быть, не зря я тут оказался? Может быть кому-то это нужно? Во всяком случае, в этой чистенькой харчевне, находящейся в приличном районе, вряд ли найдутся, знающие меня. Такие места далеки от того мира, в котором я привык барахтаться. Значит, зайдём.
Возвращаюсь назад, к своему байку, и на холостом ходу волоку его к небольшой стоянке возле "Приюта". От этого слова — мороз по коже, потому что до сих пор считаю, что там было хуже, чем в тюрьме раз так в двести. Гнилое было местечко, как ни крути.
Остановившись у тёмно-коричневой, почти чёрной деревянной двери, мешкаю, взявшись за резную ручку. "Карл, это не твой мир, тут чистенькие мальчики и девочки отдыхают, вали отсюда", — зудит внутренний голос, но я отмахиваюсь от него, потому что давно уже перерос всё это. Просто иногда накатывает.
Распахиваю дверь, вхожу в помещение, где витают ароматы свежей выпечки, кофе и дорогого алкоголя. Нет, ну на хер. Что я забыл-то тут, среди этих булок и холёных рож?
Не снимая очков, оглядываюсь по сторонам и понимаю, что зал, несмотря на позднее время, почти пуст. Лишь парочка девиц сидят за дальним столиком, распивая кофе, попыхивают тонкими сигаретами и болтают о чём-то, смеясь; да какой-то смазливый дрыщ трётся у бара, навешивая на уши что-то женщине, стоящей по ту сторону стойки, выполненной из полированного тёмного дерева.
Хм, уютненько. Если бы я, конечно, понимал, что такое уют.
Молоденькая официантка с короткой мальчишеской стрижкой, завидев меня, замирает, а я снимаю очки. Она отводит взгляд, потому что люди не любят, когда я смотрю на них в упор. То ли мои альбиносьи глаза виной, то ли взгляд у меня тяжёлый, но такое положение дел совсем не удивляет, за жизнь я привык ко всему этому.
Когда они начали шарахаться от меня? Те люди, что считают себя нормальными? Не помню, кажется, всегда вокруг был вакуум, будто я в мыльном пузыре завис.
Отворачиваюсь, чтобы не смущать девчушку, пятернёй зачёсываю волосы назад, а прохладный воздух кондиционера холодит выбритый затылок. Всё-таки я сюда, вроде как, выпить приехал, потому иду к барной стойке, где продолжает разливаться соловьём парнишка. По виду банковский работник или ещё какой клерк, в дорогих часах и отутюженных ботинках.
Впрочем, мне до него нет никакого дела.
Перевожу взгляд на женщину за стойкой, но она стоит спиной, чем-то увлечённая, и вижу лишь весьма хорошую фигуру и длинные тёмные — почти чёрные — волосы, идеально ровные и блестящие под галогеновой барной подсветкой — собранные в низкий хвост. При каждом движении он как маятник приковывает взгляд, и я молчу, наблюдая за плавными движениями незнакомой женщины.
Войдя в бар, толком не успел рассмотреть её лица, да и не стремился. Ну, баба и баба, впервые, что ли, встретил? Разве что заметил, что ей лет тридцать пять, может, чуть больше, но внимания не предал, потому что это информация бесполезная, а такую я сразу отсекаю. Мне от неё нужна порция виски, а ей от меня — бабки. Всё честно. Смысл нам пялиться друг на друга?
— Марго, я поехал, увидимся.
Барменша дёргает плечом, а хлыщ, потеряв надежду, разочарованно вздыхает, озирается на меня, уходя, а я провожу пальцем по горлу и смеюсь, когда он чуть не бегом преодолевает расстояние до двери. Продолжая смеяться, кладу голову на руки, а перед глазами стоит перепуганное лицо парня. Ну а что, каждый развлекается как может, я вот так.
— Ой, извините, — раздаётся мелодичный чуть хрипловатый женский голос, — я не увидела вас сразу. Кофе? Виски? Водки? Чего желаете?
Поднимаю медленно голову и встречаюсь с тёмными глазами в обрамлении пушистых чёрных ресниц. Она пару раз моргает, прищуривается, слегка наклонив голову, будто сама себе не верит, а я усмехаюсь.
