Толпа взревела, но Дон едва отреагировала.
- Это всё, на что ты способна? Двухлетка может пнуть сильнее, чем ты!
- Заткнись, жирнуха! Твоя очередь! - взревела Сноуи и встала в позу с расставленными ногами.
Немного неуклюже, конечно, но Дон сделала несколько быстрых размашистых шагов и…
БУ-БУХ!
…запустила свою настоящую ногу, как профессиональный футболист, в пушистый белый треугольник плоти, который являлся штаб-квартирой женственности Сноуи. На этот раз звук был похож на удар бейсбольной битой по набитому мешку. Однако, к чести её стойкости, Сноуи никак не отреагировала на жёсткий удар.
- Это что, должно было быть больно? - oна засмеялась. - Чёрт, я подумала, что кончу!
Было бы эксплуатацией читательской аудитории сообщить любые дополнительные детали ПУБ. Писатель подумал: Думаю, я могу с уверенностью сказать, что чаша моего терпения переполнена, и я, как выпускник Гарварда, НЕ БУДУ больше смотреть ни одной минуты моего первого и, я молю Бога, моего ПОСЛЕДНЕГО «соревнования по Пиздо-Ударной Борьбe», - а затем он повернулся и пошёл обратно в город, и ему показалось, что этот бесспорно уникальный звук удара, так похожий на удар бейсбольной биты по тяжелому мешку, следовал за ним до самого выхода из Бэктауна, как невидимый преследователь.
* * *
Это была одна из тех ночей, когда чувствуешь себя совершенно одиноким. Это чувство успокоило Писателя. Обратный путь пролегал мимо темных, приземистых домов с маленькими окнами, похожими на вытаращенные глаза, белые от отражения лунного света. Заметил ли он две тёмные фигуры, стоявшие на том месте, откуда он уехал на “Эль Камино”, простоявшем там двенадцать лет? Возможно, это были Дикки Кодилл и Тритт “Боллз” Коннер.
Oн слишком устал, чтобы беспокоиться об этом.
Автомастерская ДеХенцеля стояла тёмной и была закрыта в это время. Из её окна виднелся “Эль Камино” с поднятым капотом, уже почерневшим от новой краски и лака.
Теперь это моя детка, - подумал он. - Как раз то, что мне нужно: реднековский ”xот-род”[89]…
Неужели уже так поздно? Массажный салон Джун был закрыт, как и стрип-клуб и “Перекрёсток”. Очевидно, время летит чертовски быстро, когда смотришь соревнование “по пинанию пизды”…
Тишину и покой города можно было бы назвать гробовой. Наконец, добравшись до гостиницы "Расинка", Писатель постоял немного на старомодном крыльце и вгляделся в бархатную ночь, с её светлячками и хором сверчков с цикадами. Эта спокойная, естественная красота заставила его задержаться на некоторое время, чтобы насладиться ею, как, несомненно, сделал бы Торо, Ченнинг и Олкотт. Затем, пусть и на мгновение, из его головы исчезли ужасные образы, такие как "Мертвый Дикинс", "Длинношея", "Пиздо-Ударная Борьба", а также лесной монстр в морге, психопатические мафиози, колдуны и некрофилия ради подпольной порнографии. Ароматный ветерок дул с противоположной стороны леса, заставляя Писателя глубоко дышать, улыбаясь в чудесную ночь и вспоминать, каким прекрасным может быть мир.
Затем… он вздрогнул.
Далёкий звук разрушил всю роскошь этого наслаждения, и Писателя передёрнуло. Это был пронзительный человеческий крик, доносящийся со стороны Бэктауна, а может быть, и ещё дальше, звук настолько резкий, настолько пропитанный ужасом, что он мог подумать, что нечто отвратительное проникло в горло человека и вырвало не только его сердце, но и душу.
Писатель снова вздрогнул в наступившей тишине и поспешил внутрь.
Фойе, атриум и библиотека, хоть и были ярко освещены, при этом были пусты и пугающе тихи. Никаких признаков миссис Говард за стойкой регистрации, и Портафоя не было. Хорошо… Он уже достаточно наговорился за сегодня и не нуждался больше в общении. Однако, несмотря на усталость, он знал, что не сможет заснуть, не прочитав сначала несколько страниц книги, и ни одна из немногих, которых он взял с собой, не справится с этой задачей. Естественно, он побрёл в библиотеку.
