Вставай, веселая Англия!
Вставайте люди на бой!
С врагами подлыми и наглыми
С континентальной ордой!
Пусть нас на бой вдохновляет
Добрый король Робер!
Врагов он посрамляет
Потомству в пример!
Нормандцев и анжуйцев сила
На Англию грядет!
Врагов здесь ждет могила,
А нас — победа ждет!
Пусть нас на бой вдохновляет
Добрый король Робер!
Врагов он посрамляет
Потомству в пример!
На этом средневековый вариант "Священной войны" прервался, орда остановилась. Вперед вышел крепкий, седой мужичина в кожаной куртке, покрытой железными пластинами и очень странном головном уборе. Он сделал несколько шагов вперед, преклонил колени:
— Славный король Робер! — возгласил он. — Жители города Гленфильда, а также крестьяне окрестных земель нашего графства, порешили собрать ополчение для войны с твоими врагами. Командовать же поручили мне — Роллану Мондидье.
С этими словами он гордо выпрямился, демонстрируя мне золотую цепь, шитый серебром потертый пояс, меч и кинжал. М-да, а одежка-то у него потертая, даже очень потертая… Из небогатых, а скорее — обедневших… Мамочка моя, Беренгария! А на башке-то у него! Это ж…
Проследив направление моего взгляда, Мондидье вздохнул:
— Увы, государь. Мой отец и я честно сражались на стороне короля Генриха, вашего царственного деда. Мы заложили наши земли, чтобы помочь нашему королю, но после победы вашего отца Ричарда, требовать возвращения долга стало не с кого. Так что я вынужден носить шлем, искусно вырезанный из дуба…
Хех, а орда — не такая уж и орда… Вон как разбились по видам оружия. Толковый мужик, этот Мондидье… А вот кстати…
— Когда шли ваши люди, благородный Мондидье, они пели песню. Кто сложил её?
— Мой внук, Жофруа, ваше величество. Жофруа, подойди к его величеству.
Высокий нескладный парень подошел и поклонился. Та-а-ак, а меч у него где?
Я соскочил с Адлера и подошёл поближе к обоим.
— Твой внук еще не опоясан, мой добрый Роллан? Ну, тогда, — продолжил я, увидев отрицательный кивок, — преклоните колено юноша! Клянётесь ли вы свято блюсти законы и обычаи рыцарства, быть верным клинком своему сюзерену и защитником своим сервам и вилланам?
Тот истово кивнул и перекрестился. Я хлопнул паренька по плечу своим изогнутым клинком:
— Встаньте, сэр Жофруа. Будьте верным мечом вашего деда, барона Оукенхелм! Барон, я назначаю вас командиром первой Гленфильдской дивизии народного ополчения. Вот, — я протянул ему свой кошелек. — Этого хватит на первое время. А вам, рыцарь Мондидье, — я снял толстый серебряный браслет и, поднатужившись, разломил его на две половины. — Это — на вооружение, а это — на коня. Удачи! Увидимся в бою!
И мы двинулись дальше, провожаемые песней:
Никто пред врагом не согнется.
Гони их! Бери в полон!
Над Англией гордый клич несётся:
"Робер! Спартак — чемпион!"
Пусть нас на бой вдохновляет
Добрый король Робер!
Врагов он посрамляет
Потомству в пример
По дороге в Лондон мы встретили еще несколько ополченческих формирований, численностью от полка, до дивизии. Так что к Лондону подтягиваются Первая Гленфилдская, вторая, третья и четвёртая Оксфордширская, Кентская и Норфолкская дивизии народного ополчения, первая и вторая Ноттингемская и Кембриджская бригады и еще отдельные полки. Всего же к Лондону движется не менее пятнадцати тысяч ополченцев. Эти ребята, конечно, не настоящие солдаты, но для первого удара, добивания бегущих и создания массовки — сгодятся. Теперь надо заняться выработкой плана предстоящей кампании…
… Однако вместо разработки военных планов мне срочно пришлось принять участие в политическом мероприятии. В коронации. Да еще в какой!..
… Мамочка Беренгария встретила нас чуть ли не на окраине Лондона и с места в карьер выдала такую информацию…
— Робер, мне нужно поговорить с вами наедине, — заявила она, как только закончила целоваться с Машенькой и восхищаться маленьким Генри. — Простите, дорогая, — она кивнула Марион, — но вам сейчас не до политики, а дело не терпит отлагательств.
