- Нет, - простонала я. - Не касайтесь меня… Я невинна.
Сверху зацокали языками, заулюлюкали, произнесли какие-то незнакомые слова.
- Ишь ты, цыпа!
- Ты глянь! Розовая!
- Никогда таких не видел?
- Ну-ка, а лицо!
- Лопни мои глаза, настоящая красотка!
- И живая!
- Вот это добыча!
- Да мы разбогатеем на ней одной!
- Так еще и сами натешимся…
- У-ух! За кем я в очереди?!
- Ну-ка, цыц! - скомандовал властный голос, и все умолкли.
Меня приподняли за волосы и спросили:
- Кажется, ты говорила, что тебя зовут Рахат?
- Рахаат, - простонала я. Прилагая невероятные усилия. я прошептала: - Пожалуйста, не трогайте меня. Меня нельзя трогать. Я невинна.
- Не бойся, Рахат, - ответили мне.
Несколько мгновений стояла тишина, а потом тот же голос произнес:
- Вы касались ее?!
Те двое, кто заметили меня первыми, залебезили:
- Ни в коем разе!
- Разве что, за зад пощупали!
- Так, проверить, живая ли!
- А откуда знаете, что девственница?
- Так слышал, газдэ, сама сказала.
- Ну-ка, - ответили им и они замолчали.
В меня снова вошел палец. Медленно и осторожно. Я дернулась, но палец быстро покинул тело.
- Не солгала. И вы не врете. Если бы вы посмели взять ее…
- А что такое, газдэ? - обиженно перебили человека. - Ты же сам разрешил развлечься с пленными! И как мимо такой пройти?
- И вправду никак, - ответили ему.
Цепкие пальцы впились в плечо и меня перевернули на спину.
Зрение полностью вернулось, и я увидела, что надо мной склонился с десяток лиц.
Грубые, загорелые, пыльные человеческие лица. Я сразу поняла, что они не воины, как и то, что ни разу не были на Вершине мира. Эта догадка повлекла за собой следующую: я в нижних землях.
В памяти мелькнула вспышкой площадь. Лик Матери в небе. Тэнгерии, что сумели справиться с искушением, один за другим переносятся на Вершину Мира. Вот-вот моя очередь. Я воздаю хвалу Анахите… Меня бьют по голове. Я падаю. Меня и нескольких пери и тэнов окружают люди в доспехах и мантиях. Те, что в мантиях, наводят на нас какие-то чары. Сознание покидает меня. Я лечу. Падаю на песок. Кто-то спрашивает мое имя. Я называю его и теряю сознание.
Пока я вспоминала, один из людей ощупывал меня с видом, словно проверяет животное на наличие повреждений. Хмуря лоб, он деловито смял груди, отряхнул песок с живота, одобрительно причмокнул. Стряхнул песок с интимного места и люди, буквально напирающие ему на плечи, тяжело задышали. По их похотливым взглядам я видела, что от бесчестия меня отделяет грань толщиной в волос.
Человек продолжал ощупывать меня. Оттолкнув того, кто смотрел на меня с открытым ртом, провел ладонями по ногам, поочередно согнул и разогнул руки.
По тому, как почтительно отступали другие, чтобы не мешать, я поняла, что он здесь главный и испугалась, что этот низенький жилистый человек с едва заметным брюшком, в белой накидке на голове, изнасилует меня первым, а затем отдаст остальным.
- Цела, - наконец, сказал он. - Цела и невинна. Это состояние, парни.
- Так как же, газдэ, - хрипло спросил его толстый, с мясистыми губами. - Нам не дашь, что ли? Себе оставишь?
Остальные зароптали.
Тот, к кому обращались «газдэ» привстал и ударил того, кто спросил, в ухо. Тот охнул, оседая, приложив к ушибленному месту руку, остальные отступили на шаг.
- Да вы в своем уме, недоумки?! - зло спросил газдэ. - Вы видели эту пери? Для вас ли она? Для ваших ли вонючих…
И он употребил грязное слово, самое грязное из всех, которым можно назвать мужской орган.
- И потом, - продолжал газдэ, - вы разве не знаете, что демоницы зависимы от семени? Трахнуть ее раз и придется трахать всю дорогу до Аоса!
По лицам людей видно было, что их очень радует такая перспектива. Рты растянулись до ушей, обнажая желтые зубы и их отсутствие, глаза похотливо заблестели, губы вытягивались в трубочку и похотливо причмокивали.
