— Я не знаю, что со мной. Мне плохо. Что-то плохое, неправильное. Мне нужна помощь, но я даже не знаю, какая.
Последние слова шепчу. Влад встает из-за стола и садится на корточки рядом со мной.
— Лесь, что случилось? У тебя что-то болит?
— Я не могу спать, — шепчу. — Не могу есть. Голова очень болит. Не знаю. Просто не могу, мне так плохо.
— Тише, тише, не бойся. Все будет хорошо. Сейчас позвоним доктору и отвезем тебя в больницу.
Он пишет кому-то — наверное, Максу — сообщение. Я осторожно вдыхаю запах парфюма и понимаю, что он другой. Запаха Влада, к которому я привыкла, больше не существует.
— Почему ты сменил парфюм? — спрашиваю я.
Мы неожиданно встречаемся взглядом. Смотреть в серые любимые глаза невыносимо, и я отворачиваюсь, а потом голова кружится так сильно, что сидеть прямо я больше не могу. Дальнейшие события превращаются в непонятный суматошный калейдоскоп: врач, тонометр, машина, холодная койка приемного покоя, капельница, от которой ломит руку и спасительный крепкий сон.
Сколько раз еще ему надо ошибиться, чтобы уже перестать причинять боль тем, кто дорог?
Всю жизнь Влад оглядывался назад и понимал, каким был ебланом. По-другому и не сказать, нет цензурных слов, описывающих человека, неспособного защитить невесту от нападок родителей. Нельзя никак иначе обозвать тварь, севшего бухим за руль. Он мог просто увести Лену наверх, закрыться с ней в комнате, а наутро улететь в любую точку мира. Мог позвонить Сереге и попросить забрать его. Мог создать на каком-нибудь "юду" задание и любой студент с тачкой не отказался бы заработать круглую сумму.
Но Влад не хотел думать мозгами. Он просто взял в охапку Лену, беспечно подумал "я почти ничего не выпил, фигня". И через час наблюдал, как любимая женщина медленно умирает.
Психолог потом говорил что, возможно, исход был бы таким же, будь Влад трезв. Возможно, они бы попали в аварию даже если бы их кто-то вез. Но Архипов понимал, что вот эта тетка в красивом дорогом кабинете работает с ним, оставшимся в живых. Ей все равно будет ли виновный в гибели Лены наказан, потому что Лене все равно. А если убедить его, что дело не в опьянении, то, возможно, клиент и не пустит себе пулю в лоб.
Точно так же он не захотел думать и в Греции. Когда отправлял Лесю с водителем в съемную квартиру, когда откупался от ее обиды обещанной зарплатой, которая теперь была ей не нужна. Влад просто хотел вернуть все, как было до ее прихода.
Получилось так, словно он в попытке натянуть штаны дал себе по яйцам.
Если бы не Макс, Олененок бы и сидела там одна. Не решилась бы попросить о помощи. Кто бы мог подумать, что именно Макс о ней позаботится.
Влад не спит уже почти сутки. Хотя по правде говоря все недели с их расставания он помнит смутно. Работа, которая теперь заполняет девяносто процентов времени, не оставляет шансов на самокопание.
— Вы с Данковой приехали? — Врач выходит из палаты и строго смотрит на Влада.
У того внутренности сводит от нервного напряжения. Тоска и ненависть к себе, сопровождающие его последние недели, смешиваются со страхом за Лесю и рождают в голове всякие ужасы.
— Идемте, побеседуем.
Они заходят в кабинет, где на диване спит миловидная медсестричка. От хлопка двери она ойкает и подрывается ставить чайник.
— Ну что, — врач открывает медицинскую карту, — дома будем девушку лечить или в стационар кладем?
— Что? — Влад моргает.
За несколько часов в больнице, пока Олененка осматривали и обследовали, он успел уже проработать планы на случай всех серьезных диагнозов. Рак? Выкидыш? Депрессия?
— Гастрит, спрашиваю, дома лечить будете или оформляем в палату?
— Гастрит? У Олен… кхм… Олеси гастрит?
— Ну, я бы сказал у нее гастрит, рефлюкс-эзофагит и дискенезия. Ну и плюсом легкое истощение на этом фоне, она явно давно не ела. Нервный срыв на этой же почве, но девушка довольно бодрая. Мы ей ФГДС сделали, так она после сказала — цитирую — "Ну я ему припомню". Подозреваю, это она о вас, со мной была исключительно мила.