Он сразу же удобно устроился среди полок, изучая их содержимое. Хорошая книга Кафки или Шекспира вполне подошла бы, но нет, большую часть библиотеки составляли романы в мягких обложках, вестерны, кулинарные книги, всё то же, что он уже видел в первое посещение этой библиотеки. А вот и роман, - увидел он. “Дом Дика”, осуждённого “Уотергейтского грабителя” Э. Говарда Ханта[90]. А вот ”Побережье Варваров” Нормана Мейлера[91], возможно, самая скучная книга из когда-либо написаных. Но…
Что это?
На одной из полок на дюйм был выдвинут корешок книги. Ещё одна милая записка от моего двойника? Он почти был уверен в этом. Но, эта книга в твёрдом переплете точно была не пустой, на её корешке читалось: “Г.Ф. Лавкрафт: Жизнь”
О, Лавкрафт! - подумал Писатель. - Вот это сюрприз! Хотя Лавкрафт был академическим писателем ужасов c Род-Айленда в 20-х и 30-х годах, и при жизни не издавший ни одной своей книги, после его смерти в 1937 году, его стали называть величайшим в мире мастером фантастических рассказов. Его наиболее известные работы послужили предзнаменованием будущего, аллегориями важных вопросов, такими как научные исследования, тоталитаризм, экзистенциальная философия и социальная динамика. Он писал о не просто домах с привидениями или о ночных ужасах, а о вымысле, побуждающем к интеллектуальным постулатам. Писателю нравились многие произведения Лавкрафта, такие, например, как «Данвичиский Ужас» или «Тень над Иннсмутом», и он сразу же признал их уникальность по отношению к стандартной эскапистской литературе. На самом деле, эта книга идеально подошла бы для его комнаты сегодня вечером.
Но потом он вытащил томик и посмотрел на обложку…
Чтобы описать воздействие того, что он увидел, можно привести пример, что по ощущениям ему было похоже на то, как будто ему на голову упал потолок, и это сравнение было совершенно не преувеличено. Он пошатнулся, чуть не упал и прижал руку к сердцу.
Почему?
Потому что, на обложке книги была черно-белая фотография Г.Ф. Лавкрафта, и его лицо было идентично лицам на всех картинах в отеле, и лицу на фотографии, которую ему показал Септимус Говард, и оно обладало теми же отчетливыми чертами (длинное узкое лицо и выступающая челюсть), что и у всех членов клана Говардов.
Святые угодники, - пришло осознание. - Лавкрафта же звали ГОВАРД! Сомнений быть не могло! Первым предком мужского пола из местного клана Говардов - был сам Говард Филлипс Лавкрафт!
Писатель поднялся в свою комнату, воодушевлённый этим открытием. По пути он рассматривал картины «Лавкрафта» в рамках и сравнивал их с фотографией на книге; в коридоре наверху тоже. Это был бесспорно, совершенно бесспорно, Г.Ф. Лавкрафт.
Улыбнувшись, он посмотрел на портрет Говарда над комодом.
- Мистер Лавкрафт, полагаю. Для меня большая честь познакомиться с вашим сыном и вашими потомками.
(Вряд ли стоит упоминать, что теперь Писатель вознамерился прочитать всё, что написал Лавкрафт, изучить каждую биографическую книгу этого человека, чтобы понять, есть ли какие-либо ссылки или предположения на пребывание ГФЛ в Люнтвилле в конце 20-х годов.) Его осенило волнующее предположение: А что, если нет никаких ссылок? Что, если Лавкрафт никогда не упоминал о своём визите? Значит, я единственный человек, кто теперь это знает!
Конечно, Писатель в своём, пропитанном пивом, разуме перегибал палку. Не то чтобы Лев Толстой или Герман Мелвилл приехали в город, но всё же…
Это было круто…
Он начал мыслить абсурдными связями. Сколько раз его собственные шаги пересекались с шагами Лавкрафта? Если он вышел на улицу и прислонился к дереву, мог ли Лавкрафт сам прислониться к нему? И...
Его брови взлетели вверх, и он даже почувствовал волну в чреслах…
Если я трахну Сноуи и она забеременеет, то мой ребёнок будет иметь часть моей крови, смешанной с кровью Лавкрафта!