- Да вы совсем идиоты! - разозлился газдэ. - Если не в состоянии охватить своим умишком сумму, которую получим за девственницу, то я вам скажу, так далеко считать ни один из вас не умеет! А теперь представьте, сколько заплатят, если ясно будет, что мы пользовали ее две недели?
- Я готов получить меньше, - сказал сухой коротышка с кривоватым ртом, а остальные закивали.
Газдэ развернулся и ударил коротышку так, что он поднялся в воздух и пролетел несколько метров прежде, чем упасть. Я часто заморгала, на ожидая такой силы у невзрачного и худощавого человека.
Раздалось утробное ворчание и люди попятились, когда к ним приблизились четыре крупные пятнистые кошки, каждая размером с волка. Звери хищно щурили глаза, их могучие лапы пружинили, а хвосты били по земле. Кошки были готовы к атаке.
- Кто еще готов терпеть убытки? - сурово спросил главный и окинул людей медленным взглядом.
Люди замотали головами, отступая еще на шаг.
- Ну вот и чудно. Узнаю, что тронули ее хоть пальцем, - угрожающе процедил он. - Останетесь ждать караван на месте. До возвращения. Закопанными в песок. А когда пойдем обратно, так уж и быть, выкопаем ваше поганое тело, которому птицы и муравьи успеют выесть глаза и уши, и бросим на солнце, чтобы хорошенько поджарилось для ворон. Еще какие-то вопросы и пожелания будут?
Люди отступили. По перекошенным от страха лицам было видно, что этот человек не бросает обещания на ветер. На меня больше не пялились.
- Собираем девок и грузим в повозки, - приказал он. - И не забывайте накидывать им на головы тряпки, чтобы солнце не сожгло кожу. Эта поедет в моей.
Предупреждая недовольные восклицания, он добавил:
- Я поеду верхом. В моей повозке поедет эта рабыня, а еще та, с желтой кожей и с та, что с белой. И еще эта, последняя. Приступайте. Эту отнесу сам.
Словно говорит с малыми детьми, человек добавил:
- Таким драгоценным цветком может владеть лишь благородный газдэ.
Он приподнял меня, словно я ничего не вешу, и, прижимая к груди, понес куда-то. От слабости голова безвольно моталась из стороны в сторону, а еще тошнило и несмотря на жару бил озноб.
***
Снилось, что меня бросили в раскаленной пустыне. Солнце нещадно жжет кожу, во рту пересохло. Я пытаюсь ползти в поисках хоть какой-то защиты от солнечных лучей и глотка воды, но ничего не выходит. Тело деревянное, голова кружится.
- Пить, - шепчу потрескавшимися губами. - Пить…
Откуда ни возьмись, появилась Лана. Сестренка водит по мне ладонями, они влажные, словно она окунула их в священные воды Гонгмы. Когда она приступает к лицу, я прошу дать мне попить, но Лана почему-то не слышит меня. И тогда я плачу от бессилия.
Разбудило прикосновение чего-то влажного к губам.
- Пить, - прохрипела я, жадно слизывая капли.
- Да, красавица, просыпайся. Тебе нужно подкрепить силы, - сказал мужской голос и я узнала того, к кому обращались «газдэ».
Я с трудом разлепила веки, и, когда мою голову приподняли и поднесли к губам глиняную бутыль, принялась жадно пить. Сделав несколько глотков я так устала, что едва газдэ перестал держать меня, откинулась обратно и закрыла глаза.
- Нет, красавица, - сказали мне. - Пока рано засыпать. Тебе надо поесть.
Желудок жалобно отозвался на слова человека.
Он снова поднял меня, на этот раз подложив какой-то тюк под спину и голову, чтобы я могла сидеть.
- Я приказал зарезать курицу специально для тебя, - сообщил человек. - Тебе нужны силы.
Он накормил меня бульоном с ложки, и терпеливо вытер губы, как заботливая нянька.
Блаженное тепло разлилось по телу. Я огляделась и поняла, что нахожусь в одной из крытых повозок, о которых говорил этот человек, пока я не потеряла сознание. Я лежу на низком ложе, у соседней стены такое же, длинное, во всю стену. Кажется, ложе это называется топчан. Рядом стоят сундуки и ящики. Сквозь протертую ткань над головой пробиваются солнечные лучи. Воздух пыльный и знойный, но несмотря на духоту, я дрожу.