— Ну, здравствуй, Маргаритка.
2. Марго
Сегодняшний день можно было официально причислить к почти нормальным, если бы не заболел бармен, а зануда Ваня, проводящий в моём баре каждый день в последние три месяца, не вознамерился пригласить меня на свидание. Нет, он хороший парень, но ведь мальчик совсем, всего двадцать пять, а я? Сорокалетняя тётка, которая ему практически годится в матери. Да и не интересовали меня никогда столь пылкие юноши, у которых на уме романтика и вздохи под луной. Я женщина несколько иного склада ума и характера, привыкшая быть сильной, потому и мужчина рядом должен быть таким, которому смогу поверить и довериться. И это явно не Ваня.
Но он такой трогательный, влюблённый, и мне его почти жаль, но тратить своё и его время на никому не нужные отношения нет никакого желания. Уж лучше такие узлы рубить сразу, сильно размахнувшись для начала, тогда, возможно, получится избежать дурных последствий.
Сегодня Ваня пришёл в шесть, хотя, обычно, раньше восьми не появлялся. И да, пришлось быть вежливой, выслушивать якобы смешные истории из жизни офисного планктона. Узнала даже, что какая-то Леночка из бухгалтерии явно до безумия в Ванечку влюблена, но — тут он сделал многозначительную паузу, поигрывая бровями, — он нынче несвободен. На мой резонный вопрос, что именно ему мешает обратить свой взор на влюблённую девушку, Ваня тяжело вздохнул и посмотрел на меня, как на идиотку. Бог с ним, пусть буду идиотка, главное, чтобы Ванечка во мне разочаровался.
— Марго, слушай, может быть, нам сходить вместе куда-нибудь, — начинает Ванечка, а у меня чуть стакан из руки не выпрыгивает. — Я просто подумал… ну… мы долго знакомы уже.
Долго… что этот пылкий вьюнош понимает в подобных вещах? Хочется рассмеяться, в голос, на разрыв, но сдерживаюсь, потому что не имею никакого желания обижать человека, который мне абсолютно ничего плохого не сделал.
— Ты меня на свидание, что ли, приглашаешь? — улыбаюсь, продолжая натирать и без того искрящийся чистотой стакан. Просто для того, чтобы хоть чем-нибудь занять руки.
Вот почему, когда это больше всего нужно, в
баре так мало посетителей? Занялась бы заказами, авось Ваня устал бы дожидаться
аудиенции и сам бы ушёл. Эх, чёрт, всё не слава богу.
— Нет… то есть да! — вспыхивает румянцем мой незадачливый ухажер, а я улыбаюсь, пытаясь сгладить неловкость. — Я просто подумал, что ты захочешь узнать меня получше. Что мы только в баре и видимся? Можно ведь в кино сходить…
— … или в цирк, на каруселях ещё можно прокатиться, — продолжаю его мысль, понимая, что отчаянно издеваюсь над нашей разницей в возрасте, но ничего не могу с собой поделать.
Хочется, чтобы до него наконец-то дошло, что в моём лице он вряд ли найдёт себе спутницу жизни. А для обычного перепихона лучше тоже найдёт себе кого помоложе.
— Смеёшься надо мной, да? — хмурится и делает большой глоток из бокала с мартини, а я мысленно морщусь, потому что этот мужчина совместил в себе всё, что мне не нравится в представителях сильного пола: слишком нежен, пуглив, деликатен, мягок. Мартини вон пьёт, соком разбавленное. Ну, в самом деле… Мартини с грейпфрутовым соком, серьёзно?
Нет, мне не нужен тиран или деспот,
переполненный тестостероном, имбецил тоже вряд ли составит мне компанию даже на
один вечер, но мужчина должен всё-таки напоминать мужчину, а не трепетную
барышню.
— Нет, Ванечка, я не смеюсь, правда. Просто… ну посмотри на меня, а потом на себя. Ну зачем тебе нужна такая как я? Бросай ты ходить сюда, бросай фантазировать.
— Не пойдёшь, значит? — спрашивает со вздохом, а я отрицательно машу головой. — Но ты же меня совсем не знаешь, я разным могу быть. Марго, ты только скажи, каким мне стать, и я стану.
