— Нет, мне нельзя… ведьмам нельзя в больницу…
— Почему? — он замер со свитером в руках.
— Доктора поймут, кто я… у меня кровь… другая кровь…
Пару секунд он хмурился и прищуривался, явно пытаясь понять, вру я или нет… Наконец, опустил руки и уселся рядом со мной на ковер. Устало потер лоб, и сквозь тяжелые веки я вдруг увидела, что посредине лба у него морщина, которой раньше не было.
— Детка… послушай… у нас с тобой был тяжелый день. Очень тяжелый. И, не знаю как ты, но я хотел бы закончить его. И желательно в собственной постели, с тобой рядом, а не в больнице, где все про тебя узнают и нам обоим будет очень плохо… А уж в морг и подавно не хотелось бы…
Я вздернула на него голову, уже почти ничего не видя, качаясь и обхватывая себя руками.
— Ты… в морг?
Он моргнул.
— Я? Ах да, конечно… Помнишь Заклятье? Умрешь ты, умру и я. Так что, если не желаешь моей скоропостижной смерти… — с красноречивым хлопком он снова развернул мокрую простыню.
Смерти Габриэля ди Вельфора я желала еще меньше, чем оказаться вновь в ледяном аду, и поползла обратно в его объятья, заранее скуля в ожидании страшных страданий.
Но в этот раз переносить холод было легче — я знала, что, в буквальном смысле, лечусь за двоих.
Прижимая меня к себе, спрятав мою голову у себя на груди, он укачивал меня в кресле, словно маленького ребенка, говорил какие-то глупые нежности и медленно, под мокрой простыней растирал мои руки и ноги… Я же, стуча зубами, слушала, запоминая каждое слово и одновременно вспоминая зелья для симуляции разных болезней — потому что мне явно придется «заболеть» еще раз чтобы вновь раз услышать нечто подобное.
— Потерпи, милая, еще пять минут, и я тебе согрею… ты уже не так горишь — я чувствую… Дай-ка лоб потрогаю… и губы… хорошо… уже не такие сухие… А ну ка еще раз… ммм… сладкие, как и всегда… Я говорил тебе, что всегда смотрю на твои губы, когда стою у доски — как ты приоткрываешь их, когда задумываешься… или бормочешь что-то себе под нос. Смех, да и только… Я ведь, признаться, считал, что это оттого, что ты недалекого ума… А ты вон какая умница… И душа у тебя светлая, чистая… Эй, перед кем я тут распинаюсь? Спишь, что ли? — я перестала о чем-либо думать и сделала вид, что сплю, пару секунд чувствуя на себе его пристальный взгляд. Наконец, услышала у себя в голове. — «Нельзя-нельзя детей… Сама ведь ребенок еще…» — и он вдруг провел по моей щеке пальцами. — «Надо узнать у кого-нибудь грамотного — из их рода… Черт, а если и в самом деле нет другого выхода? Нарожать с ней ораву детей, а потом охладеть… Или, того хуже, смотреть, как она охладевает, как флиртует то с садовником, то с заезжими молодыми гостями? Убью ведь, не выдержу… Раньше прибить хотел, когда на других смотрела, а там и подавно не стану терпеть… Ведь ей сколько? Восемнадцать? А тебе до сороковника четыре года… Она хорошеет, ты стареешь — потрясающие у вас перспективы…»
Он перестал думать, уставившись в огонь. Я же медленно, глубоко и как можно тише выдохнула — оказывается, не дышала все эти долгие несколько минут.
* * *
Утром, в тайную спальню господина ректора явился доктор. Не наш, университетский, а какой-то другой — совершенно мне незнакомый. В аккуратных круглых очочках и костюме-тройке, он будто живьем сошел с иллюстрации известной детской книжонки про профессора Борга — того самого, который ездил по всем провинциям и дальним деревням и лечил детей бедняков, причем совершенно бесплатно.
Войдя в комнату, доктор остановился, повел головой и зачем-то понюхал воздух. Господин ректор усмехнулся.
— Так быстро почуяли кровную, уважаемый?
Что?! Я в изумлении приподнялась на локте. Он вызвал ко мне… доктора из ведьмаков? Человек, ненавидящий все наше сословье, специально выискал и вызвал одного из тех, кого ненавидел, потому что знал, кто лучше всех сможет мне помочь? Да не может это быть!
