Так прошел день, другой, неделя — никаких следов Тани не находилось. Казалось, девушка просто растворилась в воздухе, но Кирилл чувствовал, что она жива и не так далеко.
Оставалась одна возможность ее найти — объехать все остановки по ходу электрички и на каждой выпускать зверя. Запах девушки давно растворился и исчез, но волк сможет найти свою избранницу и без свежего запахового следа. Другой вопрос, что для этого требуется прорва времени, а у него клан и обиженная на его невнимание Алексис.
Таня, Таня, где же ты? Почему убежала? Хотя, понятно, почему.
Кир внимательно прочел все, что нашел в старом фолианте о парах и избранницах.
В истории были случаи, правда, единичные, когда волк связывал себя сразу с двумя волчицами, но всегда это было временно и рано или поздно оставалась только одна.
Вообще, пока оборотни свободны, то есть, не нашли свою пару, то и волки и волчицы в связях себя не ограничивают. Девственной плевы у самок не бывает, нет и понятия «девственность», поэтому и нет этих глупых человеческих заморочек. Свободный волк, особенно, если он силен и привлекателен, может иметь не одну любовницу. Свободные волчицы тоже не всегда ограничиваются одним партнером, тем более что самок всегда меньше, чем самцов и им есть из кого выбирать. Особенно несдержанно ведут себя во время гона те, кто еще не встретил свою пару. А гон бывает раз в год, в конце января — начале февраля, варьируя в одну и другую сторону примерно в две недели.
Самые жестокие драки между самцами происходят именно в этот период, когда гормоны бунтуют и бурлят, требуют найти свою пару и никуда ее больше не отпускать. Не менее жестокие, а в чем-то даже более жестокие разборки, порой, возникают и между волчицами. Конечно, старшие отслеживают молодняк, пытаются не допустить слишком большого кровопролития, но все предусмотреть невозможно, бывают и случаи гибели.
За чем старшие особенно жестко следят и немедленно и жестоко пресекают и наказывают — так это за отношением самцов к самкам. Выбор всегда за ней, и ни один волк не осмелится причинить вред волчице.
Молодость и взросление у молодых оборотней проходит бурно, но стоит встретить свою пару, как и волк и волчица радикально меняются: их больше никто, кроме пары, в сексуальном смысле не привлекает.
Но были, да, были случаи, когда сильный волк умудрялся сохранить и пару и иметь любовницу.
Многое зависит от самок, если они обе готовы мириться с существованием соперницы, то союз «жена в доме, любовница на квартире» мог существовать долго.
Кирилл припоминал прочитанное.
Итак, его ситуация: избранная, помеченная в животной ипостаси, и истинная пара, которую он теперь не может ни пометить, ни оставить.
Один из возможных выходов — гибель кого-то из женщин. О таком даже думать не хотелось, Кирилл отверг это сразу.
Второй выход — женщины смиряются с наличием другой, и он по очереди ночует то у одной, то у второй, пока кто-то из самок не забеременеет. Наступление беременности будет красноречивым сигналом, кто остается, а с кем ему придется попрощаться. Дети — это святое, это самое важное! Они не даются просто так, и беременность спонтанно не наступает. Именно поэтому в период гона ни одна молодая самка не беременеет, несмотря на то, что секс в это время у нее несколько раз в сутки и часто, с разными самцами. Ребенок — это благословение пары, сигнал волку, что именно эта волчица — его судьба.
И третий выход — ему самому вместе со своим зверем сделать выбор уже сейчас. Но что-то подсказывает, что зверь выбор уже сделал и это Татьяна. Но отказаться от Алексис Кирилл пока совсем не готов. Значит, этот выход тоже отпадает.
Оставить же все на самотек, то есть, махнуть рукой и не искать Таню он не мог. Во-первых, она — его жена и Луна клана и пока ее не заменили, как воздух, нужна в стае. Во-вторых, его зверь протестует и точно не успокоится, пока избранница не окажется рядом. И, в-третьих, ему самому ее не хватало. Да, вот так — несмотря на феерический секс с Алексис, на восторг, который он испытывает от ее присутствия, тоска по Тане тихонько грызёт, не позволяя забыть и полностью раствориться в новых отношениях.
Остается — найти и вернуть Таню, а потом донести до обеих, что в вопросе выбора одной из них, Кирилл решил положиться на природу. И женщинам придется с этим смириться, как смирился он сам.