Эти размышления, какими бы глупыми они ни были, вызвали у Писателя улыбку. Он открыл окно, предвкушая свежий ночной воздух, но тут же вспомнил, что это окно выходит на городскую свалку. В лицо ему ударил порыв зловония, он хотел было закрыть окно, но…
Он приложил ладонь к уху и прислушался.
Вдалеке он услышал вой сирен - не греческих мифических существ, а сирен полицейских машин или машин скорой помощи. Казалось, они доносились из леса со стороны Бэктаунa, с той же стороны, откуда он слышал ужасный крик, когда входил в отель…
Может быть, сирены и крик связаны между собой?
О, но почему он задумался об этом (и почему я обременяю читателя такими отрывочными наблюдениями?)
Он закрыл окно, задыхаясь от смрада. Запах помойки заполнил комнату, поэтому он, спотыкаясь, доковылял к двери, открыл её и начал махать ею, чтобы разрядить воздух. Свет в коридоре казался тусклее, чем обычно, и как раз в этот момент громадные часы, стоящие возле лестницы, пробили три. Чёрт побери. Я надеюсь, что Сноуи и Дон уже закончили свою грандиозную “Пиздо-Ударную Борьбу”. Утром они будут смешно ходить! Но тут на лестнице появился человек со странной походкой. Это был мужчина с длинными, зачёсанными назад волосами, в отглаженных джинсах поверх ковбойских сапог и клетчатой спортивной куртке. По-видимому, он и сам выпил несколько лишних рюмок, потому что чуть не споткнулся, не говоря уже о затруднённой походке: не столько хромота, а сколько напряжение, как будто ему было неудобно сзади. Это напомнило Писателю о чём-то, но он не помнил, о чём…
Конечно, это был нe кто иной, как пастор Томми Игнатиус, и когда этот просветленный сановник веры заметил Писателя у двери, он сделал явное усилие над собой, чтобы поправить свою несчастную походку.
- Благословенной ночи тебе, брат! - поздоровался пастор. - И да воссияет свет твой пред другими и да прославит Отца Небесного!
- Xвала Господу, - ответил Писатель, который надеялся, что милосердный Cоздатель простит ему такие прегрешения, как вожделение к груди Сноуи и Дон, отказ от трезвости по ночам и участие в клипе с трупом.
- Да пребудет с тобой Бог, брат!
- И с вами тоже, - ответил Писатель.
И тогда пастор Томми улыбнулся, кивнул и пошёл к себе в комнату, почти сразу же возобновив свой мучительный шаг. Вот тогда-то Писатель и вспомнил: теперь я знаю, что мне напоминает его походка! В прошлом году, сразу после колоноскопии[92] я шёл точно так же!
Оказалось, что добрый пастор получил сегодня вечером в массажном салоне Джун не только «Кукурузный Палец» - возможно, что-то более продвинутое, вроде «Кукурузного КУЛАКА». Кроме того, его озарило запоздалое наблюдение: когда пастор Томми проходил мимо, спереди на его джинсах торчала эрекция, которую легко можно назвать внушительной.
По крайней мере, Писатель был так благодарен судьбе, что теперь его жизнь не была ни скучной, ни заурядной, и с этой мыслью он счастливо лёг спать.
* * *
Его первая вспышка сна была не из тех, которые он когда-либо потом вспоминал с улыбкой после пробуждения. Сон начался вполне благоприятно, без каких-либо помех, и уснуть ему помогало убаюкивающее действие пива. Он начал спокойно погружаться в видения неясного спокойствия, сопровождаемого образами полных, больших голых грудей и торчащих сосков размером с жевательную резинку, когда он провалился в объятия Морфея, ребёнка Гипноса.
Звук испражнения грубо врезался ему в уши.
Сон прервался - по крайней мере, он так думал - и он сразу же проснулся и сел в постели. Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО это слышал, или мне ПОКАЗАЛОСЬ? Если последнее, прекрасно. Если первое... не так хорошо, потому что это означало бы, что он не был единственным обитателем комнаты. Он включил лампу на прикроватной тумбочке, следом и другие лампы, поморщившись от мысли o том, как нелепо он, должно быть, выглядит в своём «плоде ткацких станков», в парадной рубашке, горестно выпятившейся из-за внушительного пивного живота, и держа книгу Лавкрафта над головой, как будто её было бы достаточно в качестве оружия.
