Мне же письмо Джоанны жгло руки. Я сломала печать. Да, это ее почерк… Я быстро осмотрела послание в нужных местах — все "наши" слова и знаки были на месте. Забавно… когда-то в Акре все это было почти шуткой в наших пустяковых записочках, хотя и тогда нам было понятно, что доверять можно немногим, а, вернее, практически никому. Но теперь это пригодилось, да еще как!
Что ж, значит, это действительно она. О чем она хочет мне сообщить? Страшно было начать читать. Но ведь еще вчера я больше всего боялась, что моя дорогая золовка мне больше вообще никогда не напишет, чего вполне можно было ожидать после моего бегства сюда. А она написала, значит, хоть что-то не так плохо, как могло бы быть…
Любезная сестрица, надеюсь, ты здорова? Мои заботы были столь многочисленны, что не оставляли времени на письма. Очень надеюсь, что ты не в обиде на меня за это. Я сейчас в Руане вместе с матушкой и моими дорогими малютками. И думаю, что обратно в Тулузу не вернусь. Вскорости мне опять предстоит произвести на свет дитя. Посему я вряд ли смогу повидать тебя в ближайшее время. Хотя и очень хотела бы разделить с тобой радость обретения сына. Я же помню, как ты горевала о нем. Слава Господу, что теперь вы вместе! Рядом с родным человеком тебе будет легче пережить свое вдовство. Я-то повидать тебя в ближайшее время не смогу. Такая долгая дорога слишком тяжела для меня. Но не грусти, дорогая сестрица. Ты не останешься без поддержки родных. И со своим деверем ты, возможно, увидишься. Он, правда, не любит путешествовать, ты же знаешь. Если бы он только мог, то всю жизнь просидел бы дома. Но он любит тебя, так что, прошу, прости его. К тому же матушка, скорее всего, его уговорит. И, может быть, сама тоже отправится навестить тебя. А чтобы ей было спокойнее, возьмет в сопровождающие нашего кастильского зятя. Так что не медли, сей же час начинай готовиться к их встрече. Гостей может быть много. Даже больше, чем приезжало тогда с моим возможным будущим свекром. Сейчас я иногда жалею, что этот брак не сложился. Может быть, это было бы к лучшему. Но что было, то прошло. А сейчас тебе надо встретить гостей как подобает. Ведь многие из них старые друзья твоего мужа. Они-то очень хотят повидать и тебя, и твоего сына. Сына даже больше. Но ты прекрасная хозяйка, и, конечно, справишься. Желаю тебе принять гостей как можно лучше. Остаюсь навеки твоя добрая сестра и друг.
Перед глазами пронеслась залитая кровью Акра, и что-то нехорошо заныло внутри. Значит, все так, как я и думала… С ответом Джоанне можно немного и подождать, но вот кому написать необходимо прямо сейчас — это Санчо! И Роберу… Да, Беренгуэлла, вот ты уже и жалеешь, что его нет рядом.
В этот день из замка отправились три гонца — один торопился обратно в Руан, другой — в Наварру, а третий — в Ноттингем. И хотя они уехали не без сопровождения, спокойна я была лишь за третьего… Да и то… я-то хорошо знаю, сколько нелепых случайностей и неожиданных опасностей может повстречаться по дороге. Но сейчас мне как никогда необходимо быть спокойной и выдержанной, чтобы правильно оценить все возможные опасности, которые нам грозят. И при этом не показать вида окружающим, что у нас что-то не так.
Каждый день я ждала ответа. По крайней мере, от Робера. И ответ пришел. В двух строках, нацарапанных, по всей видимости, похмельным Адипатусом — больно уж кривыми и расползающимися выглядели буквы! — говорилось, что не стоит волноваться, король все понял, приедет и во всем разберется. И все…
От Санчо вестей ждать было еще рано. Оставалось надеяться, что мой дорогой брат отнесется к письму более серьезно. Иначе и быть не может — мы с ним, в отличие от Робера, слишком хорошо знали моих дорогих родственников, и могли предположить, на что они способны в сложившейся ситуации. Но сейчас посоветоваться было не с кем. Оставалось ждать.