Но мое собственное обоняние говорило, что может, еще как может! Магические существа очень хорошо узнают друг друга по запаху, особенно кровные — ведьмы — ведьм, да и магов тоже, оборотни — оборотней…
Изменившись в лице, доктор шагнул обратно к двери.
— Вы… как вы? Я вовсе ничего не почуял… Камин немного чадит… вот я и принюхался…
— Не тряситесь, — поморщился Габриэль. — Я вызвал вас, чтобы вы помогли мне вылечить эту юную особу, а вовсе не для того, чтобы сдать властям.
— Охх… — мужчина выдохнул и заметно расслабился. — Что ж… если я могу рассчитывать на вашу порядочность, милорд… Все же у меня практика — мне нежелательны… слухи…
— Вы забываетесь, милейший, — металл в голосе его сиятельства появился, как всегда, неожиданно, мгновенно наэлектризовав пространство вокруг нас. — Мое слово стоит дорого. Гораздо дороже… вашей практики.
— Конечно, конечно… — засуетился доктор, униженно кланяясь и бочком-бочком продвигаясь к кровати. — Простите меня, ради бога… Я ведь не привык иметь дело с благородным сословием… Ко мне все больше торговцы заглядывают… фермеры, служивый люд… Так что, говорите, с юной леди случилось? — поставив прямо на покрывало свой грязный, дорожный саквояж (отчего Габриэль поморщился), он вытащил, разматывая, стетоскоп. — У нас ведь с вами организмы особенные, душечка, мы с вами можем заболеть просто от переживаний… сииильно заболеть… Поднимите-ка сорочечку, я вас послушаю.
Машинально я потянулась к подолу вниз и начала задирать, как он и сказал… как вдруг меня схватили за руку.
— Ты что творишь? — процедил Габриэль мне в ухо и одернул белье вниз. Поднял злые глаза на доктора. — Наденьте стетоскоп и зажмурьтесь поплотнее! Стойте! — доктор испуганно спрятал руку, которую уже тянул ко мне. — Дайте мне эту вашу хрень…
В итоге прослушали меня довольно оригинальным образом — просовывая под сорочку руку с зажатым в ней концом стетоскопа, Габриэль водил ей по моей груди, а доктор, с нахлобученным по глаза котелком и вставленными в уши наушиками, пытался направить его туда, куда ему было нужно. Я же вздрагивала от каждого прикосновения прохладной руки к разгоряченной коже — и не только от холода.
«Хорошо, что он не видит тебя… Ты уже вся красная…»
Я покраснела еще сильнее и тихо ойкнула, когда он прижал большим пальцем сосок. Внизу живота предательски заныло.
«У меня жар, Гэб! Какая еще я могу быть?!»
Рука на моей груди напряглась.
«Гэб? ГЭБ?!»
— Теперь мне нужна ваша спина, миледи.
Я послушно повернулась спиной к врачу и лицом к пыхтящему как перегретый чайник «Гэбу». Тот сердито задрал мою рубашку на спине и ткнул в нее стетоскопом, одновременно следя за врачом через мое плечо — убедиться, что доктор до сих пор на меня не смотрит.
«Назови меня так еще раз…»
«И что? Что ты со мной сделаешь?»
«Вышвырну тебя отсюда к чертовой матери!»
«За то, что я сократила твое имя? Серьезно? Я хочу это видеть. Гэб, Гэб, Гэб, Гэб!»
Он сузил глаза.
«Ты за это поплатишься, будь уверена».
Я высунула кончик языка.
«Лишишь меня своего волшебного грога?»
«Лишу тебя… кое чего другого» — он скользнул рукой вверх, обнимая полушарие груди ладонью, ловя сосок между пальцами и легонько сжимая его…
Я охнула, чувствуя, как глаза мои уходят под веки.
— Странно… — недоумевая, врач наклонил голову, будто прислушивался к чему-то в наушниках. — У вас вдруг резко участилось сердцебиение, миледи… Вам стало хуже?
«Давай, отвечай ему… Тебе стало хуже?»
— Нет! — выдавила я. И заорала мысленно, — «Хватит!»