И с этими словами она тронула свою кобылку в сторону, всем своим видом показывая, чтобы я следовал за ней.
Когда же мы отъехали достаточно далеко, и были отрезаны от остального мира несокрушимой стеной Литлей, Беренгария повернулась ко мне:
— Робер, мне не хотелось бы тревожить вас еще более, чем это уже пришлось сделать в своем письме, но, что должно было случиться — случилось. Алианора собрала гораздо более мощную армию, чем можно было даже предположить. И дело не только в количестве: ее воины не ополченцы, наподобие тех, что каждый день прибывают в Лондон, а закаленные ветераны, многие из которых воочию видели зеленые холмы Кипра, раскаленные пески Палестины и желтые скалы Сицилии. И ведут их прославленные полководцы: ваш дядя — король Альфонсо Кастильский и командир наемников у вашего отца Эдвард Меркадье. Последний поклялся отомстить мне, вам и всем остальным за смерть своего повелителя и друга…
— Да ладно тебе, мамочка, — я чуть приобнял ее за плечи. — Чего ты разволновалась-то? Высадятся эти два козла со своим стадом у Дувра — тут им и славу поют!
— Не сомневаюсь в вашей храбрости, мой дорогой, но не слишком ли много в ваших речах самоуверенности? Подобное свойство натуры, в отличие от храбрости, чаще приводит к поражению, чем к победе, и к поражению весьма болезненному! Не поддавайтесь ему! Не стану спорить, вполне возможно, что мой зять и Меркадье — действительно dvakas la, что бы эти слова ни значили, но они не те соперники, с которыми вам будет легко справиться…
— Да нормально всё будет. Меня тут просветили по поводу героического прошлого обоих этих "полководцев". Этот твой Мерд-кан-дьё только и умеет, что деревни подчистую вырезать да монастыри сжигать, ну а Альфонс — это ж вообще! Евреи рассказывали, что это чмо из-за своего гонора сражение просрал, да так, что чуть своей державы не лишился! Великий полководец, что и говорить!
Не могу же я ей показать, что сам чуток трушу. Моя женщина должна быть уверена в том, что её мужчина — самый надёжный защитник на свете! Да и потом, о моральном состоянии армии тоже надо озаботиться…
Я гордо посмотрел на Беренгарию, ожидая увидеть её успокоенной, но она только покачала головой и опустила глаза:
— Простите меня, Робер, мне не хотелось бы этого говорить, но если я не скажу сейчас, потом может быть уже поздно…
Она тяжело вздохнула и произнесла так тихо, чтобы расслышать смог только я:
— Знаете, если бы я не была твёрдо уверена, что вы не рождены от Ричарда, я бы сказала сейчас, что вы — его истинный сын! То же высокомерное презрение к опасностям, то же глупое бахвальство и поразительно легкомысленное отношение не только к своей жизни, но и к жизням тех, кто зависит от вас, кто вам доверился…
Она помолчала, подбирая слова, а потом продолжила еще более грустно:
— Задумайтесь на мгновение, что ожидает вашу жену, вашего сына, ваших соратников, да и меня, наконец, в том случае, если вы проиграете? А вы вполне можете проиграть, если продолжите в том же духе… Я очень боюсь убедиться, что вы настолько жестоки, Робер…
Ее губы дрогнули, и по щеке скатилась слеза. Но тут же Беренгария взяла себя в руки и спокойно произнесла:
— Ладно, этот вопрос мы обсудим позже, но есть дело, которое не может ждать… — Она гордо подняла голову, — Завтра — ваша коронация, сын мой…
О да, это была коронация, мать её! Беря нагнала в Лондон целую толпу народу, в том числе каких-то конкретных проходимцев, типа Вальдемара — брата короля Дании Кнута, которого я в свое время поколотил, правда — опосредованно. Какого лешего этот Вовочка к нам приперся — понятия не имею, но он сделал прочувствованный подарок в виде нескольких пудов серебра и очень просил заключить с Данией Пакт о ненападении. Ладно, коронуюсь — подумаю.