Вскоре пришло письмо и от Санчо. Брат, как всегда, был краток, но моих проблем не решил, а по своему обыкновению, взвалил на мои плечи свои. Он писал, что на время войны с маврами хотел бы поручить мне управление Наваррой. Всего-то. Именно этого мне и не доставало в сложившейся ситуации.
Его письмо привез странный рыцарь, утверждавший, что он — прямой потомок Сида, хотя любому было ясно с первого взгляда, что Кампеадор [17] имеет к нему не большее отношение, чем Ричард к Роберу. Однако сей славный воин с нетерпением ожидал возвращения "моего сына", и держал себя так, словно был уверен, что сможет заставить Робера плясать под свою лютню…
Да, от Санчо мне и в детстве были сплошные тревоги и огорчения…
А от Робера новых вестей не было. Надеюсь, что он все же серьезно отнесся к моим словам. Не может же он не понимать, какими бедами грозит нам эта война! Оставалось уповать на его благоразумие. Но вот именно в его-то благоразумии я как раз и не была уверена. Вообще, удивительно, но с каждым днем Робер все больше напоминал мне Ричарда… и далеко не с лучшей стороны. То, что этот самозванец все более походил своими повадками на моего супруга, вызывало радость толпы и заставляло тревожиться меня. И еще как тревожиться! Его свита, да и не только она, им зачарованы и ловят каждое слово, но я-то вижу все…
Самым тяжелым было ждать. За столько лет я должна была бы уже к этому привыкнуть, однако сейчас, даже понимая, что быстро собрать армию и переправиться в Англию Алиеноре не удастся, я каждый день ждала нападения. Но все вокруг было тихо и спокойно. И самое ужасное, что, пожалуй, только я понимала, насколько эта тишина обманчива. Я добросовестно пыталась заниматься хозяйственными делами, но все валилось из рук. А предпринять какие-то более важные для всех нас действия я не могла. Вот Робер мог. И должен был бы. Но для этого надо до конца понимать, что такое — править… а в то, что он это понимает, я с каждым днем верила все меньше и меньше.
К тому же он еще и не король. Пусть для его окружения это ничего не меняет, но ведь есть и другие, и их немало. Не так уж важно, как ты пришел к власти, в истории бывало всякое… но вот то, что на твоей голове венец, и надели его не просто так, значит многое.
И я поняла, что приложу все силы, но сделаю это как можно быстрее. Коронация. Откладывать ее больше нельзя! Даже если практически все придется делать самой… Да, скорее всего, так и будет. Мой дорогой сын ничего не смыслит в этих делах, но даже если бы и смыслил… Робер еле вытерпел снятие мерок, на чем участие в подготовке и завершил. А Солсбери и Мурдах, не говоря уж о достопочтенном Адипатусе, весьма быстро растеряли свой пыл и, отложив торжества "до Троицы", предались более важным занятиям… Так что пора браться за работу. К тому же, чем больше я буду занята делами, тем меньше, надеюсь, у меня останется времени на тягостные раздумья. А это было бы лучшим избавлением от постоянной тревоги…
Я за всю жизнь не писала столько писем, сколько в эти дни, и не встречалась с таким количеством совершенно разных людей. Вот уж где мне пригодились мои придворные! Скольких сил нам это стоило, и не перечесть, но к приезду Робера все было подготовлено безупречно — настолько, насколько это было возможно за такой короткий срок. К коронации готово было все, кроме одного. Самого Робера. Посему я отправилась им навстречу, чтобы успеть обговорить подробности завтрашней церемонии. Ведь от того, как он будет выглядеть во время обрядов, зависело очень многое.
А Робер был весел, самоуверен и мало расположен к серьезной беседе. Куда там Ричарду! Передо мной гордо восседал на коне снисходительно поглядывающий на меня самодовольный наглец, уверенный, что любую проблему он разрешит щелчком пальцев, а врага сразит одним взглядом. И все вокруг смотрели на него с обожанием. Встань он сейчас на голову или сядь задом наперед на коня — и это бы встретили с горячим одобрением.
Мне не хотелось ни разговаривать с Робером, ни видеть его. Но пришлось почти всю ночь объяснять ему, что он должен будет делать на завтрашней коронации. За Марион я не волновалась: как ни далека она была от двора, воспитали её правильно, и я не сомневалась, что вести себя, как подобает, она вполне сможет. Да и ничего особенного ей, в отличие от Робера, делать не придется.