Господи, ну вот что за неуместная драма? Только этого мне и не хватает, и так голова пухнет.
— Ваня, знаешь, что в этой жизни самое важное?
Отрицательно машет головой, а я продолжаю:
— Самое важное в этой жизни — оставаться самим собой. При любых условиях не изменять себе. Мне не нужно, чтобы ты кого-то из себя изображал. Просто пойми, что мы не подходим друг другу, это ведь не сложно — просто понять.
Ваня морщится и отводит взгляд с видом оскорблённого достоинства. Детский сад, право слово.
— Иди домой, Ваня, поздно уже. И мне работать нужно.
— Я не ребёнок! — заявляет, а я понимаю, что и правда, наверное, хватила лишка. И ведь ничего такого в виду не имела, но со стороны моя просьба, скорее всего, звучала раняще. Ну и пусть. — Налей мне пива.
— Уверен? Именно пива, да?
— Нет, — бурчит, обводя стоящие за моей спиной разномастные бутылки, о чём-то размышляя, а в светлых глазах сомнение. — Ладно, повтори.
— Как вам будет угодно, — улыбаюсь и смешиваю мартини с соком в нужных пропорциях. — Ваш заказ, пожалуйста.
Ставлю перед Ваней оранжевый коктейль и отворачиваюсь. Просто потому, что не хочу больше с ним общаться, не хочу давать ложную надежду или невольно обижать ещё больше. Делаю музыку специально погромче, всем чем можно намекая, что аудиенция окончена.
Сегодня посетителей до неприличия мало, но и ладно, не велика проблема. Этот бар нужен мне не для прибыли, а как напоминание об одном хорошем человеке из прошлого, а ещё для того, чтобы иметь в этой жизни что-то своё. Девочке из детдома нужна своя, личная, территория — место, где она может быть единоличной хозяйкой своей собственной судьбы.
— Марго, я поехал, увидимся, — говорит Ваня, а я еле сдерживаюсь, чтобы не развернуться к нему и не послать по всем известному направлению.
Я редко прибегаю к подобным способам, но Ваня допросится.
Разворачиваюсь тогда, когда за Ваней закрывается дверь и замечаю мужчину. У него практически белые волосы — такие я видела лишь у одного человека в жизни, но лица не вижу, потому что мужчина положил голову на руки, словно спит.
Рапортую стандартное приветствие, извинившись за то, что не обратила на него внимания раньше, а в голове носятся мысли, одна страннее другой.
Подними голову, пожалуйста, посмотри на меня. Я должна понять, ты это или нет. Но ведь… нет, не может быть.
Будто прочтя мои мысли, мужчина медленно поднимает голову, и я встречаюсь взглядом с самыми странными глазами на свете. Они голубые до прозрачности, чуть красноватые, обрамлённые белоснежными ресницами... Чёрт возьми, Карл.
— Ну, здравствуй, Маргаритка.
— Это в самом деле ты? — задаю, наверное, очень глупый вопрос, а Карл растягивает губы в улыбке.
Он сильно изменился: заматерел, а черты лица, кажется, ещё сильнее заострились, но это ведь всё тот же Карл — мой единственный друг детства.
Если я — домашняя чистенькая девочка — и выжила тогда в детском доме, то только потому, что меня взял под своё крыло Ворон. Просто однажды вышел в круг, который образовали наши состайники, помог подняться на ноги и объявил, что отныне "эта малая" под его защитой. И прозвал меня Маргариткой.
И своё обещание он выполнил: защищал, оберегал, подкармливал, тощую и запуганную. Где еду только брал? Но самое важное: меня не трогал больше никто, даже дышать в мою сторону боялись.
В тот день, когда он пропал, мне исполнилось тринадцать. Утром проснулась, впервые радуясь своему Дню рождения, потому что в этом хаосе и море боли у меня наконец-то появился настоящий друг. Но, как оказалось, радовалась я напрасно.
И хоть знала, что в наш интернат он больше не вернётся, ждала. Но, к сожалению, Карл попал в такое место, из которых быстро не возвращаются.
— Нелегко встречаться с призраками, да, Маргаритка? — спрашивает, а моё сердце стучит где-то в горле.