Имелся посол Бериного брата — короля Наварры Санчо Сильного. Здоровенный бугай, который бросает на меня какие-то странные взгляды, словно бы собрался живьем сожрать. Ладно, будем поглядеть…
Отец Адипатус собрал в Лондон кучу всяческого духовенства, в том числе двух епископов из Англии, одного — из Уэльса и одного — из Нормандии. Правда, про последнего мне шепнули, что он вроде как не совсем епископ, или кем-то там не признанный епископ, но вполне себе такой солидный и, кажется, не глупый.
Граф Солсбери наконец познакомил нас со своей супругой — симпатичной такой девчушкой по имени Элла. Я расчувствовался и, вспомнив читаную в октябрятском детстве книгу, сразу захотел подарить ей щенка Тотошку и серебряные башмачки, что я и сделал. Правда, Тотошка оказался несколько крупнее своего литературного прототипа — а что б вы хотели от молосского дога? Зато серебряные башмачки оказались супер. Спасибо Иегуде Бен Лейбу — сыскал в загашниках своей общины. Девчонка расцвела, расцеловала щенка, надела новую обувку и помчалась к Машеньке. Представляться, общаться, занимать придворную должность и вместе с Масяней играть с живой игрушкой — маленьким Генри.
Но дядя Вилли пригнал на коронацию еще до черта всяких аристократов, с которыми я знакомился чуть не до полуночи, а потом, вместо того, чтобы выспаться перед ответственным событием, чуть ли не до рассвета заучивал под руководством мамы Бери всё, что мне нужно говорить, делать, отвечать на церемонии. С грехом пополам заучили, и я на пару часов забылся тяжелым сном без сновидений. А утром…
… Гремят колокола, надрывно воют фанфары, войска орут "Спартак — чемпион!" Отец Тук… виноват, вот тут уж точно — архиепископ Кентерберийский Адипатус в парадном облачении, новой тиаре, которая ему наконец-то по размеру, возлагает мне на голову корону и одновременно с этим взрывается добрая тысяча фейерверков королевского алхимика Годгифсона. Надо мной развернули флаг с красным крестом… Я вам чё — медпункт?!
Мне в руки выдают здоровенный меч, я внимательно к нему приглядываюсь… Твою мать! Он же сломанный! Вот что значит устраивать всё впопыхах!..
— Джон! — Я протягиваю ему оружие. — Прикажи, чтобы быстро переточили! И мухой! Он мне прямо сейчас нужен!
Гран-сержант рыкнул на своих, и двое умчались с мечом на поиски кузнеца. Ну, что у нас там дальше по плану?..
Дальше по плану надевание на голову короны — довольно дурацкой штуковины из позолоченного серебра с крестом на макушке и каменьями по периметру. Ну, ладно, давай, примас Англии, возлагай на меня ворону или корову…
Едрить-колотить! Опять забыли! Ну, а Маше корона где? Где, я вас спрашиваю?!! Я тяну к себе Машу, вопрошая замполита:
— Тукало! А для Марион корону забыли, да?!
Тот оторопело кивает. Да что же это, я один за всех думать должен?!
Я лихорадочно оглядываюсь. Ну ни черта похожего на корону нет, хоть плачь! А, ладно! Будем решать проблемы подручными средствами!..
Я снимаю с себя корону и водружаю её на голову Маше, одновременно шипя архиепископу: "Мажь быстрее, мать твою!" Он машет своей метелкой, потом кропит Маню каким-то маслом… Уф, слава богу! Кажись, выпутались…
Ага! Черта! Никуда мы не выпутались! Для Генри короны тоже нет! А как же тогда?..
— Дядя! Возьми Генри и иди сюда!
Уильям Длинный Меч аккуратно принимает на руки крестника и подходит ко мне. Вид его выражает полное недоумение. Блин, будешь тут недоуменным, если короны на коронацию не принесли!
— Так, держи его вертикально. Адипатус, давай, осеняй наследника короной!
Ну вот, теперь всё по правилам. Короля короновали, королеву короновали, наследника короновали. Можно и отдыхать…
Двое Литлей влетают в собор и галопом несутся ко мне. Милвил протягивает мне меч. О, вот теперь — дело. Таким мечом можно и врагов сокрушать! Я поднимаю клинок, показываю всем заостренное лезвие, а потом привешиваю железяку к поясу. Ладно, если моя сабелька сломается — будет, чем заменить…
Глава 7
О военной тревоге, коронационных хлопотах, счастливой наглости и наглом счастье, или "Кто стучится в дверь ко мне?"