Но он уже вошел во вкус, лаская мою грудь одной рукой, и умудряясь касаться стетоскопом так нежно и в таких чувствительных местах, что я поплыла, несмотря на присутствие постороннего человека за моей спиной…
«Считай, что это моя маленькая месть… За Гэба…»
«Как низко… господи, как же это низко и мелко…»
Его рука скользнула ниже, рисуя по животу круги… и еще ниже…
— Да не дергайтесь же, душечка! — раздраженно приказал доктор. — Я никаких хрипов не услышу с вашим елозеньем! Поднимите стетоскоп к правой лопатке, милорд…
«Рекомендую замереть, если не хочешь опозориться…»
«Рекомендую… не позорить меня!.. О… оххх…»
Пальцы его уже достигли цели и умопомрачительно медленно кружили по лобку, раздвигая мягкие волоски, пробираясь все глубже и глубже между складочек…
«Поздно, «душечка», я уже вошел в раж…»
«Боже… Обожеперестаньперестань… Пожалуйста, перестань… Гэб…»
Резко, будто наказывая меня, указательный палец скользнул в промежность, и я услышала насмешливое:
«Габриэль перестал бы… А вот Гэбу плевать…»
«Нет-нет-нет… я же… я сейчас… о… о да… о, как хорошо…»
Ткнувшись ему в грудь потным лбом, я отвечала на непрошенную, грубую, но такую желанную ласку мелкими, почти незаметными сокращениями мышц, больше всего не свете желая, чтобы мы оказались одни, чтобы я смогла расслабиться, осесть бедрами на этот наглый, ищущий палец… о боже, их там уже двое…
«Хочу тебя… так хочууу…»
«О да, детка…»
— Господа, да что ж такое!
— А ну надел котелок обратно! — рявкнул Габриэль, и я поняла, что мы были в секунде от разоблачения.
— Простите, ради бога! — стушевался доктор. — Уважаемый мэтр, не могли бы вы не отвлекать вашу жену мысленными разговорами… Не знаю, о чем вы говорите, но она явно нервничает, а я не могу расслышать ничего, кроме ее учащенного дыхания…
Мы оба замерли, не веря в то, что услышали. Габриэль медленно вытащил из меня совершенно мокрый палец и опустил вниз мою сорочку.
— Отлично… милорд… еще секундочку… — воспользовавшись относительным спокойствием, доктор слушал меня еще несколько секунд, потом дал понять, что он закончил.
Снял, с позволения господина ректора, с глаз котелок и проделал еще несколько несложных операций — померял мне давление, заставил покашлять, осмотрел горло и уши, и зачем-то ладони и пятки ног.
Наконец, заключил.
— У вас грипп, душечка. Обыкновенный, вирусный грипп — пока без осложнений и вполне вероятно, на нервной почве — как это часто бывает у… — он многозначительно поиграл бровями… — особ нашего с вами происхождения… Три дня постельного режима, не сбивать температуру, пока не подскочит до тридцати девяти, и вот это зелье для поддержки иммунитета…
— Стоп, стоп, стоп! — Габриэль вдруг опомнился. — Что вы имели в виду, когда сказали про… «мысленные разговоры»?
Доктор удивленно перевел на него взгляд.
— Что значит «что вы имели в виду»? Вы ведь Связанные, не так ли? Я может и отошел от дел, но не настолько, чтобы окончательно потерять нюх…
Не знаю, кто из нам побелел сильнее, но я нашла слова первой.
— Вы… вы смогли почувствовать, что мы… под Даамором?
— Почувствовать? — доктор вдруг рассмеялся высоким смехом, похожим на женский. — Да вы и впрямь молодожены… Как это мило… Но неужели вы не знали, что любая ведьма или маг… да что там маг… любой оборотень или вампир… учует Даамор за версту?
Глава 19
Учует за версту, учует за версту…
Я впадала в горячечное забытье, просыпалась, пила грог, который Габриэль все же приготовил, тут же сам выдув три четверти потрясающе вкусного алкоголя… Пыталась позавтракать принесенными в мой «номер» яйцами всмятку и тостом, а в моей голове продолжали кружиться роковые слова…
Если доктор не соврал — а раз сам почувствовал, значит не соврал — мой отец рано или поздно узнает о том, что произошло. Как он отреагирует, сложно предугадать — возможно возмутится, возможно втайне обрадуется и будет потирать ручки. В любом случае, он устроит грандиозный скандал и потребует от господина ректора немедленно жениться на мне. Чем окончательно убедит Габриэля в том, что все это затевалось исключительно с меркантильными целями.
Самое страшное во всем этом было то, что деваться нам с ним будет некуда. И, похоже, он понял это. И медленно, бокал за бокалом, напивался, глядя в огонь.
«Ты любишь меня?» — набравшись смелости, спросила я. Мысленно — так было легче.