- У тебя лихорадка, - сказал мне человек. - Но тебе уже лучше. Главное, хорошо питаться и скоро встанешь на ноги.
- Как тебя зовут? - спросила я.
- Называй меня газдэ, Рахат, - ответил человек. - Это означает «хозяин». И пока мы не доехали до Аоса, я твой хозяин.
Я помотала головой, отчего в ушах зашумело.
- Я - дочь тсара, Оридана Мудрого и тсари, Велеи Огненной, - сказала я. - Мои родные ищут меня. Если поможешь добраться до Вершины Мира…
- Помолчи, - отмахнулись от меня, как от назойливой мухи. - Тебе вредно много говорить. Слишком слаба. Но о какой Вершине Мира ты говоришь?
- О той, на которой расположены семь тсарств, семь Джаров, - ответила я. - Меня ищут. Помоги.
- Я помогу тебе, чем смогу, розовая красавица, - ответили мне, и в голосе человека зазвучали стальные нотки. - Если двое предложат за тебя одинаковую цену, я позабочусь, чтобы тебя купил тот газдэ, кто будет добрее. На этом все, пери.
- Но мои родные, - прошептала я. - Они заплатят столько, что ты… ты не можешь представить.
- Могу, пери, - ответил человек. - Так же, как могу представить, сколько времени и денег уйдет на то, добраться до этой твоей Вершины мира. Я не говорю об опасностях, подстерегающих на пути. И не факт, что тебя там ждут.
- Ты не понимаешь, - запротестовала я. - Я принцесса.
- Будь ты хоть тсари, в рабстве все равны, - отрезал человек. - Ты - моя собственность, не забывай свое место. Ты могла быть кем угодно в прошлом, но сейчас ты всего лишь рабыня, имущество газдэ Мулея. Я выделяю тебя из пленных и запретил своим людям трогать тебя, и даже сам поил водой и бульоном, пока ты была в бреду. Но это потому, что я получу за тебя большие деньги.
- Ты не можешь продать меня, - ошарашенно проговорила я. - Я не рабыня. Я свободна.
- Ты была свободна до того, как попала в рабство, - терпеливо поправил меня человек, пожимая плечами. - Больше ты ничем не отличаешься от остальных рабов.
Он поставил мне на колени грубое глиняное блюдо с зачерствевшими лепешками.
Слабыми, непослушными пальцами я принялась брать по одной, макать в остатки бульона и отправлять их в рот.
Мулей смотрел, как я ем.
- Ты идешь на поправку, - удовлетворенно сказал он.
Я доела и откинулась на тюк, который Мулей подложил мне под спину.
- Пить, - попросила я, и, когда Мулей подал кружку с водой, жадно осушила ее.
Только сейчас я опустила взгляд и поняла, что на мне грубая холщовая рубаха голубого цвета и шальвары из той же ткани.
Мулей хмыкнул, заметив мой взгляд.
- К этому я не имею никакого отношения, - сказал он. - Да, мне, как любому уважающему себя торговцу, полагается любить деньги больше, чем женскую плоть. Но если бы пришлось самому омывать тебя и одевать, вряд ли сдержался бы.
- Неужели меня касались твои люди? - воскликнула я, часто моргая.
Мулей запрокинул голову и расхохотался, отчего его короткая бородка затряслась. Смеялся человек долго и с удовольствием.
- Ты забавная, Рахат, - наконец, отсмеявшись, сказал он. - Это хорошо. Газдэ любят веселых рабынь. А уж если это пери… Готов поспорить, ты не достанешься даже такому же богатому торговцу, как я. Тебя купят в гарем благородного газдэ, может, даже вельможи…
Пальцы Мулея подрагивали при этих словах, словно человек уже считал прибыль.
- Да своим недоумкам я не позволил бы даже заглянуть в эту повозку. Как оказалось, деньги они любят меньше моего… Нет, прекрасная пери, твое коралловое тело, созданное для ласк благородного газдэ омывали другие рабыни, которые едут с тобой в этой повозке. Они же поили тебя водой, ставили мокрые компрессы на лоб и докладывали о твоем состоянии.
- Долго я спала? - спросила я, и мне показалось, что мне снилось, как что-то влажное скользит по моему пылающему телу и я прошу еще. Осознав сказанное Мулеем, я добавила: - Какие рабыни?
- Трое суток, - ответил Мулей. - И не просто спала, пери, бредила, металась в лихорадке, звала на помощь то ли Арона, то ли Ягата… из твоего бреда было не разобрать. А ухаживали за тобой те твои сестры, что едут с тобой в одной повозке, или как вы называете друг друга.