От облегчения ему хочется рассмеяться. Всего лишь гастрит? Он мысленно уже увез ее на лечение в какую-нибудь Германию, а у нее всего лишь гастрит?
— Ну, во-первых, не всего лишь. — Врач хмурится и Влад понимает, что последнюю фразу произнес вслух. — Если не лечиться, можно и до язвы довести. А эзофагит вообще штука неприятная. А во-вторых да, к сожалению, проблема частая. Неправильное питание, стрессы, экология. Хеликобактер мы не нашли, так что лечение займет месяца два-три. Строжайшая диета, лекарства. Можем положить на пару неделек в стационар, понаблюдать. Можем отпустить, через две недели сделаем контрольный анализ крови. Решайте.
— Я с ней поговорю. Можно?
— Разумеется. Она в четвертой палате. Если надумаете лечиться здесь, то сообщите мне. А если решите уехать, то вот рецепты, распечатка диеты. И закажите у медсестры выезд на дом, нужно будет проставить вот эти уколы. Заболевания желудка, поверьте моему опыту, крайне часто обостряются на фоне стресса. Можно съесть кучу таблеток, но стоит нервной системе перегрузиться — и начинай все сначала. Поэтому нервы мы тоже приводим в порядок.
Так, уколы купить в двойном экземпляре. Ему тоже пригодятся.
Медсестра провожает его в палату. Леся дремлет. При виде нее сжимается сердце: хрупкая, бледная, уставшая. Губы сухие и потрескавшиеся, под глазами залегли темные круги. Но какая же, мать ее, красивая.
Кожа на ощупь такая же нежная, как он запомнил. Пальцы осторожно касаются щеки, запрявляют непослушную прядку волос за ухо. Будить ее совсем не хочется, но Олененок просыпается сама.
— Привет, — слабо улыбается и вздыхает.
А еще отводит глаза. Будто смотреть на него слишком больно.
— Привет. Как себя чувствуешь?
— Мне засунули здоровенную трубку прямо в желудок. И выкачали литр крови из кулака, потому что не нашли вену. Больно.
— Так нужно. Все, Олененок, халява кончилась. Никаких тебе манго и шоколадок. Будешь есть кашку, супчики, паровые котлетки и ряженку.
— Хорошо, — вздыхает она. — Буду есть кашу.
— А еще я буду ставить тебе уколы. Они хотели отправить медсестру, но зря я, что ли, учился этому на курсах в универе? Олененок, хочешь лечь в больницу или поедем домой?
Дом теперь только один. Увезти ее в съемную квартиру и оставить там наедине с собой даже для него последнее свинство. Впустить в свой дом еще сложнее, но если сейчас Влад этого не сделает, то впереди его ждут новые годы оглушительного чувства вины.
— Я не хочу в больницу, — тихо говорит Леся.
А он видит, видит, черт подери, немой вопрос в ее глазах. О доме. О том, оставит он ее, сочтя болезнь несерьезной, или нет. Невыносимо мучить ее сильнее, но меньше всего Владу хочется говорить в больнице.
— Тогда одевайся. Поедем отсюда, чтобы никому не пришло в голову снова обижать тебя какой-нибудь трубкой.
Олененок решительно отказывается от кресла и, держась за его руку, сама идет к машине. Медленно, покачиваясь от слабости. Но чуть улыбается солнышку, почти по-летнему пригревающему.
Надо взять отпуск. Как-нибудь справятся недельку без него, сейчас все вопросы можно решить по удаленке. Возьмет пять дней, будет следить, чтобы Олененок пила лекарства, выводить ее гулять, варить утром кашу и делать уколы. А потом, когда она немножко поправится, закрыть в спальне и не выпускать из постели.
Если, конечно, она его простит. Сам-то он бы послал далеко и надолго.
— Ты пропустил поворот, — грустно сообщает Леся.
— Нет. Не пропустил.
— Влад.
Она так редко называла его по имени. А ведь оно в исполнении Леси звучит охрененно.
— Так нельзя. Я не могу у тебя остаться.
Он молча стискивает руль и упрямо ведет машину к выезду из города. Леся смотрит в окно, сил на споры у нее почти не осталось.
Дома тихо и пусто. Домработницу он отпустил на несколько дней, так тошно было смотреть на людей. Редкие ночи, которые Архипов проводил дома, обходились без расколотой о стену кружки или бутылки.