В принципе, подсознательно он уже выбрал именно этот способ, поэтому и не отпускал Татьяну и тянул с разговором.
Пока сложно понять, сколько ему придется приложить сил, чтобы Таня перестала обижаться и чтобы обе самки согласились какое-то время терпеть друг друга. С Таней в этом плане проще, она более уравновешенная, а вот Алексис… Алексис очень ревнива, она настоящая собственница. Ничего, он справится. Потом, у женщин будет более важная задача — скорее забеременеть.
Кирилл ухмыльнулся, представив, как обе будут его завлекать и соблазнять, стараясь скорее зачать ребенка. Сколько приятных минут и часов ожидает его! Надо лишь найти Татьяну, и скоро все встанет на свои места! Когда Алексис забеременеет, зверь не сможет ее отвергнуть и будет вынужден отступиться от Тани и позволить поставить метку Алексис. А Таня… да, жаль, что придется расстаться, но зато напоследок он сможет еще не раз провести с ней время, насладиться общением и потом нормально расстаться.
Вопрос, что делать, если понесут обе женщины, Кирилл даже не рассматривал: физиология оборотней такова, что завести потомство волк может только с одной самкой и пока она жива, детей ни от кого другого у него быть не может.
Кирилл вспомнил, как ласкал тело Тани, как любил целовать ее грудь, прикусывать тонкую кожу на шее, где бьется голубая жилка… Внезапно в воспоминания ворвались картинки их четырехлетней жизни — праздники, будни, походы по магазинам и поездки на отдых, советы Тани по разным клановым ситуациям, ее встрепанный со сна вид в его рубашке на голое тело, нежные ласки и сумасшедший бег по февральскому лесу.
Черт, он скучал по ней… С Алексис был потрясающий секс, но пока пело его тело, волк и его душа молчали. Лучше бы он не летал в Квебек сам, а послал туда бету…
Глава 3
Баба Маша с самого утра была на ногах.
Сначала унеслась на базар и по магазинам, влетая каждые полчаса с новыми покупками.
— Одежда — халат, трусы, платьев два, ну, сама поглядишь, — выпаливала женщина, оставляла пакеты и отправлялась на второй круг.
Покупки оплачивала Татьяна, она же написала список, что ей необходимо из вещей. После внимательного просмотра бабой Машей, список подвергся коррекции.
— Сапоги резиновые надо, самая ходовая обувка в деревне! И штанов двое, а то и трое. Свитер. Два. Или свитер и кофта. Трусов зачем так много? Сняла, состирнула, одни сохнут, вторые носишь. Ладно, десять, так десять. Еще галоши надо, на все погоды обувь — ноги сунул и пошел. В туалет там выскочить или в огород. И шлепки, на жару.
Трусы, приобретенные бабой Машей, повергли в шок — простые, хлопковые, беленькие в цветочек. На всю попу. Штанины приделать — вылитые панталоны!
Таня с сомнением рассматривала это великолепие, но подумав, что в кружевных шортиках и стрингах ей все равно не долго бегать, скоро живот поползет, смирилась с радикальной сменой гардероба.
Во второй заход баба Маша оставила пачки стирального порошка и еще что-то «мыльно-рыльное»
«Для ручной стирки» — прочитала на коробке Татьяна и пришла в ужас.
— Там что, нет стиральной машинки???
— Есть, — жизнерадостно ответила баба Маша. — Машинка есть, старенькая, но еще ого-го! Света нет. Отрезали год назад, невыгодно обслуживать всего три дома. Платят мало, а за линией догляд нужен.
— Господи, как же там жить? — охнула Таня. — Света нет — стирать вручную, холодильника нет, телевизора и интернета тоже нет… А вода, случайно, не в речке?
— В речке. Но это для огорода, она там теплая, за день нагревается, для огурцов хорошо, — с энтузиазмом откликнулась хозяйка. — А для себя во дворе колодец. А вместо холодильника у Настасьи два погреба. Вернее, погреб и ледник.
— Что такое «ледник»? — заинтересовалась девушка, размышляя, сможет ли она приспособиться к такой жизни.