Но то, во что превратилась коронация… этого не только я — никто не смог бы предугадать! Если бы мне кто-нибудь рассказал подобное, я бы не поверила. Нарушив все возможные правила, мой дорогой "сынок", как обычно, не дав себе труда ни в чем разобраться, привычно взял все в свои руки и принялся руководить. За несколько мгновений он умудрился не только короноваться сам, но и покуситься на святыни власти, испортив Куртан, а также неожиданно назначить изумленную супругу в соправительницы, чего сегодня вовсе не предполагалось. Но этого ему показалось мало. И он одним взмахом руки короновал своего отпрыска, а заодно и назначил возможным регентом графа Солсбери, как громом пораженного столь стремительным и совершенно неожиданным возвышением.
Я стояла, едва дыша, и боялась только одного — что в торжественной тишине сейчас раздастся чей-нибудь возглас: "Прекратите этот балаган!" Но все молчали. Мало того, благоговели…
Церемония коронации приближалась к своему завершению, и я молила Бога, чтобы она закончилась как можно быстрее. Потому что силы мои были на исходе. И коронация наконец-то закончилась. Робер с видом победителя пристегнул к поясу остро заточенный, а оттого ставший неожиданно коротким меч Эдуарда Исповедника, и по толпе пронесся восхищенный ропот. Значит, Господь сжалился над нами…
От пережитого у меня просто подкашивались ноги, и я мечтала только об одном — лечь в кровать. Но пришлось присутствовать на торжественном коронационном обеде. И тут я услышала много восхищенных отзывов о нашем новом короле, в которых особенно подчеркивались его храбрость и мужество. И, правда, разве можно назвать трусом человека, который сделал острым Меч Милосердия! И всем сразу стало понятно — поблажек от него не жди. А уж врагам его лучше самим наложить на себя руки. Немедленно!..
При первой же возможности я удалилась в свои покои. Наконец-то можно было отдохнуть… Сквозь наваливающуюся дремоту я успела подумать, что Господь, должно быть, на нашей стороне. Ибо, каких бы глупостей не совершал этот человек, ему всё сходило с рук, а окружающие искренно верили, что так и только так должно быть!.. Так что пусть он хоть швыряется королевскими шутами-карликами в придворных дам, велит обвенчать своего коня с овцой, сделает пьяницу-расстригу Адипатуса Папой Римским, а графов Солсбери и Кента коронует императорами Солнца и Луны — не так уж и страшно. Главное — у Англии есть король…
Глава 8
О стратегических планах, великой армаде и мобилизационных расчетах, или "Последняя реликвия"
Пир после коронации прошел в форме легкого фуршета. По местным меркам. То есть из зала вытащили всего четыре десятка упившихся вусмерть, и только двое из них чуть не отдали богу душу. Так что к полудню следующего дня все были уже более или менее адекватными, менее или более опохмелёнными и в равной степени — исключительно задиристыми, пылающими боевым азартом.