Блядь, - подумал он.
Как можно более угрожающе он ворвался в ванную, включил свет, осмотрел маленькую комнату и отдёрнул занавеску. Комната была пустой, если не считать его нелепого отражения в зеркале. Он уже собирался уйти, как…
В ванной был слабый запах, безошибочно говоривший о недавнем испражнении, и там, в унитазе, плавал один-единственный почти футовый кусок экскрементов. Вау! - подумал Писатель. - Вот это котях, я понимаю!
Более того, он был абсолютно уверен, что не “клал” его туда.
Он сразу же заподозрил двойника. Он спустил воду в унитазе, но дерьмо размером с баржу смылось только после второй промывки. Обернувшись, он увидел то, чего раньше не замечал: слова, нацарапанные на зеркале мылом. Слова были таковы:
ОТВЕТЬ НА ЗВОНОК!
- Так телефон же не звонит! - пожаловался он сам себе.
Когда он подошёл к ночному столику, зазвонил телефон. На экране высветился НЕИЗВЕСТНЫЙ НОМЕР, но он чертовски хорошо знал, кто окажется на другом конце линии. Он ответил на латыни:
- Qui est hic?[93]
Ответ прозвучал на немецком:
- Ich bin dein Doppelgänger, scheissekopf![94]
Писатель ощетинился.
- Ты только что насрал в моём туалете?
- Конечно, - oтветил его собственный голос. - Когда тебе надо срать, ты же срёшь.
- И теперь, когда я подумал об этом, я вспомнил, что там даже туалетной бумаги нет. А это значит, что ты даже не вытер свою задницу! Тебя что, воспитывали лешие? Это же каким надо быть утырком, чтобы даже жопу не подтереть?
- Эй, я вытер задницу, Марсель Пруст[95]. Занавесками. Извини, туалетной бумаги и вправду не было.
Писатель ворвался в ванную и, нахмурившись, посмотрел на безвкусные занавески на окне; они были вымазаны жирными, коричневыми полосами. Блядь!
Его злой двойник продолжил:
- Мне нужно было всё проверить, и хочу сказать тебе, что я проверил нашу новую тачку сегодня в мастерской.
- Мою новую тачку! - поправил Писатель.
- Тем не менее. Мне была нужна “Рука Славы”, она моя. И тебе нужно помнить об этом, когда наступит время мрачного вопроса o времени, тратящимся впустую.
Что? “Рука Славы”? Этот термин показался ему туманно знакомым, но он быстро вспомнил свои прошлые изучения оккультизма и колдовства. “Рукой Славы” называли отрубленную кисть осуждённого убийцы и, как утверждали, её широко применяли в оккультных ритуалах.
- Точно же. Под пассажирским сиденьем “Эль Камино” была отрезанная кисть! И, как утверждают книги, с её помощью можно отрыть любой замок, - Писатель скрипнул зубами. - И это её, очевидно, ты использовал, чтобы забраться в мою комнату и посрать, а потом ещё и занавесками подтереться!
- Да, для этого и многого другого. Помни об этом. Но, разве тебе не интересно, что ты услышал, как я хезаю, а потом не видел, как я ушёл?
Писатель обдумал полученную информацию.
- Ну, да... так, и как же ты ушёл?
- Используй своё воображение. Ты наконец узнал, что Г.Ф. Лавкрафт был первым мужчиной-основателем клана Говардов, ты можешь успокоиться и прочитать его рассказ 1933 года - «Сны в ведьмином доме».
Писатель подошёл к своему ноутбуку и немедленно заказал полное собрание сочинений Г.Ф. Лавкрафта на Kindle. Чудеса техники! Это заняло у меня целую минуту!
Вернувшись к телефону, он продолжил слушать, a его двойник продолжил:
- Ты украл “Руку Славы” из дома Крафтера, когда ты, Боллз и Дикки Кодилл ограбили его двадцать лет назад.
Писатель удивился этому заявлению. Но теперь его догадки подтвердились. Он был знаком с Дикки и Боллзом, и уже бывал в доме Крафтера. Казалось, от этого осознания он “завис” на несколько минут.
- И смотри мне, не потеряй страницу из “Kодекса Войнича”, - наставлял его двойник. - Завтра она нам пригодится.