Но у дверей дома Леся снова просит:
— Отвези меня домой, пожалуйста. Так будет лучше.
— Олененок, ты останешься здесь.
"Навсегда", — слова застревают в горле. Не так-то просто их сказать.
— Я не могу. Влад, я же не щенок, которого захотел — впустил в дом, захотел — на улицу выгнал! Я так не могу! Мне жаль, что я тебя напугала, но раз все обошлось и со мной ничего серьезного, можно мне домой? Ну пожалуйста!
Все, с него хватит. Влад сгребает Лесю в объятия и почти физически ощущает, как тиски на сердце слабнут. Будто дышать становится легче. Она здесь. Рядом, сопит ему в плечо, пытается вырваться и ревет, но здесь.
Леся, Леська, Олененок его. Самая последняя девушка, в которую стоит влюбляться. Девочка-беда, еще совсем юная.
— Мне страшно, — вдруг шепчет она, — понимаешь? Я не знаю, что делать! Они все просто ушли и все, а я ничего не умею! Не умею работать, не знаю, что делать дальше, кем я хочу быть. У меня нет друзей, никого нет! Я в ступор впадаю, едва на горизонте маячит проблема!
— Тихо, Лесь, посмотри на меня. Посмотри, Олененок. Тебе страшно. В двадцать с хвостиком страшно очень многим. А некоторые и в сорок не знают, кем станут, когда вырастут. Твои родители — мудаки, которые думают только о себе. А друзья у тебя есть. Друзья — это ведь необязательно те, с кем ты в детском саду в один цветочный горшок противный компот выливала. Вот Макс, вспомни, как вы с ним надрались и друг дружкины права отстаивали. Или как ты с Анькой на шашлыках до икоты смеялась над тем, как Серега показывал вам палец. У тебя есть друзья, Олененок. Может, пока не очень верные и крепкие, но у тебя не было времени, чтобы укрепить отношения.
Леська качает головой. Немного дрожит, но уже пригрелась на груди и почти не плачет.
— Я ничего не умею. Бессмысленное образование для галочки.
— У нас почти все начальники такие.
— Я ужасно работала.
— Ну не знаю, мне очень нравилось.
— Я испугалась. Даже не смогла найти полис, чтобы сходить к врачу.
— Лесь, давай не будем стоять на пороге. Пойдем в дом, разденемся и попьем чаю. Не плачь. Сейчас поговорим. Я тебя не брошу, я клянусь. Ты не щенок и не котенок. Ты моя.
* * *
Из окна на постель падает красно-оранжевый свет заката. Безумно долгий день подходит к концу. Олененок сидит за столиком, который Влад притащил с балкона. На нем куча таблеток и чашка с теплым чаем. Никакого горячего, холодного, острого, соленого, жирного. Бедная Леся, три месяца диеты станут для нее пыткой.
А Влад не верит, что держит ее руку. Вот так вот все просто. Взять и не пускать.
— Я все думала, они вернутся. Или мама устроится там и позовет к себе. Я иногда захожу на ее страничку в фейсбуке. Мне хочется спросить, как зовут братика, но я боюсь, что она мне не ответит.
— Скучаешь?
— А ты?
Она поднимает взгляд и внутри что-то обрывается. Влад не думал, что она знает. Хотя конечно знает, это всему офису известно. И все за спиной обсуждают, а он рычит в бессильной ярости, понимая, что не может ничего и никому запретить.
— Скучаю. Я бросил тебя, не потому что ты надоела. Я просто привык к тому, что ее нет, а другие были не нужны.
Леся опускает голову и закрывает глаза.
— Я устала. Я лягу, ладно?
— Ты сможешь спать рядом со мной?
— А нужно?
— Да.
Пока Леся переодевается в свежую рубашку и укладывается под одеяло, Влад пишет Максу список заданий и заодно просматривает дела на неделю. Ничего важного, плевать, перетопчутся. Ему тоже надо прийти в себя.
Солнце давно зашло, по небу рассыпаются звезды. Сейчас в саду очень свежо и красиво, из приоткрытого окна в комнату проникают запахи цветов и дождя.
Олененок сворачивается клубочком на самом краешке кровати, будто стараясь быть как можно дальше от него. Бедная исстрадавшаяся девочка. Влад осторожно опускается рядом и мягко разворачивает к себе, заключает в объятия и полной грудью вдыхает слабый цветочный аромат.