Очнувшийся от алкогольного дурмана Лука Боманур, представлявший на коронации ни много, ни мало — Папу Римского, немедленно принялся строчить письма к Великому Магистру храмовников и всем своим коллегам — Великим Кастелянам, в различных областях обитаемой вселенной. В этих посланиях он с яростью, достойной пера этого… как его?.. Ну, он еще кукурузу везде сажал… Хрущев, блин! Однако, я здесь уже элементарщину забывать начинаю…
Так вот, с яростью, достойной Никиты Сергеевича на ХХ съезде, Боманур разоблачал культ личности Ричарда, расписывал ужасы политических репрессий, обрушившихся на невиновных и непричастных, выпячивая, естественно, беды, постигшие храмовников Англии. Если верить Великому Кастеляну, то Ричард был трусливым, кровожадным пидором-недоумком, исправно проваливавшим любое начинание, к которому имел хоть какое-то отношение, и уничтожавшим всё, до чего только мог дотянуться. Папенька пил по утрам кровь христианских младенцев, а по вечерам — юных девственниц, совратил матушку, и та, ужаснувшись открывшейся ей истиной образины моего папаши, укрыла ребенка от этого изверга… Короче, прослушав парочку особенно крутых пассажей, я уверился в одном: если Лука Боманур оставит Орден и удалится на покой, то он вполне может заняться писательским ремеслом. Во всяком случае, какой-нибудь там неудобочитаемый Солженицын повесится от зависти от этих "Писем об Англии", которые на добрых восемь столетий обогнали и по литературности, и по лживости незабвенный "Архипелаг ГУЛАГ"…
Но, так или иначе, а если храмовники всех стран не соединятся и останутся равнодушными к этим письмам, то у них совсем нет сердца. И, скорее всего, очень скоро коалиция имени моей бабушки получит в тылу полноценный мятеж…
Арблестер, очухавшись после приема внутрь моря вина, отправился в Дувр, и вывел уже в обычное море "флот, нашей гордости оплот". Правда, и его, и меня несколько смущала, а по чести сказать — пугала информация, полученная от матушки Беренгарии, евреев и храмовников, согласно которой мы вчетверо уступали противнику по числу вымпелов, а проигрыш по тоннажу был ещё серьезнее. Перед самым отъездом, он, вместе с десятком старших капитанов, затребовали личную аудиенцию, на которой все долго молчали, глядя в пол, а потом Арблестер выдал:
— Я, это… нет, принц, только не думай… то есть, мой король… просто… ну, я это… поговорили между собой… умереть — оно что ж… только…
Тут он окончательно стушевался и замолк. Я приобнял его за плечи:
— Послушай, дружище, ведь никто и не ждет, что ты сейчас ринешься на них как Бэтмэн и уделаешь всех. И лично я не хотел бы, чтобы вы мне тут разыграли в лицах картинку "Врагу не сдается наш гордый "Варяг"… Проследите, куда эта сволочь попрет, и дайте нам знать. Обязательно высмотрите, где будет основная высадка. Где рыцарей выгрузят? И тут же мухой — ко мне. А так… — я махнул рукой. — Ты ж не Человек-Паук, чтобы всех их паутиной связать и в Англию не пустить. И не драконы вы огнедышащие, чтобы весь вражеский флот огнем спалить…
Вот на этом месте моя речь была прервана диким воплем, который исторгли десяток мужских глоток. Первый Лорд Адмиралтейства обернулся и, ухватив ближайшего к нему капитана за грудки, заорал:
— А я вам, suki dranye, что говорил?!! Он — придумает! Он ветер высвистывать может!.. Ему сам Морской помогает!.. Или даже служит!.. Он не на смерть посылает — на победу!.. А вы, eblany!.. Вам только ныть!..
Остальные капитаны подтянулись, сомкнулись и заревели:
— Да живет и здравствует великий король Робер! Англия и Робер! Mochy kozlov! Spartak — champion!
После чего они дружно вынеслись из зала с такой скоростью, что я даже не успел спросить у них, чего это я такого опять придумал. Попытка послать за ними кого-нибудь из Литлей не увенчалась успехом: в зал ввалились синешалый тесть и Уильям Длинный Меч. Они тащили за шкирку слабо трепыхавшегося Годгифсона, который изредка мяукал в том смысле, что может идти сам. Но его никто не слушал. Оказавшись прямо передо мной — ближе подойти им не дали Литли — граф Солсбери и Великий Сенешаль пихнули Главного Королевского Алхимика с такой силой, что если бы не Маленький Джон, он непременно расшибся бы об основание трона.
Гран-сержант Взвода Охраняющих Жизнь Дорогого и Всеми Любимого Повелителя перехватил пикирующего Годгифсона, и оба застыли, олицетворяя собой картину "Эдгар, или прерванный полет". Я внимательно посмотрел на своих родственников:
— Ну, и?..
— Вредитель! — сообщил дядя Вилли. — Sabotajnik! Подкупленный континенталами…
— Эка тебя пропаганда-то зацепила, дядя. Говори толком: в чем дело?..
— А ты пока расскажи, где тебе встретился этот подлый Propaganda! — рявкнул Джон, встряхнув Годгифсона. И добавил уже мягче, — И что ж он к тебе привязался-то так? Сперва — в Дувре, теперь — здесь…
— Кто? — только и смог выдохнуть алхимик.
— Так в чем дело, дядюшка, тестюшка? Какого кипариса вы тут ко мне приперлись?