- Где же они сейчас? - спросила я.
Мулей пожал плечами.
- Где и положено. Сейчас же привал.
Я охнула, а Мулей пожал плечами.
- Пери потому так ценятся на невольничьем рынке, что раз попробовав соитие, они уже не могут без него. Так что я и мои люди оказываем твоим сестрам услугу, Рахат. Не будь мы столь щедры к прелестям демониц, им пришлось бы худо.
Я не нашлась, что возразить, потому что то, что говорил Мулей, было ужасно. Пери создана, чтобы дарить наслаждение хозяину своей жизни, могучему, благородному воину. Быть украшением его сада, его силой и гордостью. Для того ли мои сестры обучались искусству любви, изучали науку страсти, посвящали свои жизни матери Анахите, чтобы ублажать грязных потных людей с желтыми и гнилыми зубами по дороге на невольничий рынок?
- Вы не можете так поступать с пери, - слабым голосом проговорила я. - Это бесчестно.
Мулей задумчиво пожевал губами, глядя на меня. Глаза его похотливо заблестели.
- Спи, - сказал он. - Набирайся сил. А мне пора, а то привал скоро закончится.
С этими словами он поднялся, вытянул мягкий тюк у меня из-под плеч и бросил его рядом. Я обрушилась на топчан, веки сами собой закрылись.
Я смогла забыться неглубоким, тревожным сном.
Мне снилось, что стою в Святилище Матери, на коленях перед нефритовым столпом и отчаянно молю богиню о милости. Но статуя остается тусклой, словно погрузилась в глубокий сон. Мать слепа и глуха к моим мольбам. Должно быть, оттого, что я одна на площади и мой голос слишком слаб, чтобы она могла меня услышать.
- Услышь меня, Анахита! - плачу я. - Яви свою милость!
Мой голос катится эхом над пустой площадью. Я опускаюсь на теплые золотые плиты, а рыдания сдавливают горло.
Плиты, в который упираюсь ладонями, закачались, я ощутила себя в лингере, который подпрыгивает на ухабах. Откуда-то издалека до меня донеслось.
- Принцесса опять плачет…
- Бедная, ей сильно досталось.
- Бедная? Сильно досталось нам, Лея. А она знай себе, развалилась, как у себя во дворце, и никто не смеет коснуться ее.
- Как ты можешь так говорить, Гала? Как можешь быть такой жестокой? Словно она виновата, что попала в плен, как и мы, и оказалась невинной? Ей всего пятнадцать.
- То-то не повезло! - сказал первый голос. - Ее продадут богатому вельможе, в то время как нас потаскают за дорогу так, что мы не сгодимся и для погонщика верблюдов.
Второй голос ойкнул.
- Не говори так! Ты навлечешь на нас несчастье! Раз ты такая жестокая и в тебе ни капли сострадания к принцессе, я сама позабочусь о ней.
- Давай! Заботься! Возись с коралловой Рахаат Сафирой, бывшей принцессой тсарства Бхукти. А я последую примеру Джитаны и посплю…
Мне на лоб положили мокрое, а по щеке скользнули нежные пальцы.
- Бедная девочка, - произнес тихий голос.
- Анахита! - воскликнула я. - Ты услышала меня!
Я проснулась и принялась подниматься. Меня мягко уложили назад. Надо мной склонилось желтое, цвета сияющей луны, лицо пери. Девушка заправила угольно-черный локон за ухо и погладила меня по голове, как маленькую.
- Лежи, Рахаат, - попросила она. - Не вставай. Ты еще слишком слаба. Если нужно по нужде, я помогу.
Сбоку хмыкнули, и я, покраснев от деликатности предложенного, повернула на звук голову.
На топчане у противоположной стены лежат две пери: одна светловолосая, с белой кожей и золотыми рожками, она мерно сопит, подставив кулак под фарфоровую щеку. Длинные ресницы подрагивают, что значит, девушка видит сон. Вторая привстала на локте и с вызовом разглядывает меня. Отметив смуглую кожу, темные волосы, рожки в тон и раскосые глаза на скуластом лице, я вспомнила, где видела пери. Она была в Белом лесу, когда воины из Блэр-Джар забавлялись с пленницами.
Я перевела взгляд на желтокожую пери и вздрогнула, когда узнала и ее тоже.