— А это тоже вроде погреб, только в него зимой лед и снег нагребают и хранят самые скоропортящиеся продукты, — объяснила баба Маша. — Ты не пугайся, привыкнешь! Там не так страшно, как кажется. И зачем тебе телевизор и интернет? Тебе малыша вынашивать в покое и на всем натуральном. Я вон телевизор этот и не смотрю, стоит, пыль собирает. Как ни включишь — то убили кого-то, то горит что-то, то цены выросли. Да тьфу, одно расстройство!
— А продукты где там брать?
— Огород свой, хлеб Настасья сама печет, две или три, уже не помню, козы у нее. И раз в две недели к ним лавка приезжает. И я приезжать к тебе стану, не переживай так, не брошу! Вот на учет тебе надо встать, а это проблема.
— На учет?
— По беременности. Чтоб врачи смотрели, и пособие потом послеродовое положено.
— А, ну, посмотрим, пока не к спеху, — отмахнулась Таня.
— Ладно, я отдышалась, пошла на последний круг, — встала баба Маша. — Ты собирай вещи-то! А ботинки что отложила?
— Куда я в них в деревне? Может, подарите кому?
Баба Маша покосилась на модную обувку, помолчала, размышляя, и вынесла вердикт:
— Не оставляй! Ничего своего не оставляй! Ботинки приметные, здесь такие не купишь. Сама говорила — муж богатый, искать станет. Мало ли… Жизнь учит, что ничем нельзя пренебрегать. Вот как только отмахнешься, мол, такого не может быть! А жизнь тебе — «может, еще как, может»! И бабах прямо по темечку! Так что, увязывай все, а я побежала. Еще продуктов прикуплю и мы готовы. Эх, жаль, Найда так и не оправилась, а заниматься ею пока некогда. Ладно, авось, дотерпит до моего возвращения. Напоим водкой, еще чесночку туда добавлю, и все как рукой снимет. Проверенное средство! — хозяйка озабоченно покачала головой и вышла за двери.
Выехали не в два, как собирались сначала, почти в четыре.
Мирон, немногословный мужик, помог загрузить в машину узлы и коробки, мельком глянул на Татьяну и буркнул:
— А Галька-то, теть Маш, совсем не изменилась! Только выросла, конечно. Бледная чего такая? Не болеешь?
— Нет, — удивилась Таня и вспомнила, что хозяйка говорила о дочери. — Я же на Севере живу, где там загорать, если полгода — Полярная ночь?
— А, это да, — легко согласился Мирон. — Тогда правильно, что к Настасье едешь, у нее все свое, свежее. Воздух там и солнца завались. На молоке за месяц румяная станешь, а на огороде повозишься — загар будет, куда там курортам! Ну, садитесь, красавицы, мне до семи вернуться надо.
Машина у соседа оказалась та еще: дребезжало все — двери, стекла, что-то под днищем и время от времени на особенно качественной яме хищно хлопал багажник.
Мирон вперед почти не смотрел, обмениваясь с соседкой взглядами на урожай, последними новостями и сожалениями, что «Верка совсем с ума сошла, да и Серега недалеко ушел».
Скорость при этом была такая вполне ничего себе и как жертва отечественного автопрома, отечественных же дорог и автосервиса еще не развалилась, можно было только удивляться. Немногие пешеходы, ловко уворачивались от громыхающего средства передвижения и продолжали путь, как ни в чем не бывало.
Наконец, Никишино осталось позади, и с полчаса машина шла по почти нормальному шоссе. Правда, на полотне кое-где виднелись следы «квадратно-гнездового ремонта», но по сравнению с райцентром, эта дорога была похожа на дорогу, а не направление.
Затем свернули к строениям, проехали мимо кучки домов.
— Дергуньково, — пояснила баба Маша. — Совсем мало людей осталось, разъехались все. А какие здесь пасеки были! Коров люди держали, масло здесь знатное делали, вон, остатки маслобойни проезжали. Все прахом пошло.
— А чего не уезжать, если здесь для молодежи и нет ничего? — возразил Мирон. — Это нам куда дергаться, вросли уже, а молодым — то чего тут киснуть? Ни дорог нормальных, ни работы. Всех развлечений — водка, да по субботам танцы и драка.
— Твоя правда, — поддержала баба Маша. — В городе отработал свое и лузгай семечки, в кино иди, просто гуляй в парке или на аттракционах катайся. А в селе выходных нет и вечера тоже не больно-то свободные. Если не держать скотину и огород — ноги протянешь, а держать, так уход нужен. Ежедневный и круглогодичный.