— Ну не злись на меня, Олененок. Я по тебе сильно скучал.
— Как от этого избавиться? От чувств?
— Я задаю себе этот вопрос с тех пор, как ты пришла на собеседование.
— Почему ты меня взял?
— Потому что влюбился.
— Я серьезно, Влад.
— И я серьезно. Тогда я об этом не думал. Просто яркая сексапильная девчонка сама лезет ко мне в постель. Ты же не похожа на тех, к кому я привык. А потом как-то все само получилось. Без тебя было очень хреново.
— Почему ты не позвонил? Я ждала.
— Дурак потому что.
— И даже не станешь придумывать отмазку?
— Не стану. Просто дурак.
— И что теперь делать?
— Жить.
Боже, какое нереальное блаженство — перебирать мягкие волосы, чувствовать дыхание на груди, обнимать осиную талию. Сейчас Олененок еще худее, чем была. Он, наверное, поднимет ее одной рукой, если захочет. Поднимет, усадит сверху и займется любовью. Медленно, смакуя каждую секунду близости, распаляясь перед бесконечными днями и ночами вместе.
— Просто жить. Пробовать. Я не обещаю, что буду идеальным бойфрендом, характер не спрячешь. Но, пожалуй, я знаю, как нам поскорее закончить с этим.
Господи, он сделал бы все на свете, чтобы больше не видеть в ее глазах страх.
— Говорят, все чувства: страсть, любовь, нежность, заботу начисто убивает брак.
Леськины глаза изумленно распахиваются.
— Да, ты разве не знаешь? Стоит людям пожениться, провести медовый месяц, как страшный зверь "быт" убивает всю романтику. Я думаю, стоит попробовать.
— А если не убьет?
— Тогда нам не на что жаловаться.
Она смеется. Сначала тихо хихикает ему в плечо, а потом заразительно хохочет, как умеет только Олененок. Так, чтобы самая темная ночь стала чуть-чуть светлее и теплее.
— Чего ты смеешься? Леська! Олененок, я тебе душу выворачиваю, а ты надо мной смеешься? Хватит ржать! Ты пойдешь замуж или нет?
— Нет, — огорошивает его ответом.
Честно, Влад думает, что ослышался.
— Нет? Что значит нет?
— То и значит. Не пойду. Сейчас.
— Почему?! Блин, Леся, ты думаешь, решиться на это было легко? Да у меня так свадебная импотенция начнется: не смогу ходить мимо ЗАГСов и буду нервно биться в конвульсиях при виде колец. Представляешь, что со мной будет на очередной Олимпиаде?
На их голоса прибегает Кот. Неизвестно, где он шарохался столько времени, но при виде своей обожаемой Леси животина орет дурным голосом и, рискуя здоровьем, лезет между ними. Архипову хочется взять его за задницу и выбросить с постели, а Леська с радостью чешет наглого кота за ухом и тот благодарно мурчит.
— Мне не нужна свадьба из чувства вины.
— Олененок, я делаю тебе предложение не из чувства вины. Я хочу, чтобы ты была рядом. Я больше не хочу подыхать потому что ты далеко.
— Я могу быть рядом и без штампа в паспорте. Какое-то время. Пока мы не убедимся, что готовы к браку.
— Женщина, мне тридцать пять лет! Еще пять — и я буду готов к кремации! И начну в шесть утра с клюкой ездить на рынок по бесплатному проездному. А она к браку не готова!
— Я хочу отмечать помолвку шампанским и клубникой. А не кашей и отваром ромашки.
— Вот это аргумент, — соглашается Влад.
А Леся продолжает уже серьезно:
— Я хочу прийти в себя. Понять, что меня ждет. Какое будущее мне доступно. Понимаешь?
— Понимаю. Но не верю. Ты боишься, что я вру и на самом деле не люблю тебя.
— Я не верю в любовь, которая возникает за несколько месяцев.
— Мы же знакомы давно.
— Только не говори, что уже тогда меня заметил!
— Ну ладно, не буду. Тогда не заметил. Ты же была ребенком. А сейчас рассмотрел. Не хочешь называть любовью, давай назовем влюбленностью. Пойдет?
— Пойдет.
— Ну и чего же ты хочешь? Какое желание будешь загадывать?
Она делает вид, что задумалась.
— А можно любое?
— В космос не полетим.
— А швабру уволишь?