Когда Робер наконец-то отбыл в Нотингем, я, несмотря на обступившие меня хлопоты и заботы, к своему собственному удивлению, испытала облегчение. Когда Робер здесь, а, впрочем, не только здесь, в Лондоне, но и где бы то ни было еще, он заполняет собой все пространство. И иногда его бывает слишком много. Или это я так предвзято сужу? В нем столько энергии, что ее надо куда-то расходовать. А если подходящего дела нет, то даже сам воздух вокруг него словно начинает звенеть от напряжения.
Но после его отъезда в Тауэре царили тишина и покой. Все спокойно занимались своими делами: слуги приводили в порядок главный зал, весьма ощутимо загаженный после счастливой отцовской попойки, а заодно и прибирались во внутренних покоях. Мои немногочисленные придворные, которые делили со мной все мои радости и печали, а теперь в полной мере вкушали прелести жизни истинно королевской свиты, готовились к встрече Марион и наследника. Витавший в воздухе дворца аромат чисто выбеленных холстов и свежей соломы, смешанной с душистыми травами, радовал меня, а вид склонившихся над вышиванием дам умиротворял.
Но покой продлился недолго. И поводы для беспокойства нашлись уже через пару дней после отъезда Робера. Я как раз решила разобраться со всеми дворцовыми кладовыми и ждала мажордома, чтобы удостовериться, достаточно ли у нас запасов, как мне доложили, что прибыл посланец с письмом от Джоанны. Если учесть, что последнее письмо я получила от нее еще во Франции, а с тех пор мое положение столь изменилось, я совсем не была уверена, что она сможет мне написать. О том, что она могла и не пожелать этого сделать, я предпочитала не думать. Но, значит, пожелала. И смогла. И это взволновало меня куда больше, чем хотелось бы. Потому что просто так теперь она писать бы не стала. Значит, повод был серьезный… Неужели Алиенор своей или чужой рукой уже нанесла нам первый, пока неясный, но от этого еще более коварный удар?
Незнакомый молодой — очень молодой человек, тулузец, конопатый и кареглазый, вытащил откуда-то из-под запыленного плаща письмо и с поклоном протянул мне. Пергамент был сильно потрепан и весь в каких-то подозрительных разводах, да к тому же запечатан незнакомой мне печатью. Странно…
— Так кто послал вас? И что с письмом?
— Ваше Величество! — вымолвил он, склонившись в еще более почтительном поклоне, таком низком, что казалось, он вот-вот рухнет на колени. — Нижайше прошу простить меня за то, что письмо несколько повредилось в дороге… от морской воды…
— Кто-то хотел помешать вашему путешествию? — я постаралась сдержать волнение.
Если на него намеревались напасть, значит, все серьезнее, чем я предполагала. Но посланец молчал, не смея поднять глаза.
— Отвечайте же!
Он долго собирался с духом, но потом все же проговорил:
— Не сочтите меня трусом, ваше величество, но кто-то, кого я не знаю, сначала старался не дать мне добраться до побережья, а потом, уже во время плавания, просто попытался скинуть за борт…
— Если судить по тому, что вы сохранили письмо и стоите сейчас передо мной, то вряд ли вас кто-то назовет трусом… Успокойтесь и рассказывайте — время дорого!
— Моя госпожа, графиня Тулузская, которой я обещал служить до последнего вздоха, не пожелала указать своего имени, ибо тревожилась, как бы ее письмо не попало в чужие руки. Она надеялась, что вы даже без подписи узнаете ее почерк. А в подтверждение того, что я честно выполняю именно ее волю, она приказала передать вам вот это…
Он опять долго рылся за пазухой, но, в конце концов, извлек наружу маленький мешочек на черном шнурке. Внутри лежала серебряная брошка в виде пчелы… Сущая безделица, если не знать, кто и когда ее подарил… Но для меня сейчас ее присутствие было очень важно. Оставалось проверить еще кое-что…
— Благодарю вас, отважный рыцарь! Я позову вас позже, когда будет готов ответ. А пока ступайте, вам надо отдохнуть и подкрепить силы после трудной дороги.
Он улыбнулся мне неожиданно белозубой улыбкой и от этого стал еще моложе. Совсем мальчик! Для него на сегодняшний день все трудности уже закончились. А о том, что будет завтра, молодость не задумывается…