Таня слушала и поглядывала по сторонам. Пока, сколько она едет с момента побега из СПА, ни одного оборотня не встретила, даже запаха не уловила. Это обнадеживало. Хотя, может быть, она зря себя накручивает? Может быть, Кирилл только обрадуется, что она ушла и избавила его от необходимости что-то с ней решать? Это было бы замечательно, но что-то подсказывало, что расслабляться ей очень рано.
Проехали Дергуньково и по еле заметной колее свернули в лес. Несколько километров по нему, и машина выехала на излучину реки.
— А вот и Голышево! — обрадовалась баба Маша.
— Где? — закрутила головой девушка.
— А отсюда не видать, деревья все скрывают, — довольно пояснила женщина. — Кто не знает, что здесь деревня, мимо проедет. Во-о-он туда надо, видишь?
Машина сделала зигзаг, проехала через густой околок и, подняв переполох среди стайки кур, остановилась прямо перед добротным домом.
Не успела машина заглушить мотор, как из-за дома появилась небольшая сухонькая старушка.
— Машенька! — кинулась она к бабе Маши. — А я сон видела сегодня — мясо сырое. Это ж все знают — к родне! И ты приехала. А с кем это ты? Батюшки, неужто Галя?
Старушка проворно подскочила к растерянной Татьяне и обняла ее:
— Приехала, навестила, не побрезговала! Галочка, какая же ты красавица стала! Пошли в дом, чего стоим-то?
— Мария, ты не сильно засиживайся, — пробурчал Мирон, разгружая машину. — Мне в смену, я говорил.
Баба Маша махнула:
— Помню я, полчаса посидим и назад.
Внутри дом выглядел также крепко и надежно, но без излишеств. С крыльца попадали в просторное помещение, где стояли ведра, кадушка на лавке, веник, под потолком весели пучки трав. Из него вели три двери, и Настасья толкнула одну, приглашая следовать за ней. Гости попали в прихожую, она же кухня. Почти половину этой комнаты занимала большая печь, выглядевшая как в сказке «Гуси-лебеди» — с широким зевом, сейчас закрытым заслонкой, кучкой дров внизу и настоящим ухватом, прислоненным к печной стенке. Беленые стены, беленькие, вышитые занавесочки на окнах. Вязаные салфетки на ножной швейной машинке, стареньком телевизоре, комоде. Железная кровать с шарами — раритет из прошлого века, не иначе — с накрытой тюлью горкой подушек на ней. Пестрые, вязаные из тряпочек, половики на полу. Три горшка с геранью и денежным деревом и распластавшаяся под лавкой с круглыми от ужаса глазами серая кошка.
Старушка кинулась стелить на стол скатерку, причитала, что и угостить-то нечем, если б она знала, курицу бы зарубила, лапши да пирогов наготовила.
— Да не хлопочи, Настасья, — увещевала ее баба Маша. — Была бы тут связь нормальная, я бы позвонила. Мы не с голодного краю прибыли, не надо нас откармливать. Сядь уже, разговор есть.
— Связь плохая, да, — сокрушенно подтвердила старушка. — Здесь, Галь, чтобы поймать сеть — Таня с уважением глянула на бабушку, легко оперирующую такими терминами — надо или на пригорок подниматься или вон, на пенек влезать.
Настасья ткнула пальцем куда-то в окошко и продолжила:
— Мне не шешнадцать — так и сказала, шепелявя — по пенькам скакать, а больше нигде Мегафон этот и не ловит. Ни одной палочки не показывает. Положим, когда ноги не болят, я на пенек влезу, но к чему мне звонить, если все в порядке? А если заболею, то на пенек мне не вскарабкаться, получается, никакого толка мне от телефона и нету! Ладно, чего это я, как ты, Галочка, рассказывай! Надолго ли к нам, как муж, как работа? Деток что же, нет до се?
— Вот по поводу деток мы к тебе, Настасья и прибыли, — прервала монолог старушки баба Маша, — глазами показав Тане, чтоб молчала. — Беременна Галька-то, а на Северах там ни молока настоящего, ни овощей. Молоко туда сушеное возят, а потом водой разбавляют, про фрукты-ягоды и не говорю — банки консервные или, опять же, сухофрукты. Ну, и как там здорового ребеночка-то выносить? Вот мы с Галькой подумали, и решили, что рожать она сюда приедет.