«Не знаю. Как я могу знать, когда мы оба под этим долбанным Заклятьем?»
Я уткнулась носом в подушку. Потом укусила ее, чтобы не всхлипнуть.
«Спасибо за откровенность…»
Он поднял на меня сердитые, от алкоголя уже немного красные глаза.
— И сильно тебе помогла моя откровенность? Какого хрена ты все время лезешь в бутылку? Тебе легче сейчас стало?
Он встал, плеснул остатками коньяка в огонь. Тот вспыхнул, взвился длинным языком пламени — прямо в трубу…
— Понятия не имею, люблю ли я тебя! Точно так же, как раньше понятия не имел, хотел ли я тебя или был под твоим приворотом!
Я резко села в кровати, тут же чувствуя головную боль и головокружение.
— Ты никогда не было ни под каким приворотом!
— Знаю! Теперь знаю! Но теперь-то я под другой хренью! И ты, кстати, тоже! И для того, чтобы понять, как именно мы друг к другу относимся — сами! по себе! — эту хрень надо снять! А снять ее можно только…
Он неожиданно замолчал.
Поставил стакан на стол, вышел из комнаты через вторую дверь — ведущую в палисадник… и через секунду я услышала «бах»! «бах»! «бах»! И громкий треск рассекаемых дров.
Дав, наконец, себе волю, я громко, захлебываясь, заревела в подушку — даже немного повыла, как накануне Арвин. Так и уснула — всхлипывая, зарывшись головой в насквозь промокшую наволочку…
* * *
— Тшш… Ну что ты… не плачь… Тшш…
— Что… что случи… — я дернула ногой, выкарабкиваясь из совершенно дикого, страшного сна, где меня преследовали три ведьмы из Анклава верхом на своих полуголых мужчинках.
— Ты плакала… и кричала — во сне…
Аа… вот оно что… Шмыгая носом, я повернулась к Габриэлю, и он поднял руку, подставляя мне плечо.
— Успокойся… это просто сон… злой и дурной сон…
Я успокоилась, и долгое время мы лежали молча, ни о чем не думая, просто наслаждаясь тем, как идеально совпадают все выпуклости и углубления наших тел.
А потом вдруг он выдал, заранее придерживая меня, чтоб не подскочила в возмущенном изумлении.
— Я хочу, чтобы мы поженились, Элайза. Завтра же. Или… как только выздоровеешь.
Я действительно взбрыкнула — взвилась над кроватью, и уже открыла было рот, чтобы высказать ему все, что я думаю по этому поводу — он хочет?! хочет?! После того как заявил, что не любит меня?! Но он будто ждал этого, заранее подготовив все аргументы. Взяв мое лицо за подбородок, заставил меня посмотреть на него и затихнуть.
— Мы поженимся, Эль, потому что у нас нет иного выхода. Понимаешь? Нет. И мы должны выбрать из двух зол меньшее. И еще… Я приказал привезти сюда кое-какие книги из своего личного архива, пока ты спала, и кое-что в них… обнаружил.
Я нахмурилась.
— Что?
— Мы в очень опасном положении, пока не женаты, и пока между нами не закреплена Связь. И я имею в виду консумацию брака, в том числе. Привлекаем Темные силы… Есть ритуалы — самые разнообразные, и все они грозят нам смертью…
Что за бред он несет… Неужели так сильно хочет устроить мне… «консумацию брака»? И откуда обычный человек вообще мог выкопать подобную информацию? Я заглянула Габриэлю в голову, и действительно увидела — сидит в кабинете, за этой самой дверью… листает, закрывая лицо платком, огромный, пыльный фолиант, весь испещренный диаграммами и старинными письменами.
Осторожно я села в кровати, прислушиваясь к собственным ощущениям — вроде состояние позволяло сидеть, хоть все еще немного болела голова и кружило в глазах.
— Почему я ничего об этом не знаю?
Он вдруг встал с кровати, отошел куда-то и вернулся, держа в руках поднос с миской, покрытой тяжелой, тканевой салфеткой. Без лишних слов уселся напротив, снял салфетку, и в нос мне ударил аромат свежего куриного бульона. Моя челюсть медленно поползла вниз — бульона, мать его! Господин ректор притащил мне настоящий куриный бульон с лапшой!
И собирается… о, господи… похоже, он собирается кормить меня им с ложки.
Так оно и было. Моим открытым ртом немедленно воспользовались, сунув туда полную ложку горячей, густой жидкости.